– Porco dio! – завопил он, закидывая мяч в комнату, в которой происходила пенная битва. – Сосите у меня, пейзаны!
Мяч вылетел обратно в коридор. В ответ закричали: «Съешь меня, Гидо!». Джакомо повернулся ко мне.
– Мы с тобой будем жить вместе. Комната – в конце коридора. Это, конечно, не отель «Ритц», но у нас есть два окна. – Он взял у меня одну сумку и ударил по мячу, чтобы я отбил его. Но у меня было не самое игривое настроение.
Потом один из «пейзанов», по имени Роури, схватил меня за плечо.
– Ты ведь бойфренд Майи Лэнгли, так? – Не успел я утвердительно кивнуть, как он добавил:
– Ну и как, тебе понравилось жарить пироманку? Не слишком горячо было?
– Закрой рот!
– Не будь дураком. Тебе здесь тяжело придется, если ты шуток не понимаешь.
Я резко обернулся, чтобы дать ему ногой в пах, но вместо этого задел футбольный мяч, который угодил ему прямо по носу. Роури согнулся, закрыв лицо руками. Ему удалось растравить мои раны, и это только подогрело мою ярость. Я выбивался из сил, когда тащил по лестнице два чемодана, украшенных коваными деталями, теперь же без труда раскручивал их над головой, планируя обрушить их на его череп. Роури заметил это. Кровь хлестала из его носа, словно из бочки, из которой вытащили пробку.
– Господи, ты что, с ума сошел?
Все остальные одиннадцать человек, которые жили на этом этаже, высунули головы из своих комнат и стали наблюдали за тем, что происходит в коридоре. Нет никакого сомнения, что я разбил бы ему лицо, если бы не вмешался комендант.
– Ты нужен нашей футбольной команде!
Как это ни странно, но на нашей планете есть всего два места, где жестокость делает тебя популярным. Во-первых, это та область Южной Америки, где живут яномамо, и, во-вторых, закрытая частная школа.
Если бы наша комната была тюремной камерой, то ее можно было бы назвать просторной. Она имела восемь футов в ширину и четырнадцать – в длину. Там стояли два стола и две кровати. И еще в моей комнате проживал итальянец, который не стеснялся дрочить при включенном свете. Я бы обязательно попросил, чтобы меня перевели в другую комнату, если бы Джакомо не предложил в первую же ночь, когда выключили свет:
– Слушай, Финн! А может, нам позвонить Брюсу? Наверняка он может сказать тебе, что сейчас с Майей. – Я как раз дожидался, когда он заснет, чтобы поплакать.
– Великолепная идея! Правда, у нас нет телефона, тебе не кажется? – У кафетерия стояла телефонная будка, которой могли пользоваться студенты, но на ночь ее закрывали. Воспитатель сказал, что я могу пользоваться его телефоном, если захочу поговорить с мамой. Я вежливо отказался. Мне также приходилось уже раздумывать о побеге, но я забраковал эту идею. Если это не удалось Майе, то у меня и подавно не получится.
– А как же мой маленький гешефт? – Я подумал сперва, что Джакомо имеет какое-то отношение к евреям, но он открыл ящик в ногах кровати, и достал оттуда коротковолновый радиоприемник с какой-то странной антенной.
– Але, это Эс Эс Пескарь. Подсоедините меня к телефонному оператору, пожалуйста. – Ему удалось убедить оператора, что мы находимся на прогулочной яхте, и они связали нас с бостонской квартирой Брюса.
Никто не брал трубку: раздалось шесть гудков. Пока я раздумывал, кому еще можно позвонить, Джакомо стал поджигать комок черного гашиша, который своим видом и консистенцией больше всего напоминал грязь из-под ногтей. «Немедленно убери это», – прошипел я. Не хватало только, чтобы в первый же день меня застали за недозволенными забавами.
Мне было уже на все наплевать. Я чуть не попросил девушку соединить меня с домом Осборна в Флейвалле, как вдруг трубку сняла какая-то женщина. Она говорила с английским акцентом, и голос у нее был очень раздраженный.
– Брюса здесь нет, – сухо сказала она. Джакомо распахнул окна и стал прыскать в комнате дезодорантом, чтобы избавиться от запаха гашиша.
– Э… ну… а вы не могли бы передать ему, что звонил Финн?
– Ох, прости, что я так резко тебе ответила. – Она, видимо, успокоилась, и стала разговаривать намного дружелюбнее. – Эти чертовы журналюги трезвонят днем и ночью. Брюс сказал, чтобы я не бросала трубку, если позвонишь ты. Он говорил, что ты захочешь узнать о своей сестре.
– Она мне не сестра.
– Пардон. Оговорка по Фрейду. Брюс всегда так тепло отзывается о тебе, что мне уже кажется, что ты тоже член их семьи.
Мне было так приятно это слышать, что я взял у Джакомо его трубку с гашишем.
– Простите, а вы кто?
– Коко. – О, живая легенда!
Когда Джакомо услышал имя нигерийской принцессы, он спросил:
– Как ты думаешь, она сейчас голая?
Коко это услышала.
– Скажи Джакомо, что сейчас на мне только ремешок. – Мне показалось, что ее стороны это не очень хорошо, что она так легкомысленно относится к нашему разговору. Затем Джакомо развалился на кровати и стал теребить себя между ног, страстно пыхтя и приговаривая что-то по-итальянски. Кажется, он называл Коко прекрасной винной ягодой. Это выглядело так странно и отвратительно, что я захихикал, но потом вспомнил о том, что Майю арестовали, и сразу осекся.
– Что с Майей?
– Брюс улетел с адвокатами в Филадельфию.
– С адвокатами? – Сам не знаю, почему я так удивился. В газете говорилось, что ей собираются предъявить обвинение.
– Они все там. И мистер Осборн тоже. Брюс просил передать, что он позвонит тебе, как только у него будут какие-нибудь новости.
– С ней все в порядке?
– Не знаю точно. Но, судя по тому, что я видела по телику, тот человек, который ее подстриг, должен сидеть в тюрьме. С короткими волосами она выглядит кошмарно. Не понимаю, как они смогли ее поймать – я бы ее никогда не узнала.
– Господи, Коко, меня абсолютно не волнуют ее долбаные волосы!
– Ох, ну да, действительно, как глупо с моей стороны. Брюс еще сказал мне, что они привезут с собой психолога. Он звонил твоей матери, чтобы она порекомендовала кого-нибудь.
Я повесил трубку, даже не попрощавшись. Если они собираются привлечь к делу моего дедушку, то в будущем Майю ожидает или психиатрическая лечебница, или тюрьма. Интересно, куда чаще пускают посетителей?
Через три дня преподаватель под конвоем провел меня в кабинет директора. Он держал руку у меня на шее. Крепко держал. Брюс говорил, что он мудак. Жаль, что он не предупредил меня о том, что у него мертвая хватка, как у Вулкана. Я был уверен, что Роури заложил нас, и теперь мне попадет за то, что мы курили марихуану. Учитель спросил меня:
– Итак, ваша мать – врач мистера Осборна?
– Нет, она его массажистка, – ответил я, и тогда он ослабил хватку и взглянул на меня так, будто я осмелился смеяться над ним. Как это тяжело – говорить правду.
Директор сидел, положив ноги на стол, и разговаривал по телефону. На стене висела старая картина, на которой был изображен священник, который основал эту школу. Он неодобрительно взирал на то, как директор вертит в руках макет библиотеки, которую обещал построить Осборн, если они меня примут. Директор сказал в трубку: «Мистер Осборн, позвольте еще раз поблагодарить вас за вашу помощь и средства, которые мы собираемся направить на строительство… Да, он уже здесь». Мне стало ясно, что нагоняя не будет.
Я не слышал, что ответил ему мой благодетель, но директор протянул мне телефон, прибавив при этом: «Можете говорить, сколько хотите, мистер Эрл». Они разговаривали со мной очень мило и вежливо. Наверное, эта библиотека была нужна им позарез.
Как только они закрыли за собой дверь, я завопил:
– Так что там с Майей?
– Я же сказал… – Вместо голоса Осборна в трубке раздался какой-то противный треск. – Господи, да снимите же с меня этот слуховой аппарат. – Я и не знал, что он носит слуховой аппарат. Казалось, что он постарел за эти три дня. Его голос звучал очень раздраженно. – С Майей все в порядке, насколько это возможно, учитывая обстоятельства.
– Какие обстоятельства?
