В задумчивости он закрыл крышкой продолговатую коробочку из-под бисквитов.

— Я должен пойти, — произнес он, а я подумала про себя, что, возможно, такой поступок представляется мальчику искуплением вины.

Больше к этой теме в тот день мы не возвращались. Чтобы отвлечь его от таких мыслей, я подошла к каминной полке, где стояла карусель Ричарда, и, пока вода в чайнике, подвешенном над углями, не закипела, завела игрушку, и маленькие лошадки с саночками начали кружиться под музыку. Глаза Джереми загорелись, он смотрел на карусель, а я пела для него старинную детскую песенку на французском языке:

Братец Жак, Братец Жак, Спишь ли ты? Спишь ли ты? Звонят с колокольни! Звонят с колокольни!

Динь-дон-дон! Динь-дон-дон!

Было ясно, что он очарован. Но когда я взяла игрушку с камина, чтобы позволить ему рассмотреть ее поближе, он спрятал руки за спину. Он помнил то, о чем я уже позабыла.

— Я ведь наказан… то есть вы еще не сняли с меня запрет, мисс Меган, — сказал он. — Я не должен ее трогать.

Я поставила карусель обратно на камин и завела ее еще раз, именно в момент решив, что эту игрушку я преподнесу Джереми в качестве рождественского подарка.

Когда чайник закипел и чай настоялся, мы сели за стол. Маленький праздник прошел великолепно. Джереми выглядел таким довольным, и я даже пожалела, что ни матери, ни дяди нет здесь и они не видят его. В этом ребенке я не видела ничего такого, что нельзя было исправить. Надо было только вызвать у него интерес к чему-либо новому, проявляя терпение, доброту и хоть чуточку любви.

Когда наши чашки опустели и значительная часть бисквитов была съедена, я рассказала Джереми о Ричарде, кому была куплена эта карусель, и мне самой стало легче оттого, что я высказала то, что лежало у меня на сердце. Наконец я вытащила книгу с волшебными сказками, которую мне подарили, когда я была совсем маленькой, и из которой я читала сказки Ричарду. Я предложила Джереми прочитать одну из сказок, и он был в восторге, а я с болью в сердце поняла, что он ничего не знал о дружеской атмосфере, которая создается, когда читают вслух. Он снял подушку с кресла и уселся на нее перед огнем скрестив ноги и глядя на язычки пламени, как обычно любят делать все дети, а я начала читать сказку.

Я нашла любимую сказку Ричарда, хотя не знала еще, как ее примет Джереми. Пока я читала, он не смотрел на меня, но по глазам я видела, что он слушает внимательно и на губах у него блуждала слабая улыбка.

Я читала сказку о маленькой безобразной жабе, которую никто не любил, пока доброта прекрасной девушки не избавила ее от чар, и жаба превратилась в прекрасного принца. Джереми не проронил ни звука до самого конца сказки. И только когда в комнате воцарилась тишина, он повернулся ко мне и я увидела его повлажневшие глаза.

— Даже когда он был жабой, — сказал Джереми, удивленный и растроганный, — он нашел того, кто смог его полюбить. Того, кто не посмотрел на то, что он безобразен и весь в бородавках.

Мне понадобилось некоторое усилие, чтобы заставить себя говорить спокойно. Я знала, что нужно оставаться спокойной, несмотря на то, что мне очень хотелось опуститься на колени рядом с ним перед камином и обнять его. Но нельзя было подчиниться этому желанию, ибо время еще не пришло, и такое движение с моей стороны только вызовет подозрение у него и будет, конечно, отвергнуто.

— Думаю, это естественно, — ответила я. — Девушка в этой сказке очень добрая, и она смогла разглядеть за внешностью жабы прекрасного принца.

Джереми кивнул и добавил:

— Но ведь с самого начала в жабе, наверное, было видно что-то прекрасное, чтобы девушка смогла разглядеть? А что если бы ничего этого не оказалось?.. Что если бы жаба была вовсе отвратительной?..

Я ощутила комок в горле, но пока подыскивала слова, чтобы разубедить и успокоить мальчика, раздался резкий стук в дверь.

Подойдя к двери, я открыла ее и увидела мисс Гарт на пороге. Она уже была в своем коричневом платье из мериносовой шерсти, хотя от нее все еще исходил запах фиалок. Ее щеки пылали румянцем, и она была в страшном гневе.

Тепло и тихое счастье, наполнявшее маленькую комнатку, моментально покинули ее. Не успела я открыть дверь, как мисс Гарт, увидев мальчика, устремилась мимо меня в комнату, даже не спросив разрешения войти.

— Что ты с ними сделал? — вскричала она, набрасываясь на него. — Где ты их прячешь?

Джереми побелел и угрюмо нахмурился, когда она сердито схватила его за плечо. Он посмотрел на нее с презрением, сверкнувшим в глазах, но ничего не сказал.

— Что произошло? — спросила я. — Что, вы думаете, он взял? Вы, конечно, могли бы спросить его более вежливо!

Мое сочувствие к этой женщине, которое я испытала ранее, испарилось, и я была готова восстать против нее ради мальчика.

— Он это знает очень хорошо, — сердито ответила мисс Гарт. — Он взял золотые ножницы и наперсток, которые принадлежат его матери. Он брал их поиграть раньше, а теперь стащил их из корзинки с рукоделием в моей комнате. Что ты с ними сделал, ты, злой мальчик?

Движением плеча он сбросил ее руку, поднялся и встал во весь рост перед ней, явно не боясь гнева, пылавшего в этой женщине.

— Почему вы воображаете, будто вы моя мама? — холодно спросил он. — Почему вы одеваетесь в ее платья и думаете, что вы молодая и красивая, хотя на самом деле вы старая и безобразная?

Лицо мисс Гарт стало белее снега. Пока я беспомощно стояла, крайне обеспокоенная, она ловила ртом воздух, как будто каждый вдох причинял ей нестерпимую боль. Потом она протянула руку и схватила Джереми пальцами, которые впились в него, как когти. Он, конечно, не был достаточно силен, чтобы оказать ей сопротивление, и она выволокла его из моей комнаты и потащила к двери его спальни.

Со все возрастающей тревогой я пошла следом. У меня не было намерения оставить Джереми без помощи, но Тора Гарт была в таком безумном состоянии, что справиться с ней было бы нелегко.

Втащив мальчика в комнату, она оттолкнула его от себя.

— Ты собираешься сказать мне, что ты сделал с моими вещами? — вскричала она. — Или я должна обыскать твою комнату сама?

От толчка он еле устоял на месте. И он бросился бы на нее, если бы я не удержала его от этого, обхватив сзади руками.

— Подожди, — прошептала я ему. — Оставь ее, Джереми. Ты не должен был говорить ей то, что сказал.

Еще мгновение он вырывался из моих рук, потом вдруг обмяк. Мы стояли рядом и наблюдали, как она мечется по комнате выдвигая ящики, заглядывая в коробки. Подойдя к кровати, она подняла подушку и драматическим жестом указала на это место. Там, под подушкой, лежали золотые ножницы и наперсток. Схватив их, она вытянула руку с ними по направлению к Джереми.

— Вот! Так ты еще и вор! — закричала она. — Не думай, что ты избежишь наказания на этот раз. Твой дядя узнает об этом, как только вернется. Тебя ждет хорошая взбучка, и ты ее получишь!

— Мой дядя не тронет меня, — заявил мальчик возбужденно. — Он не посмеет. И вы не посмеете.

Ее глаза, блестевшие от бешенства, шарили по комнате в надежде найти какой-нибудь способ наказать его. Наконец ее глаза остановились на ожерелье, которое Джереми делал в качестве рождественского подарка для дяди и вокруг которого лежали еще не нанизанный бисер и куски проволоки. С презрительным видом она смахнула ожерелье со стола, и бисер разлетелся по ковру.

— Дрянь! — вскричала она. — Никому не нужная дрянь!

Джереми вырвался из моих рук и бросился на колени, чтобы подобрать сброшенное ожерелье. Уже нагнувшись над мерцающей окружностью, он вдруг поднял глаза и уставился на мисс Гарт.

— Когда я найду пистолет, — произнес он низким, угрожающим голосом, — я вас тоже убью.

Женщина взглянула на него, все ее бешенство моментально испарилось, ею неожиданно овладел страх.

— Не останусь в этом доме на ночь! — наконец смогла выговорить она. И тут же, не оглядываясь, выскочила из комнаты с ножницами и наперстком в руке. Я поняла, что она действительно всерьез напугана.