И Брэндан Рейд тоже изменился, но я не пыталась рассмотреть его состояние более пристально. Я только знала, что это был не тот насмешливый и раздражительный человек, который шутки ради взял нас с собой на спектакль. Было похоже, что он тоже стряхнул с себя удушливую атмосферу со свечами и фиалками, которая заполняла весь дом, и от этого стал более естественным и добрым.

Мы достигли дальнего берега пруда, а мне так хотелось, чтобы горизонт перед нами оказался бесконечным и нам никогда не надо было бы возвращаться назад. И хотя это была всего только мечта, я все еще пребывала в мечтательном настроении, не убирая рук из его ладоней, когда мы повернули вдоль изгиба берега и направились к тому месту, где оставили Джереми и Селину. Мы отъехали совсем немного, когда он замедлил скольжение и увлек меня в сторону берега. Я поняла, что и ему не хотелось возвращаться и что для Брэндана Рейда, так же как для меня, эти мгновения были благословенны, как мгновения избавления.

— Вот здесь можно остановиться и перевести дыхание, — сказал он.

На ближайшем берегу несколько конькобежцев собрались вокруг торговца каштанами. В его тележке, переделанной из детской коляски, стояла корзина с горячими углями для маленькой печки, поставленной в другой конец тележки. Вокруг тележки было тепло и весело, и все было наполнено запахом жареных каштанов. Мы взобрались на берег, и Брэндан Рейд купил целый пакет каштанов. Мы очищали и ели их, а они согревали нам руки.

Группа конькобежцев вокруг продавца постоянно менялась, и мало кто обращал внимание на нас. Мы стояли несколько поодаль балансируя на коньках, проваливающихся в глубокий снег, и чувствовали себя так, будто были совсем одни.

Я наблюдала за катающимися на пруду, быстро скользящими в сгущающемся сером свете, но вдруг заметила, что мой спутник не следит ни за толпой на льду, ни за торговцем каштанами. Все его внимание было направлено на меня, и в его взгляде не было ни суровости, ни насмешки. Мне показалось, что каким-то странным образом в этот день мы с ним стали друзьями, чего раньше никогда не было. Очень любопытная мысль для девушки в моем положении! Но она пришла мне в голову, и, пожалуй, это было похоже на правду.

— Не думайте, будто я не осознаю, что вы делаете для нас, Меган, — спокойно сказал он. — Вы кое-что внесли в этот дом, и все уже начинают это понимать. У нас у всех было слишком мало доброты по отношению друг к другу, и по-моему, Джереми страдал именно из-за этого. Возможно, это катание поможет вам наладить с ним отношения. Как вы считаете, он простил меня?

— О да! — тут же ответила я. — Он может простить вам почти все. Как хорошо, что вы придумали этот выход на каток! Это очень хорошо для детей.

— А для вас, Меган? Хорошо для вас… так же, как и для меня? Он не отводил своих глаз, но все же я не могла понять до конца смысл того, что он хотел сказать. Или, может быть, не смела. Я отвела взгляд, почувствовав неожиданное волнение. Он засунул пакет с каштанами в карман и взял мои руки в перчатках в свои. Резкий холодный ветер продувал нас, но сквозь шерсть перчаток я ощущала тепло его рук и еле удерживалась от того, чтобы в ответ на его теплое пожатие не сделать то же. Какой-то странный ток пробежал между нами, но в это мгновение я поняла, что нельзя позволить увлечь себя туда, где лед тонок и можно услышать под ногами его предательский треск.

Медлить было опасно.

Я торопливо шагнула назад и почти потеряла равновесие. Мой спутник рассмеялся и поддержал меня, чтобы я не упала. Настроение исчезло, и я не могла понять, что испытывала больше — облегчение или сожаление.

— Нам лучше вернуться, — сказал он. И мы вместе спустились на лед и покатили к далекому концу пруда, где стояло укрытие для катающихся. На этот раз наше катание было не таким уж совершенным, и я знала, что скольжу довольно неловко. Присоединившись к детям, мы нашли, что Селина уже начинает мерзнуть и хочет домой, а Джереми, по-моему, мог бы кататься до темноты.

В экипаже Брэндан отдал им пакет с каштанами, и они чистили их и жевали на протяжении всей долгой дороги от парка до дома. Снова повалил снег, и один раз я заметила, как Брэндан взглянул на затянутое облаками небо с такой тоской, что я невольно почувствовала острую жалость к нему. Вот уж этого я от себя не ожидала.

На следующее утро я проснулась с сознанием того, что наступил день, когда я должна принять на себя новые обязанности.

Я старалась выбросить из головы настойчивое воспоминание о том мгновении, когда мы стояли возле торговца каштанами и Брэндан Рейд держал мои руки в своих… Когда я вдруг ощутила слабое потрескивание льда под ногами. Я старалась не думать о том взгляде, которым меня одарила мисс Гарт, решив, что скорее всего преувеличиваю. Конечно, эта женщина может невзлюбить меня, но вряд ли она способна принести мне очень большой вред. И я не должна позволять своему воображению разыгрываться до такой степени. Ненависть — слишком уж сильное слово.

Мистер и миссис Рейд с Селиной, усаженной в экипаже между ними, уехали рано утром. Они направились к причалу, чтобы потом пересесть на одно из речных судов, курсирующих между Нью-Йорком и Олбани. Мисс Гарт, которую заранее предупредили, что на несколько дней Джереми полностью переходит в мои руки, долго спала и встала сердитая. Но в ней не было ничего пугающего, никакой злобы. Она колко сказала мне, что очень рада освободиться от Джереми, и пожелала мне всего хорошего таким тоном, который не оставлял сомнений: ее истинное желание заключалось как раз в том, чтобы все было как можно хуже.

Джереми встал, его состояние было прежним. И я стала изобретать, чем бы занять его. Как всегда, утро было занято уроками с Эндрю, и я сидела в классной комнате, но не шила, а принимала участие в дискуссиях. Иногда я придумывала неправильные ответы к арифметическим задачам, и это очень веселило Джереми, который, конечно, чувствовал свое превосходство. Эндрю, как и я, настроился на шутливый тон, и уроки прошли намного живее и веселее. Я думаю, мы все были рады такой перемене, а для Джереми это было очень хорошо, даже если его прогресс в уроках был гораздо меньше, чем мог бы быть.

Мисс Гарт не появилась в полдень за столом — Кейт сообщила, что она пожелала выпить чашечку чая в своей комнате, — так что второй завтрак прошел великолепно. К тому времени, когда Эндрю покинул дом, Джереми уже был готов снова с радостью приняться за изготовление подарка, который он задумал подарить своему дяде. Я ни разу не спросила его, что представлял собой подарок, и теперь он сам, без моей просьбы, рассказал о нем.

Когда мы снова вошли в классную комнату, которую я предпочитала душной детской, несмотря на то, что она была неуютна и ничем не украшена, он принес с собой книгу о Египте, купленную мной, и показал мне изображение скульптуры. На человеке было широкое плоское ожерелье, столь часто повторяющееся в произведениях египетской живописи и скульптуры.

— Я делаю ожерелье для головы Озириса, — сказал Джереми, а глаза его светились гордостью. — Мне еще понадобится немного того стального бисера, который вы мне дали, и хотелось бы достать какой-нибудь другой бисер такой же формы и размера. Может быть, зеленый и немного красного. Мистер Бич принес мне подходящую проволоку, и ожерелье получится жестким.

Он показал мне эскиз, выполненный цветными карандашами, и уже начатую с огромным старанием часть ожерелья. Конструкция была не лишена привлекательности, а исполнение говорило о творческих способностях мальчика. Я была счастлива и не скупилась на похвалы, обещая дать ему столько бисера, сколько ему потребуется.

Я сочла этот момент удобным, чтобы предложить ему сделать подарки и для матери, и для Седины, но это предложение оставило его равнодушным.

— Селина любит глупые вещи, — сказал он. — А у мамы есть все, что она захочет. Если ей что понадобится, она просто покупает это. Поэтому нет смысла пытаться сделать что-нибудь для нее.