Но как только я вышла в мрачный холл, закрыв за собой дверь в комнату с жаркой, напряженной атмосферой, у меня наряду с ощущением свободы возникло ощущение, что я покидаю в беде кого-то, кто отчаянно нуждается в помощи. Если не я помогу этому мальчику, то кто же?

У лестницы, что вела вниз, на второй этаж, где мистер Рейд в библиотеке ожидал моего решения, я постояла в нерешительности, раздираемая сомнениями и неспособностью прийти к какому-либо решению. В голове снова промелькнули слова, которые произнесла мисс Гарт: «злой мальчик», — слова, которые никто не имеет права сказать ребенку, каков бы ни был поступок, который вызвал раздражение. И вдруг я вспомнила. Джереми был прав. Именно в газетах, на страницах, заполненных сенсациями, я впервые увидела его лицо. Я даже вспомнила имя и лицо его отца. Дуайт Рейд, младший брат, сделал быструю и блестящую карьеру окружного прокурора в Нью-Йорке, карьеру, которая закончилась трагическим случаем из-за оружия, попавшего в руки этого самого мальчика. И все же, вспомнив, я почувствовала острую жалость к ребенку, которому предстоит пронести ужасное чувство вины через всю жизнь.

Снова во мне поднялось негодование против мисс Гарт за то, что она так назвала его. Она сможет оказать мне сильное противодействие, а мне совсем не хотелось начинать жизнь, полную смятения и эмоциональных конфликтов. Джереми Рейд и не подозревал, что он невольно послал мне мольбу о помощи. И конечно, если бы я предложила ему даже малейшую помощь открыто, он, без сомнения, отверг бы ее. И все же… у меня не было выбора. У меня не было выбора с того самого момента, как мой взгляд впервые коснулся ангельского лица этого ребенка, мрачного и потерянного.

Я решительно отбросила все сомнения и возражения и спустилась по лестнице, следуя велению сердца, в библиотеку, где мистер Рейд по-прежнему сидел за письменным столом, будто ни разу не пошевелился с того самого времени, как я его покинула.

Когда я вошла, он поднялся и стоял молча, ожидая, пока я подойду.

— Не знаю, могу ли я здесь что-нибудь сделать, — сказала я ему, — но вижу, что помочь надо. Я постараюсь приложить все силы — в течение определенного времени, конечно. Я откажусь, если увижу, что потерпела неудачу.

Он вышел из-за стола и протянул мне руку. Его улыбка не коснулась глаз.

— Спасибо, мисс Кинкейд. Все ваши поступки говорят о незаурядной смелости. И больше всего этот.

Я несколько, смутилась, осознав, что, скорее всего, была под пристальным наблюдением: обо мне расспрашивали, а некоторые события моей жизни детально рассматривали.

Я вложила свою руку в предложенную им, и его пальцы сомкнулись. Мгновение мне казалось, что с этим рукопожатием мне передалась частица той страстной силы, которая жила в нем, и это меня испугало. Я слишком поспешно выдернула руку и поняла, что он это заметил.

— Должна вам признаться, — промолвила я, — я вспомнила, что писали газеты, хотя не уверена, что все в них было правдой. Думаю, это чистая случайность, что ваш племянник выстрелил и убил своего отца два года тому назад, когда мальчику было семь.

Казалось, Брэндан Рейд на мгновение застыл.

— Очень мало из того, что было напечатано в то несчастливое время, было правдой, — заверил он меня с горечью в голосе.

Я не стала расспрашивать. Как бы то ни было, мне все равно предстоит столкнуться с этим. Надо было только узнать все о Джереми Рейде. Если его дядя воображал, что я оценю естественное желание умолчать о прошлом, то он глубоко ошибался. Я просто считала момент неподходящим для того, чтобы вытянуть из него необходимую мне информацию. У меня хватит времени для этого и потом.

— Когда бы вы хотели, чтобы я переехала к вам, мистер Рейд? — спросила я.

— Как можно скорее. Когда вас ожидать?

Меня ничто не удерживало в тех двух комнатах, которые моя мать, брат и я снимали в пансионе. Я сказала, что смогу переехать к середине следующей недели. Но чтобы иметь возможность постепенно найти подход к мальчику и завоевать его доверие, я предпочту переехать в качестве домашней портнихи и заняться шитьем платьев для Седины.

Мистер Рейд ответил, что считает этот план великолепным. Я смогу занять комнату на третьем этаже — как раз рядом с комнатой Джереми. Он позаботится о том, чтобы ее подготовили. И пошлет за мной экипаж, как только я пожелаю.

Был еще один пункт, который меня тревожил.

— Может быть, — начала я, — будет лучше, если я поговорю с миссис Рейд до того…

Он решительно прервал меня:

— Дело улажено, мисс Кинкейд. Мы ожидаем вас в следующую среду, после полудня, если вы будете готовы к тому времени.

Он сам проводил меня до двери и, прежде чем я ушла, добавил:

— Не будете ли вы возражать, если я попрошу вас снять траур до вашего переезда к нам? Женщины в этом доме избегают черного. И для Джереми будет лучше, если ему не будут напоминать о смерти.

— Конечно, — охотно согласилась я. — Я понимаю вас. Я действительно не возражала. Черные одежды — только дань обычаям. Печаль по ушедшим от нас не зависит ни от цвета платья, ни от черной вуалетки;

Он открыл мне дверь и вежливо попрощался, но не протянул руки. Я сошла по крутой мраморной лестнице и отправилась в сторону Бродвея, откуда могла доехать до своего дома. У меня было ощущение, что он смотрит мне вслед, и я прилагала усилия, чтобы не обернуться.

Несколько следующих дней были для меня мучительными. По окончании работы над последним заказом я смогла позволить себе упаковать те немногие вещи, которые мне принадлежали, и избавиться от всего, что было неразумно держать при себе дальше. Особенно трудно было расстаться с вещами, принадлежавшими моему брату Ричарду. Игрушки я раздала другим детям, оставив только маленькую, сделанную в виде карусели музыкальную шкатулку, которую он очень любил. Я упаковала ее вместе с несколькими украшениями, принадлежавшими матери, моими собственными безделушками и одеждой. Когда в среду днем Фуллер, кучер Рейдов, вошел, чтобы отнести мой чемодан и небольшой дорожный сундучок в коляску, я была уже совсем готова. Было приятно ехать в легкой двухместной коляске, а не в громоздком закрытом экипаже, и я старалась не оглядываться назад и не думать о тех узах, которые связывали меня с прошлым и которые я сейчас разрывала.

На этот раз высокомерный дворецкий был занят где-то в другом месте, и меня впустила жизнерадостная маленькая горничная, сказав, что ее зовут Кейт. Она не позволила мне взять чемодан и потащила его наверх сама. Мистера Рейда, по-видимому, не было, и меня провели прямо в маленькую комнатку, приготовленную для меня на третьем этаже в задней стороне дома.

Кейт поставила чемодан, пролепетала с сомнением в голосе, что мне здесь будет удобно, и поспешила уйти. Как и раньше, она, казалось, была рада исчезнуть с третьего этажа.

Маленькая комнатка выглядела голой и неприветливой, как будто ее приготовили в спешке, поставив только самое необходимое и не подумав о комфорте. Там находилась узкая кровать с латунными шарами на спинках, причем один шар был потерян, а перед ней на полу лежал старый тряпичный коврик. Простой квадратный столик с поцарапанной не застеленной поверхностью был поставлен перед окном в глубине комнаты, и к нему был придвинут единственный стул с прямой спинкой. На строгом бюро стояло мутноватое зеркало. На стойке умывальника кое-где слез лак, но таз и кувшин, стоявшие на его мраморном верхе, были расписаны цветами и выглядели привлекательно. В комнате имелся камин с узкой полосой облицовки и стоял хороший секретер с откидывающейся передней стенкой, хотя, чтобы он не качался, под одну из его ножек был подложен сложенный лист бумаги.

Я решительно сказала себе, что даже самую простую маленькую комнату можно сделать привлекательной и мне безразлично, что в мою комнату поставили случайную мебель — ту, которая попалась под руку. Тем не менее, полное отсутствие успокаивающих штрихов, показывающих, что кто-то с добротой подумал о моем появлении здесь, подействовало на меня в моем тогдашнем настроении несколько удручающе. Я сняла шляпку и повесила плащ на один из голых крюков, предназначавшихся для одежды. В этот день я была в серо-голубом платье, совсем скромном, но цвет его был уже не траурным.