Ближе к полуночи я поняла, что не в состоянии выносить свои мрачные мысли. Я закуталась в доломан, повязала голову шерстяным шарфом, а затем тихо спустилась вниз и вышла через переднюю дверь, взяв свой ключ, чтобы не беспокоить слуг.

Я остановилась на мраморных ступенях и подняла лицо, подставив его под холодный ветер с залива и чувствуя, как каждое прикосновение ветра уносит мои встревоженные мысли и сметает тоску, которая так мучила меня. Мирная и ясная площадь лежала передо мной под спокойным небом. Дорожки, окаймленные длинными темно-коричневыми линиями деревьев, пересекали площадь по диагонали по недавно выпавшему снегу. В домах по периметру площади, там, где в этот канун Рождества еще не легли спать, одни окна светились от рождественских елок с зажженными свечами, а в других приветливо горели лампы. На одном краю площади возвышались темные готические корпуса университета. Зато окна церкви, стоявшей рядом с университетом, светились огнями.

Я услышала, как начали бить полночь часы на башне старого собора Святой Троицы, и поняла, что уже почти вступила в день Рождества. Я считала удары один за другим, а когда они закончились, в воздухе, казалось, повисла тишина. Как будто люди все вместе затаили дыхание, как будто весь город ждал. И вот в эту паузу затаенного дыхания вдруг ворвались радостные колокола собора Святой Троицы, приветствуя день Рождества.

Независимо от моего желания мое сердце забилось, и я подняла глаза к глубокому и синему небу, усеянному звездами. Слова песни, которую мы пели, вернулись в мое сознание и звучали тихим шепотом: «Все спокойно, все так ясно…» Что-то от этой мирной ночи снизошло на меня, я вернулась домой немного успокоенной и поднялась по лестнице в свою комнату.

Газовая лампа все еще горела на втором этаже, и когда я проходила по холлу к следующему пролету лестницы, то уловила какое-то движение в тени холла. Я испугалась от неожиданности и подумала, что это Джереми. Но оказалось, это мисс Гарт, которая поставила стул у двери своей хозяйки и сидела там, бдительная и ожидающая. Она увидела меня, но не произнесла ни слова, и я, не желая встречи с Торой Гарт в этом безлюдном холле, быстро направилась вверх по ступеням.

Чувство умиротворенности вдруг исчезло. Я долго не могла заснуть. А в очень ранние часы рождественского утра я уже проснулась, услышав, как в стойла под окнами заводят лошадей, и поняла, что Лесли и Брэндан вернулись домой.

На следующий день, еще до завтрака, я спустилась вниз, намереваясь прогуляться под ранним зимним солнцем Рождества. Атмосфера, царящая в доме, все больше и больше давила и угнетала меня.

Но хотя я двигалась очень тихо, еще один человек встал в доме так же рано, как и я. И когда я проходила мимо библиотеки, мои шаги услышал Брэндан и, окликнув меня, велел, чтобы я вошла. Я задержалась в дверях. Вот когда мне предоставлялась возможность сообщить ему, что я больше не могу оставаться у него на службе. Я должна обдумать свои планы и действовать в соответствии с ними.

Пока он подходил ко мне, я рассмотрела в свете раннего утра его лицо, осунувшееся, с запавшими глазами. Вряд ли позднее возвращение с бала произвело такую перемену в его внешности. С его запасом жизненной энергии он смог бы с легкостью танцевать до самого рассвета, лишь бы его устраивало веселье. Я решила отложить разговор о моих намерениях, так как у меня не было желания усугублять неприятности, какими бы они ни были, которые наложили печать страдания на его лицо.

— Веселого Рождества, Меган, — сказал он, но в его голосе не было веселья. Он опустил руку в карман своего халата цвета бургундского вина, затем вынул ее и протянул ко мне. В его пальцах была зажата маленькая голубая коробочка, в какие обычно ювелиры упаковывают свои изделия.

В недоумении я молча смотрела на нее.

— Это для вас, Меган, — проговорил Брэндан. — Сегодня Рождество, и это подарок для вас.

Я не хотела, чтобы он дарил мне что-либо, не хотела, чтобы он был заботлив и добр, и поэтому спрятала руки за спиной, как это делают капризные дети.

— Мы будем развертывать наши подарки под елкой утром, но только позднее, — твердо ответила я ему.

Быстрым жестом, словно я причинила ему нестерпимую боль, он поймал мою руку, вытащил ее из-за моей спины, вложил в нее маленькую коробочку и сомкнул мои пальцы, удерживая их, чтобы я не смогла отказаться.

— Под елкой вас ожидает другой подарок, соответствующий случаю и по выбору Лесли. А это мой собственный подарок вам, Меган. Этого очень мало, чтобы отблагодарить вас за все, что вы сделали в этом доме. Вы не должны отказывать мне в удовольствии преподнести вам этот небольшой подарок. Откройте. Я хочу узнать ваше мнение о нем.

Неуверенно я нажала на замок коробочки, и крышка поднялась. Там, пришпиленный к белому атласу, лежал светло-зеленый скарабей, оправленный в серебро, в виде броши.

— Он куплен не на улицах Каира, — сказал Брэндан. — Это скарабей из гробницы царицы Хатшепсут. Я подумал, что он понравится вам, и поэтому отдал его оправить и сделать в виде брошки.

Брошь так понравилась мне, что я побоялась выдать свой восторг.

— Она прекрасна, — сказала я низким от волнения голосом. Он дотронулся до резного скарабея указательным пальцем:

— Он выполнен из полированного стеатита. Знаки на нем — это имя царицы. Если бы вы могли видеть Деир-эль-Бахри в Фивах, откуда этот скарабей! Все эти ряды огромных ступеней, ведущих все выше и выше — туда, где сидят гигантские фигуры на тронах. И с каждой стороны — изображение царицы, ее многократно повторенное прекрасное широкоскулое лицо. Это место является одновременно и храмом, и гробницей.

Пока я слушала, разглядывая маленького скарабея, мое воображение нарисовало мне огромный храм на фоне голых рыжеватых холмов. Брэндан неожиданно вывел меня из созерцания этого видения.

— Чем вы занимались в Сочельник?

— Мы наряжали рождественскую елку, — ответила я ему.

— А… потом?

Я рассказала ему, что не могла заснуть и вышла, чтобы постоять на ступенях. И о том, как я услышала колокола Святой Троицы в ночь Рождества.

— А я думал о том, слышите вы их или нет, — промолвил он. — В полночь я нашел открытое окно, где можно было подышать свежим воздухом и побыть одному. И я думал о вас, Меган, в тот момент, когда звонили колокола.

Я вошла в эту комнату с твердым намерением сказать ему, что не могу больше оставаться в этом доме, но не могла произнести ни слова. Слезы жгли мне глаза, и я больше не смела оставаться рядом с ним. Я быстро отвернулась и выбежала из комнаты.

Я взбежала по лестнице, крепко зажав в руке подарок, и, оказавшись в комнате, разразилась слезами. Какую бы боль ни причинил мне этот дом в будущем, я всегда буду хранить эту маленькую брошь и помнить, что Брэндан Рейд так высоко оценил меня, что захотел подарить ее мне.

Направляясь в гостиную, я не могла устоять перед искушением приколоть эту изящную вещицу у ворота платья. Только Селина, казалось, чувствовала, что сегодня Рождество. Мисс Гарт появилась мрачная и, поздоровавшись со мной, сообщила, что бедная миссис Лесли танцевала сверх своих сил вчера вечером и сегодня утром совершенно больна и не способна принять участие в торжественном вручении подарков. Хотя гувернантка не сказала ничего прямо, я уловила скрытый смысл ее слов: во всем надо было винить Брэндана Рейда.

Во время еды Джереми задал вопрос о дате открытия дома-мемориала Дуайта Рейда, и мисс Гарт раздраженно ответила:

— Почему бы тебе не спросить своего дядю? Я совсем ничего не знаю об этом. И меня это волнует меньше всего!

— Я хочу быть там, — сказал Джереми с такой же настойчивостью, как и раньше. — Как вы думаете, мама возьмет меня с собой?

Гарт посмотрела на него сердито.

— Я надеюсь, что твоя мама останется дома. Если твоему дяде позволят поступить так, как он хочет, то никакой церемонии вообще не будет.