О Господи! Что-то ее повело не в ту сторону. То ли чувствует она себя неважно, то ли слякотный денек так на нее подействовал. И работа не спасает — смотрит в книгу, а видит фигу.

Он очень интересно рассказывал о Японии и Китае, Игорь Романович. И Зоя даже подивилась, как это человек, обладающий несомненным даром рассказчика, может так коряво выражать свои мысли на бумаге. Или дело как раз в том, что это не его мысли, а чужой, не всегда созвучный с ним текст перевода?

Так или иначе, но все вопросы они сняли легко и быстро. Непонятно даже, что тогда нашло на него по телефону. А потом Зоя, как гостеприимная хозяйка, предложила ему выпить чашечку чая. Игорь Романович приглашение принял и даже вызвался самолично приготовить заварку в лучших японских традициях. И все было бы просто чудесно, если бы не дурацкий токсикоз.

Гость колдовал над чайниками и с упоением рассказывал о способе приготовления кобе-гю — мраморного мяса:

— Я это видел в городе Кобе, в Японии. Бычков там выращивают особым способом: не разрешают двигаться — держат в закрытых загонах, кормят на убой и отпаивают пивом. В результате мясо получается очень нежным, просто тает во рту. А чтобы добиться мраморного рисунка, животным с помощью электромассажа разгоняют жир…

Вот этот-то самый жир и спровоцировал конфуз. Зоя зажала рот рукой и опрометью бросилась в ванную.

Деликатный гость сделал вид, что ничего не заметил, и продолжил свое повествование:

— А вообще, Зоенька, чай — древнейшая культура, возделываемая человечеством. В Китае она известна уже более двух тысяч лет. Если бы вы знали, сколько за это время изобретено рецептов заваривания чая! О! И каждый считает себя непревзойденным специалистом. А знаете рецепт киргизского атканчая? Первым делом заваривают крепкий чай, затем один к одному соединяют его с молоком, доводят до кипения, добавляют сливочное масло, соль, сметану, дают вскипеть еще раз и вуаля! Есть у меня давний приятель — киргиз. Так вот он готовит свой напиток. Вместо сливочного масла и соли добавляет свиное копченое сало…

Видимо, «сало» на сей раз и оказалось ключевым словом. Что само по себе очень странно, ибо продукт сей Зоя всегда любила и с удовольствием ела с луком и черным хлебушком даже сейчас, в своем интересном положении. Буквально на днях она отправилась на Черемушкинский рынок, остро возжелав именно сала, и долго бродила вдоль ряда, придирчиво всматриваясь в розово-белые, обсыпанные крупной солью ломти, исходящие едва уловимым чесночным духом.

— Иди сюда, доню! — позвал ее толстый усатый дядька. — Попробуй мое сало! Язык проглотишь! — И протянул на кончике большого ножа прозрачный ломтик.

— А хлебушка у вас нет? — засомневалась Зоя.

— А может, тебе еще и налить? — весело подмигнул усатый.

И вот теперь это самое сало, вне сочетания с хрустящим соленым огурчиком и запотевшей стопочкой горилки, а вскипяченное со сметаной в молочно-чайном бульоне… Короче, кадр первый, дубль второй: Зоя зажала рот рукой и опрометью бросилась в ванную.

Случайность, переросшую в закономерность, обойти молчанием довольно сложно. И когда смущенная Зоя вернулась на кухню, Игорь Романович задумчиво произнес:

— По-моему, Зоенька, у вас на меня выработался стойкий рвотный рефлекс.

— Ну что вы! — горячо успокоила Зоя. — Это не на вас! Я же говорила, что беременна.

— Вы замужем?

— Нет, я не замужем. Была когда-то. Давно. А может быть, мне только приснилось…

— Это был… чудесный сон?

— Сначала да. Недолго. А потом превратился в кошмар, который невозможно забыть.

— А ваш ребенок?.. — осторожно спросил гость.

— Не имеет к этому ни малейшего отношения. Он из другого сна. Из чужого кошмара…

На кухне повисла неловкая пауза. Тени потревоженного прошлого расселись по углам, и Игорь Романович, почувствовав себя лишним, засобирался домой.

— Я провожу вас, — сказала Зоя. — Мне все равно нужно прогуляться перед сном.

…Легкий снежок присыпал ледяной тротуар. Было скользко — Зоя взяла его под руку. Они неторопливо шагали вдоль бесконечной университетской ограды, мимо зимних раскидистых яблонь. Мелкие сухие снежинки сеялись с неба, кружили в свете рано зажженных фонарей, создавая иллюзию волшебного детского праздника, Нового года.

«Мы словно старая супружеская пара, — думала Зоя, — традиционно гуляющая в парке. Вернемся домой, сядем пить чай на чистой, уютной кухне, с вареньем, приготовленным летом на даче, с хрустящими сушками. И говорить о детях, о прочитанных книгах, о пережитых вместе и порознь событиях, о грозящих бедах и возможных болезнях, и строить планы, смеяться и мечтать. И ляжем спать в широкую жесткую постель, на чистые темно-синие простыни, под распахнутой в морозную ночь форточкой. И он прижмется ко мне сзади, повторяя контуры тела, обнимет, как большая теплая подушка, и я усну в его руках безмятежно и сладко, словно ребенок, надежно защищенный отцовской любовью».

Ей было нетягостно с ним молчать, и все же она заговорила, по странной ассоциации припомнив забавный случай:

— Как-то я здесь гуляла и встретила собаку, совсем простую, дворняжку. Она стояла на дороге и смотрела, склонив голову. К сожалению, у меня с собой ничего не было. Ничего вкусненького. И я ей сказала, мол, увы, угостить тебя нечем, прости, и пошла дальше. А она пошла рядом. Не за мной следом, а именно рядом, у самой ноги. И так гордо на всех поглядывала, словно говорила: «Смотрите, я не бездомная собака. У меня есть хозяйка. Вот она вывела меня на прогулку. А ошейника нет по той простой причине, что мы полностью доверяем друг другу». А потом ей, видимо, надоело играть чужую роль, и она отстала, убежала по своим собачьим делам.

И Игорь Романович чудесным образом проник в тайный ход ее мыслей, постиг скрытый смысл, неведомый ей самой, и даже сумел понять, что это и его мысли тоже, его сокровенные желания, собачья тоска по дому, по женщине, по ребенку. И эта печальная, милая Зоя, возможно, и есть та самая женщина, способная заполнить пустоту его безрадостной жизни? Согреть неприкаянного?

И Нора почувствовала это первой, когда она едва не ушла из церкви, остановила, не дала им разминуться в этой жизни.

И крохотный человечек в ее чреве, заранее обездоленный чьей-то недоброй волей, так мучительно, так остро ему нужен! Он еще успеет поднять его, поставить на ноги, отдать все, что имеет, — свой опыт, знания, свою нерастраченную любовь…

— Зоя! — сказал Игорь Романович. — Уже темно и очень скользко. Я сейчас выведу Нору и провожу вас до дома. И знаете что? Давайте вечерами гулять вместе? Нам есть что обсудить, и… Нора будет рада.

— Нора? — улыбнулась Зоя. — Вы уверены?

— Если у вас есть сомнения, она может подтвердить.

— Нет, нет, нет! — вспомнила она утреннее происшествие. — Верю вам на слово…

А вечером, уже лежа в постели и погасив свет, Зоя смотрела на зависший в черноте окна лунный серпик и шептала:

— Господи, я знаю, когда Ты хочешь наказать нас, Ты внимаешь нашим молитвам. Уж мне-то это хорошо известно! Поэтому прошу Тебя об одном: просто не оставляй меня! Не оставляй нас с маленьким, Господи!

— Тетя Таня, посидите с моей мамой? Мне бы к врачу сбегать — зуб разболелся, нет сил терпеть.

— Конечно, посижу, Оля. О чем речь?

— Она ела сегодня. И дела все свои утром сделала. Вы поговорите с ней. Она все понимает, сказать только ничего не может.

— Конечно, поговорю. Чего же не поговорить?

— Вот спасибо! А я часа на полтора, максимум на два…

— Ну беги, беги…

Татьяна Федоровна прихватила баночку варенья и пошла в соседнюю квартиру. Парализованная после инсульта соседка Тоня полулежала на высоких кипенно-белых подушках, смотрела потухшими глазами в красных прожилках.

— Гляди-ка, Тоня, что я вам принесла, — подняла банку Татьяна Федоровна. — Джем из японской айвы! Раньше я ее выкидывала, уж больно кисла, да и мороки много. А тут мне одна рецепт дала — объедение. Попьете с Олей чайку. А если понравится, научу, как делать. Рецепт простой, как яичница. У вас на огороде-то растет японская айва? А то я принесу…