– У меня такое ощущение, словно ты вытравливаешь меня из своей души.

– Он возвращается домой, Рон.

– Ты разговаривала с ним?

Она покачала головой.

– А хотела бы?

– Я боюсь.

– Чего?

– Что он, не дай Бог, узнает, – сказала она. – Что он почувствует что-то.

Стрикланд поморщился.

– Неужели ты серьезно надеешься продолжить вашу жизнь как ни в чем не бывало? Тебе не удастся это. Поверь мне.

– Я должна попытаться. Если смогу.

– Ты сошла с ума. В тебе не найдется столько лицемерия.

– О, найдется, – возразила она. Он засмеялся.

– Ты не знаешь, что говоришь. Ты не способна на это.

– Извини. Но я должна.

Она смотрела, как он силится произнести что-то важное.

– К слову сказать, – удалось выдавить ему, – ты не можешь поступить так со мной.

– Ну, зачем же так. – Она махнула рукой. – А потом, твоя жизнь не для меня. Я слишком проста для нее, Рон. Я не принадлежу к таким, как ты.

– Ты шутишь, должно быть.

– Рон, – проговорила она, – я обожаю тебя и всегда буду…

Стрикланд прервал ее.

– Пожалуйста, не говори этого.

– Но все это безнадежно. – Она посмотрела на него с отчужденной улыбкой. – И невозможно.

– Почему?

Этот робкий и пронизанный болью вопрос отрезвил их обоих.

– Тебе известно это не хуже меня.

– Ты ошибаешься.

– Ну давай посмотрим, – продолжала она. – Взять хотя бы эту вечеринку, к примеру. Ты ходил в этой толпе, как в музее. И реагировал соответствующим образом. Я не могу быть столь беспристрастной, подобные мероприятия слишком тяжелы для меня.

– Да что мне эти вечеринки, Энн? Ты думаешь, подобные глупости что-то значат для меня?

– Нет, мой дорогой, не думаю. И тем не менее.

Стрикланд подошел и сел рядом, что было не похоже на него.

– Неужели ты не видишь, – спросил он, – какой великолепной командой могли бы стать мы с тобой? Какой была бы у нас жизнь? Сколько радости могли бы мы испытать вместе?

– Радости? – Она удивленно посмотрела на него и засмеялась.

– Возможно, это звучит несколько легкомысленно, но я не знаю, как выразиться иначе.

– Мне очень жаль, – сказала она.

– Я много путешествовал, Энни. И знаю, что это как раз то, чем хотела бы заняться ты. Я отношусь к этому серьезно. Мне казалось, что нам мог бы представиться шанс пожить приличной жизнью.

– Я понимаю.

– Разве тебя не интересует такая жизнь?

Она беззвучно рассмеялась.

– У меня нет амбиций такого уровня.

– Я не могу позволить тебе вернуться в прежнюю жизнь и служить половиком этому чертову зануде. Это оскорбляет меня. Это противоестественно.

Чтобы удержать его от дальнейших слов, она прижала свои пальцы к его губам, как в тот зимний вечер несколько месяцев назад.

– Хватит слов. Хватит переживаний.

Он дал ей увлечь себя ласками, и они занялись любовью. Она отдавалась ему всем своим существом и чувствовала, что и он тоже, не помня себя, страстно желает навсегда привязать ее к себе. Радость этой близости рождала в ней веру, что их отношения могут продолжиться. Но стоило ей оторваться от него, как она уже знала, что ничто невозможно. Он уснул, обессиленный, а она лежала без сна и плакала, потому что это было в последний раз.

Всю следующую неделю она держала телефон на автоответчике и не отвечала на его звонки. Она знала, что в конце концов он придет. В среду она обедала с Даффи в ресторане напротив железнодорожного вокзала в Согатаке. Говорили о возвращении Оуэна.

– Привлечь его к радиобеседам не составит труда, – объяснял публицист. – Мне нравится идея вашего участия в них. Например, за неделю до его возвращения.

– Нам пока нечего предложить, – проговорила она. – Позднее у нас будет наш видеофильм. И его книга.

Вид у Даффи стал озадаченный.

– Честно говоря, я подумал, что Оуэну надо будет отдохнуть. Он говорит по телефону так, словно пребывает в прострации. Вам не кажется?

– Я не знаю. Мы не разговаривали.

– Не разговаривали?

Она покачала головой.

– Ну что же, мир не будет ждать, – помедлив минуту, объявил Даффи. – Нам надо ковать железо, пока горячо.

Им с Даффи, ирландцам по происхождению, было легко в обществе друг друга, но от этого лишь явственнее ощущалась та нервозность, которая в них обоих нарастала.

– Как идет работа над фильмом? – поинтересовался Даффи, пробегая глазами один из своих пресс-релизов.

– Нормально. Готовимся к последней сцене.

– Будете скучать по роли звезды?

Она скосила на него глаза.

– Что вы имеете в виду, Дафф?

– О, я всего лишь хотел сказать, что вам, наверное, будет не хватать внимания.

– Это будет прекрасно, – ответила она. – В мире опять наступит затишье.

Когда они расстались на вокзальной автостоянке, она крикнула ему вслед:

– Попросите Оуэна позвонить мне. Думаю, хватит ему молчать.

– Непременно, – отозвался Даффи.

Но Оуэн по-прежнему молчал. В пятницу она ответила на звонок Стрикланда, обнаружив, что ей ужасно не хватает его.

– Я чувствую себя брошенным ребенком, – объявил он. – Мне следовало бы обратиться к чувству юмора, если бы оно у тебя было.

– Оно у меня есть, – заверила она. – Нам обоим придется обращаться к чувству юмора.

– Если это пойдет на пользу, я готов, – согласился Стрикланд. – Боюсь показаться самоуверенным, но почему придется именно мне, а не ему?

«Потому что в своей любви к тебе я сделала тебя частью себя, – подумала она. – И все, что будет необходимо вынести мне, придется переносить и тебе». Но она не стала объяснять это ему по телефону.

– Ты хочешь сказать, почему придется ему, а не тебе, Рон.

Тем не менее она согласилась увидеться с ним в следующий уик-энд, у себя дома в Коннектикуте. Они встретились в летнем домике, стоявшем среди солончаков за Уэстпортом. Из столовой открывался вид на заболоченную пойму, по которой расхаживали кваквы. Энн и Стрикланд пили «Шардоннэ», и это было ее первое спиртное со времени их последней встречи.

– Мне лучше знать, – убеждал Стрикланд. – Ты должна поверить мне.

– Рон, – упорствовала она, – ты удивляешь меня. Неужели ты на самом деле надеешься на счастье? Не будь таким ребенком.

– Я не знаю, что это. Я не могу объяснить, что это.

На автостоянке у них едва не вспыхнула ссора. Они приехали по отдельности, но теперь Стрикланд настаивал, чтобы домой они возвращались вместе. Он ехал за ней по шоссе 1-95, ведя машину так безобразно, что она удивлялась, почему его не остановят. Возле дома он свернул на подъездную дорожку вслед за ней. Она впустила его, но затем, обеспокоенная его упорством и не желая сворачивать с намеченного пути, заявила:

– Будем считать, что между нами все кончено. Нам пора возвращаться к действительности.

– Если ты думаешь, что я отступлюсь, – заявил он в свою очередь, – то ты сумасшедшая. Ты еще передумаешь. Я собираюсь переделать тебя.

– Ты недостаточно хорошо знаешь меня, Рон. Если бы ты знал, ты бы не стал говорить так.

– Я не собираюсь расставаться с тобой. Из-за меня. Из-за тебя.

– Не будь таким собственником.

– У меня есть на это право.

– Нет у тебя такого права. И не загоняй меня в угол.

– Будь я проклят, если дам тебе погрязнуть в заурядности с этим болваном! В этом глупом провинциальном окружении. Как какой-нибудь толстозадой военно-морской женушке.

– Это как раз то, что я есть. И хватит об этом.

– Чепуха! Нонсенс.

– Ты становишься помехой в серьезном деле. Мы повеселились. Теперь этому пришел конец. У меня есть дела, которыми надо заняться.

– Не строй из себя холодную сучку. Меня не купишь на это.

– Ты тешишь себя иллюзиями, Рон. Поверь мне, я могу быть холодной сучкой, среди самых лучших из них.

– Я собираюсь удержать тебя от этой катастрофы. Я настаиваю.

До этого она избегала его взгляда, теперь же не отводила от него глаз.

– Что мне непонятно, так это, почему ты такой злой.