Фрея пожала плечами.
– Так вот, они не забыли. Бывал в Финляндии?
– Никогда.
– Прелестная страна. Леса и небо, озера и море.
– Я еще должен взглянуть на этого парня, Фрея. Он не хочет уделить мне ни секунды своего времени.
Она положила перед ним контракт.
– Ты получил больше. Ты получил его подпись.
Стрикланд взглянул на последнюю страницу. Там, под именем Мэтью Хайлана, было действительно что-то нацарапано.
– Я еще даже не закончил монтировать свою никарагуанскую вещь.
– Ты лентяй, – заявила Фрея.
– Думаешь?
– Да. Очень талантливый, но и очень ленивый. – Она окинула его нежным взглядом.
– У меня два вопроса, – начал сдаваться Стрикланд. – Первый: как насчет денег? И второй: будут ли они принимать окончательный вариант?
– Мы должны представить смету. Тут не возникнет никаких проблем, мне удалось разведать, что до миллиона они возражать не будут.
– А если им не понравится то, что они увидят?
– Они не платят тебе гонорар. Поэтому не вправе давить.
– Это оговорено в контракте?
– Нет, но он составлен именно в таком духе.
– О… о… очень великодушно. – Стрикланд вдруг начал заикаться. – Очень беспечно. Но если они все-таки не будут удовлетворены?
– Ты хочешь сказать, если Хайлан и его компания окажутся ослами? – Фрея засмеялась.
– Да. Что-то в этом роде.
– Но Хайлану ты нравишься. Ему понравилась «Изнанка жизни», а от «LZ[4] Браво» он просто в восторге.
Фильм «LZ Браво» Стрикланд снимал во Вьетнаме. Во время съемок у него были неприятности, и, несмотря на то, что именно в этой работе было несколько его лучших находок, он не любил вспоминать о фильме. Он подошел к окну и стал наблюдать за утренним движением на Бродвее. Там внизу тот тип, которому он отдал все свои латиноамериканские монеты, пытался выпросить милостыню у грека, продававшего хот-доги. Торговец оскалился. Мимо них прошли две сестры милосердия в вязаных свитерах и сари.
– Убедиться в этом я смогу, только когда встречусь с этим парнем. – Он обернулся к Фрее. – Съемку на море будет делать сам Хайлан. И тут уж никуда не денешься. Придется полностью положиться на него.
– С этим будет полный порядок, – заверила Фрея.
– Да, – согласился Стрикланд. – Если он тот, за кого я его принимаю, то все должно быть в порядке.
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
– Думаю, что ты можешь рассчитывать на него. Я встречалась с ним Он молодой и шустрый.
– Слышал, – отозвался Стрикланд. – Тщеславный и много о себе мнящий Мне нравятся такие.
Фрея осуждающе покачала головой, но взгляд ее был полон нежности.
– Для меня важны и те, кто сидит на берегу, – добавил он, – Пресмыкающиеся из штаб-квартиры.
– Он не стесняется, этот парень. – Фрея имела в виду Стрикланда. – Ты не делаешь секретов из своих планов.
– Какие там еще секреты! – махнул рукой Стрикланд.
Вечером он достал свой «олимпус» и отправился с Памелой в город. Они начали с выпивки в «Львиной голове», а затем продолжили у «Франса». Лучшие дни этого клуба близ Хьюстон-стрит в нижнем Ист-Сайде миновали, теперь за вход в него брали всего семь долларов, но Памела потянула Стрикланда именно сюда, потому что здесь можно было купить кокаин по оптовой цене. Он согласился, поскольку вход вместе с кокаином обходился здесь дешевле, чем просто обед в одном из фешенебельных французских ресторанов, которые обожала Памела.
Они спустились в подвал, где рядом с танцевальной площадкой был небольшой бар.
Памела отоварилась у лохматого бармена, выходца с Мартиники, и ее потянуло танцевать.
– Иди и танцуй. – Стрикланд подтолкнул ее к площадке. – Там ты обойдешься без меня.
Этим вечером выступала довольно приличная группа из Лос-Анджелеса «Малонаселенный Вавилон», которая вернула сюда часть бывших завсегдатаев «Франс» Памела исполняла свой сольный танец, и Стрикланд достал камеру. Он для того и пришел сюда, чтобы посмотреть на танцующую Памелу. После нескольких мелодий она ретировалась в туалет, чтобы вскоре появиться оттуда заново родившейся на свет. Теперь у нее появился партнер – корреспондент мелкого французского журнала с плешью на макушке, но с волосами до плеч. Впрочем, она почти не обращала на него внимания.
Стрикланд не мог отвести глаз от Памелы, когда она вновь оказалась на площадке. Танцевала она великолепно, с грациозностью дикого животного и в слегка эксцентричной манере. Партнеру-французу было далеко до нее. Танец превращал падшую и униженную в процветающую звезду из мира куртизанок. Все беды и обиды остались позади, хотя было видно, что силы уже начинали покидать ее.
Прихлебывая пиво, Стрикланд наблюдал за Памелой. На ее вытянутом и заостренном лице с огромными зелеными глазами все явственнее проступало выражение обреченности. И страха. Страха перед неизвестностью, усмешкой сумасшедшего, неожиданным одиночеством. Настороженный взгляд выдавал в ней натуру слабую, надломленную и несчастную. В одинаковой степени она могла быть и величайшей преступницей, и жертвой величайшего преступления. Заглядывая в будущее, Стрикланд представлял себе кровавое убийство, вырывающееся из окон пламя, Тауэр…
«Малонаселенный Вавилон» продолжал усердствовать. Танцоры заламывали руки и извивались, как могли. Это был канун уик-энда, и на площадке толпилось довольно много народу: несколько негров, знающих толк в танцах; несколько похожих на Херси студентов и группа белых – выходцев из Англии, явно пребывающих «на дне». Эти выставляли в танце свою похоть и порочность. Стрикланд отметил, что они почему-то всегда были лучшими танцорами на площадках. Отблески света плясали на их угловатых лицах.
Улучив момент, Стрикланд щелкнул камерой. Как и другие белые в этом заведении, Памела считала, что ее уловки никому не заметны. «Но я-то вижу», – думал Стрикланд. И он действительно видел, но находил в этом мало утешения для себя.
«Что из того, – спрашивал он себя, вглядываясь в лица через объектив, – что я вижу и понимаю так много? Что моя камера никогда не лжет? Если я такой проницательный, то почему я не становлюсь богаче, талантливее, мудрее?»
Мало что было ему неведомо о роде человеческом, его болячках и жалких помыслах. Но он не умел и не хотел наслаждаться этим. «Надо уметь получать удовольствие от своего понимания, – думал он. – А без этого твое понимание превращается в твою же пытку».
Происходившее во «Франс» этой ночью напоминало светопреставление, разыгранное дьяволом на обломках людских судеб. Он вскинул камеру и снова поймал объективом танцующих. «Ужасное приспособление, – крутилось в мозгу, – оно никогда не лжет».
И тут вдруг кто-то вырвал камеру из его рук. Повернувшись, он увидел перед собой костлявого вышибалу с обритой наголо головой. В ухе у него болталась серьга.
– Мы не собираемся никого предупреждать, – объяснил громила.
– Не прикасайся своими грязными пальцами к линзам, – предупредил Стрикланд.
К вышибале поспешил присоединиться лохматый бармен.
– Никаких снимков здесь, сеньор.
Стрикланд отступил назад и выставил вперед раскрытые ладони, словно находился под прицелом пистолета. Эту позу он принимал в любом уголке земли, когда ему что-то угрожало.
Из-за плеча вышибалы он увидел, как к ним бросилась хозяйка клуба Билли Байлисс. Билли была небольшого роста, а цвет ее лица напоминал лимонную норку – результат неумеренного употребления грима. Одетая в красный охотничий жилет и длинную узкую юбку, она приближалась мелкими злыми шажками.
– Ой! – закричала Билли, тяжело дыша и хлопая опухшими глазами. В своей суетливости она была похожа на толстую наставницу, вырядившуюся для участия в скучной комедии на школьной сцене. Левая рука у нее была на перевязи.
– Люди реагируют на камеру, как быки на красную тряпку, дорогой, – обратилась она к Стрикланду.
Стрикланд впервые заметил у нее шрам, который проходил по щеке, исчезал в складках двойного подбородка и вновь появлялся на шее. Вспышки фонарей над танцевальной площадкой время от времени выхватывали его из темноты.
