Покончив с этим занятием, отступила на шаг и склонила набок голову — сначала в одну сторону, затем в другую, — как бы оценивая результаты своего труда. Мне показалось, что созданная мною картинка выглядит довольно правдоподобно.

— Думаете, достаточно, чтобы решили, что я ударился об угол этой «этажерки»? — подал голос Лазутин.

— Сами ударились, либо я подняла тумбочку и опустила её вам на висок — какая разница? Главное — следы имеются, и очень даже убедительные.

Лазутин насупился. Ему хотелось верить мне. И всё же сомнения грызли.

— Факты налицо, — продолжала я комментировать и попутно убеждать Лазутина. — Следы крови вашей группы на остром углу тумбы, капли той же крови на ковролине и постели. Плюс волосы — опять же ваши. Так что вывод следствия можно заранее предугадать: вас двинули тумбой по голове либо вы нечаянно ударилиеь сами. И каюк. Летальный исход, так уж получилось.

— И что дальше?

— Девица, с которой вы пытались весело провести ночку, испугавшись, решила избавиться от трупа. Или не испугавшись. Но все равно — не пожелала оставлять здесь труп. Над причинами пусть ломают головы пинкертоны. Главное для нас — у них будут твёрдые доказательства, что блондинка грохнула вас — нечаянно или чаянно — и поспешила избавиться от трупа.

— Уверены, что такие доказательства будут?

— Уверена.

Я подошла к окну, аккуратно, стараясь не производить даже малейшего шума, открыла его и выглянула наружу. Ночная прохлада ударила мне в лицо. И приятно освежила.

Окно выходило на тыльную сторону здания. И эта сторона мотеля ничем не освещалась.

— Будем выбираться отсюда? — догадался Лазутин.

— Непременно. Первый этаж. Правда, высокий, но ничего. Ножки не сломаем.

— Возле входа в мотель кто-то из моих людей обязательно дежурит, — предупредил Лазутин,

— Положитесь на меня. Я знаю этот мотель. Так что мы выберемся.

Он подошёл ко мне и глянул из-за моего плеча в чёрный проём окна. Из-за громко орущего телевизора ночных звуков мы не расслышали. Можно было лишь созерцать кусок неба с блестящими точками звезд да темные причудливые силуэты вырисовывающихся вдали деревьев.

— Прыгайте первый, — сказала я банкиру. — Под самым окном асфальтированная дорожка, так что постарайтесь на неё, потому что дальше — там уже мягкая земля, и на ней остаются следы. А ваших следов там не должно быть. Точнее, отпечатков ваших ступней. Другие там найдут следы.

— А как это будет выглядеть… в свете моего «убийства»?

— Всё очень просто. Я выбросила труп в окно. Затем — через окно же — улизнула и сама. Вот и всё.

Он вздохнул и протянул мне пакетик с темно-красной жидкостью. Освободившись от ноши, взобрался на подоконник и, не колеблясь, словно уже не раз проделывал это и именно в этом заведении, сиганул вниз.

Я услышала глухой удар и в ту же секунду выглянула наружу, свесившись через подоконник.

— Всё в порядке? — спросила шёепотом.

— В порядке, — подтвердил Лазутин.

Ну, старушка, теперь твоя очередь. Я аккуратно вложила пакетик с кровью в свою сумочку. И ещё более аккуратно, чтобы не расплескалась жидкость, переправила сумочку в темноту ночи, опустив ее в оконный проем.

— Возьмите. Только осторожнее.

Я почувствовала, как его руки схватили сумку. Затем он сказал, как отрезал:

— Отпускайте.

И я отпустила. Никаких предательских звуков не последовало. Я поняла, что мой багаж благополучно прибыл на место назначения.

Теперь оставалось убраться самой.

Я окинула помещение настороженным взглядом, силясь подметить: а не осталось ли то, чего оставлять не след? Ничегошеньки не увидела и решила, что очередной этап прошел успешно.

Подолом своего коротенького платьица я очень прилежно протёрла подоконник, за который хватался Лазутин, прежде чем прыгнул вниз. В этом месте его следов не должно было остаться. Потому что прыгать он не мог — был уже мёртв. То есть выбросили его из окошка.

Покидая номер, Лазутин оставил на подоконнике несколько капель бурой жидкости. Их я решила не стирать — вполне вписывались в картину гибели банкира и указывали путь, каким последовало бренное тело.

Оп-паньки… Я сняла туфельки (чтобы не мешали) и, держа их в руке, перемахнула через подоконник, едва не сбив с ног торчащего под окном Лазутина. Тот аж подпрыгнул точно ужаленный.

— Ну вы… — чуть ли не во весь голос возмутился он.

Но я его тут же одёрнула:

— Тихонько, Эдуард Афанасьевич. Всё в порядке. И не нужно поднимать шума. Давайте-ка сумочку.

Я всунула в сумочку туфельки (на высоких каблучках далеко не уйдёшь, лучше уж босиком), после чего вытащила из неё пакетик с кровью, дабы вновь воспользоваться животворящей жидкостью. Так-с. Несколько капель на земле, в том месте, где должно было лежать вывалившееся из окна тело, а само тело… Ага, само тело тоже должно быть.

— Ложитесь-ка сюда. — Банкир мог в темноте не заметить мой жест, поэтому я подкрепила его кратким разъяснением: — На землю.

— Зачем? — изумился Лазутин.

— Затем, что отсюда я вас и потащила. Не спорьте. Быстренько. Теперь у нас каждая секунда на счету.

Последняя фраза возымела действие — банкир не желал терять время.

Он послушно улегся (чего уж теперь, в крови вымазан, так что землица много лишней грязи не добавит) на начавшую остывать после жаркого дня землю и проворчал:

— И что дальше?

— А дальше я вас потащу, — объяснила я, перебрасывая сумочку через плечо, а пакет с остатками крови крепко зажимая в руке. — Правда, не знаю, как получится, но уж постараюсь. Иначе — никак.

Я услышала, как он хмыкнул. Видимо, не поверил, что я смогу такое проделать.

Придётся разубеждать.

Он лежал на спине, однако голову все же не решился положить на землю — менингитика опасался.

Фон, который меня окружал, был довольно колоритный. С одной стороны, через окно, лились тусклый свет и отвратительная музыка — некая зарубежная певица надрывалась до хрипоты. С другой стороны ничего не лилось. С другой стороны царила темень с загадочными силуэтами деревьев и прочих предметов, неопознаваемых в темноте.

Я набрала полную грудь воздуха, подхватила Лазутина под мышки и попробовала тащить его по земле. Он тут же принялся помогать мне ногами.

— А вот этого не надо, — остановила я его. — Вы — мертвы. Ясненько? Так что спокойно играйте свою роль. И желательно — убедительно. Безвольно висите у меня на руках. И головенку свою малость на сторону.

Он хмыкнул. Дескать, давай попробуй, старушка. Я попробовала. Ух, чтоб тебя — тяжёл, зараза. Отъелся на мою голову.

Я напряглась и сдвинулась с места. Вот так, если не останавливаться, взяв темп, то вполне можно волочить этого банкира.

Пакетик, который я сжимала в руке, мне мешал. Однако избавляться от него — пока рановато. От моих телодвижений из полиэтиленового хранилища кровь проливалась на землю. Останется кровавый след.

Банкир больше не проявлял инициативы, полностью доверился мне. И наверняка думал: на кой ляд мы так стараемся, если зрителей все равно не видно.

Впрочем, думать об этой нестыковке, если такая мысль вертелась у него в башке, ему пришлось недолго. Потому как зрители вскоре объявились.

Закончилась кирпичная часть стены, за которой располагались номера. И началась стеклянная. Мы достигли вестибюля, окна в котором были во французском стиле, то есть от пола до потолка.

В вестибюле горел свет, и был виден метрдотель, который что-то вытворял у стойки с ключами.

Я остановилась и перевела дух. Этот плешак должен был приметить нас. По моему плану ему надлежало стать свидетелем того, как я тащила безвольное тело банкира к стоянке машин. И этот свидетель обязан был подтвердить версию следователей — я не сомневалась в том, что таковая непременно возникнет, — версию о том, что Лазутин мёртв и я (вернее, блондинка) каким-то боком к этой смерти причастна, потому как активно избавлялась от мертвяка.

Плешак не смотрел на нас. Он был занят своим делом и в ближайшее время не собирался отвлекаться на другие дела — такое ощущение у меня возникло, когда я увидела метрдотеля.