— Ты оплошал, — подтвердила я.

А Кондратьев хранил молчание. Он переваривал услышанное и наверняка пытался найти хоть маленькую зацепку, чтобы все оказалось не так. Он не хотел верить, что этого чертового микрочипа нет, ему было тяжело с этой мыслью смириться. Но ответа не находилось. И он молчал.

Я тоже умолкла. В конце концов, лично я получила все сполна. Можно было порадоваться. Однако почему-то радости не было.

Лазутин искоса поглядывал на нас. Будто пытался понять — и что мы думаем предпринять дальше. Но что бы он ни думал, вряд ли он угадал.

Кондратьев неожиданно поднялся и решительно проговорил:

— Ну и хрен с ним.

Я поднялась следом.

— Он остался тебе должен, сыщик. Кажется, ты говорила, что стояла у обрыва, а он в тебя стрелял. Ты можешь сейчас вернуть ему эту пулю.

Я замотала головой. Вот чего не хотела, того не хотела. Зачем стрелять в уничтоженного, и так человека? Увидеть его у обрыва, у жизненного обрыва, — это да. Но не стрелять.

— Мне никто ничего не должен, — твердо проговорила я.

— Ну, тогда пошли отсюда.

Лазутин как-то вмиг подобрался и в ужасе прокричал:

— А я?!

— Ты? — Кондратьев спрятал пистолет за пояс и презрительно окинул фигуру бывшего банкира. — А ты нам по барабану. С деньгами ты сумел уйти. Попробуй теперь без них. Притом — открою тебе карты… За тобой сейчас охотится милиция, потому что после столь лихого побега тебя будут точно считать этим самым Чёрным Вороном. Смешно, конечно. И ещё. Кроме милиции, тебя не прочь увидеть люди, заказы которых выполнял настоящий снайпер. Как понимаешь, такие сведения даже на страницы беллетристики выплёскивать рискованно — для здоровья вредно. Для твоего, если конкретно. Так что… Счастливо тебе уйти. Хотя я лично в последнем сомневаюсь.

Мы развернулись, сделали несколько шагов и услышали дикий крик Лазутина. Крик человека, потерявшего последнюю надежду.

Без копейки в кармане — куда он двинется. Ему даже уехать не на что. Мы оставили его ни с чем. Хотя нет. Кое-что у него все же сохранилось. У него были ключи от «Кометы». Что ж, у него остался выход. Завести катер, отплыть подальше и утопиться. Мне кажется, что это был бы для него лучший выход. Лучше, чем попадаться в руки тех, кто так хотел бы его видеть.

Что ж, ради этого крика стоило и потерять время, и приложить некоторые усилия.

Крик из преисподней, в которую погружался человек, из последних сил пытавшийся удержаться в мире живых, но слабая опора, будто дышащий песок, двигалась под ним, погружая его в пучину смерти.

— Не-ет!!!

Мы стояли на берегу моря и вслушивались в шум прибоя. Ночной морозный воздух обжигал лёгкие. Безлунное небо, без звёзд — ни единого просвета, который бы позволил видеть морскую гладь. Мы могли только слушать. Плеск волн, какие-то странные, загадочные звуки, которые доносились из дальних морских просторов.

Завтра мы вернемся к себе. Туда, где нет моря. И где уже лежит снег… Здесь, как уверяют старожилы, до Нового года его может и не быть.

Мы стоим и слушаем море, думая каждый о чем-то своём. Наверное, Кондратьев не чувствует полной победы. Что чувствую я? Ничего. Ровным счетом ничего. Я прожила некий кусок жизни — и всё. Он закончился. Как фильм.

Я не выдержала первой.

— Ты женат? — У меня давно вертелся на языке этот вопрос, и наконец он родился, вырвавшись наружу.

Я поворачиваю голову к Кондратьеву, надеясь по первой реакции узнать ответ.

Нуль реакции. Он стоит, не шелохнувшись, и продолжает смотреть перед собой — в бескрайнюю даль. А с его уст слетают два очень четких слова:

— Да. Женат.

— Не везёт, — вылетает как-то само собой у меня.

И я отворачиваюсь от него. Не везет. Это уж точно. Те мужики, которые мне нравятся, почему-то никогда не остаются со мной. Какой-то рок.

Мы некоторое время молчим. А затем я вновь не выдерживаю:

— И что теперь?

— Теперь? Ну… Ты ведь знаешь.

Что ж, может быть, и так. Может, он и прав. В конце концов, иногда только это и остается. Делать своё дело. И двигаться дальше.