Он принёс с собой запах осени, благодушия и устроенности в жизни. Двумя последними качествами я не могла похвастаться. Я не была благодушной. И уж устроенности в моей жизни вовсе не наблюдалось. Напротив, жизнь меня почему-то постоянно нещадно била и бьет, а я, как мячик, получая удары, отскакиваю и вновь подставляюсь для очередного удара.

То, что он возвратился, спустя три месяца, говорило об одном — мне стоит готовиться вновь получить тумака.

Он широко мне улыбнулся, вроде стремился ко мне до потери сознания все то время, которое мы не виделись. Так стремится к невесте жених, которого вдруг, за день до свадьбы, оторвали от суженой и отправили в длительную командировку, подумалось мне. Либо ревнивый муж рвется, все из той же командировки, домой, чтобы застать свою благоверную в пикантной ситуации.

Кондратьев не был ни женихом, ни ревнивым мужем. Мы даже не были с ним друзьями. Просто не успели. Когда-то повстречались, совсем ненадолго, а затем наши пути-дорожки разошлись. Теперь вновь пересеклись.

— Не соскучилась? — поинтересовался он, проходя в прихожую и протягивая мне пакет. В другой руке он держал зонтик, и капли воды, стекая с него, падали на пол.

Он распахнул свой зонт и поставил его сушиться возле обувной тумбочки.

— Ты без звонка, — произнесла я, подхватывая пакет. В нем что-то призывно брякнуло. — Я могла быть и не дома.

— Ну ты ведь дома?

Он подмигнул мне, снял лакированные туфли и по-хозяйски прошлепал в носках на кухню. Тапочек предложить я ему не могла. Не было у меня такого размера.

— Мне бы горячего чая. Или кофе. Я с самолёта и прямо к тебе.

Он снял пиджак, повесил его на ручку двери, затем стянул с шеи галстук и повесил его поверх пиджака.

Рубашка и брюки у него были отутюжены. Не иначе женская ручка, ревниво пронеслось у меня в голове, и мой обычный внутренний голос ехидно посмеялся мне в ответ.

Из пакета я вытащила огромную коробку конфет. И бутылку марочного вина.

— Так-с, — протянула я. — Будем пьянствовать?

— Не угадала. Будем получать удовольствие от напитка. И думать.

— О чём?

Я была по-домашнему, в халате, и чувствовала себя несколько неудобно. Он одет как для приема, а я вроде бы давно с него пришла.

Тем не менее я не спешила сменить свою одежку. Поставила чайник на плиту. И лишь после этого заявила о своём желании привести себя несколько в порядок.

— Ты, надеюсь, ещё не успела забыть о Лазутине? — в спину бросил он мне. Будто отвечая на мой вопрос.

Хм. Я продолжила движение в комнату, на ходу пытаясь найти ответ. Забыла ли я о существовании Лазутина? И да, и нет…

Мне хотелось бы о нём забыть. Прошло три месяца. Даже больше. И всё это время я пока не возобновляла свою частную детективную практику.

…Весть об убийстве банкира дошла до моего агента-юриста.

Пройдоха-юрист приплелся ко мне домой и, удрученно тупя взгляд, сообщил, что наслышан об этом прискорбном случае, что ходят слухи о причастности к гибели Лазутина одного из клиентов «Эльфабанка». В руке мой агент держал газету, и я решила, что последняя версия, по всей видимости, изложена на одной из полос популярной газеты.

Я лживо удивилась его словам, сообщив, что мне пришлось по заказу этого безвременно ушедшего в мир иной человека следить за его бывшей супругой.

Юриста не очень интересовало — что именно пришлось мне делать у Лазутина. Его больше волновало — успел ли банкир со мной рассчитаться. Вот как! Врать я, похоже, уже привыкла, и, нисколько не смущаясь, я сказала, что получила лишь небольшой авансик, занизив реальный на… Какая разница на сколько? Вообще могла заявить, что ничего не получила от слинявшего на тот свет клиента. Но не стала. Выдав прохвосту положенный, заранее договоренный с ним процент.

Юрист расчувствовался после этого, пофилосовствовал ещё некоторое время на тему, что жизнь — это всегда борьба и ничего, что собственный офис пока отодвигается на некоторый срок. Всё в своё время. Спасибо ему. Относительно жизни я уж как-нибудь сама разберусь — подумала я про себя.

Для юриста погибший Лазутин отныне стал пройденным этапом. Бывшим клиентом. Он уже размышлял о будущих.

И уже на следующий день он позвонил мне и сообщил, что есть новый заказ. Я мягко отказалась. И подумала, что он теперь отстанет, но нет. Через несколько дней он вновь позвонил и предложил немедленно приступить к работе. Пришлось долго распространяться о том, что у меня серьёзно расшаталась нервная система — настолько, что руки дрожат, когда я рву туалетную бумагу, и даже «Тампакс» не могу с одного разу поставить, чтобы чувствовать себя свободной каждый день. Юрист прохихикал и сообщил, что всё понял. И потребовал, чтобы я не слишком долго тренировалась в постановке гигиенических средств. Пошляк старый.

Каждый день я брала кучу книг по истории и уходила на природу. Лежала на солнышке, грела бока и перелистывала страницы книжек.

Я хотела забыться. Перед моими глазами стоял Лазутин. В тот последний миг. Когда я стояла у обрыва карьера. Я словно заново чувствовала холодную пустоту внизу и отвратительный смрад негашеной извести. А спереди исходил иной запах — запах свинца, который вот-вот должен был просвистеть в мою сторону. Окажись я менее удачлива, а он более — и вряд ли бы я грелась на солнцепеке. Скорее мерзла бы в сырой земле. Вру. Нигде бы я не мерзла. Мои косточки сожрала бы едкая дрянь. Без остатка. Почему я тогда так горела желанием настичь этого стервеца? Этот вопрос часто, как и последняя сценка, возникал в моем мозгу. Почему я потащилась в аэропорт, чтобы хотя бы с помощью последней зацепки — Марины — нащупать, куда мог подеваться «убиенный»? Может, из-за желания поставить и его вот так на краю пропасти и посмотреть, как он будет себя чувствовать? Может, и так. Я была очень озлоблена. Это факт.

Но по прошествии времени моя злость стала проходить. А когда и третий месяц пошел на исход, я ощутила, что начинаю оттаивать. Много же мне времени понадобилось, черт побери. Некоторые товарищи от такого времяпрепровождения тупеют или одуревают от монотонности, не выдерживая одиночества. Я не относилась к таким индивидам. Я не одурела и не отупела. Мне было здорово в моем мирке, главным собеседником в котором были книги и история человечества, которую я впитывала в себя из книг, с которой спорила, внутренне терзая свое второе «я». Мне понадобилось много времени. Но вот оно прошло. Наверное, мне на самом деле требовался отдых. И я отдохнула. Я вполне справилась с собой. Я даже успела позвонить юристу и сообщить, что, в общем-то, нахожусь в состоянии готовности. Я успела до прихода Кондратьева. И когда увидела его, то поняла, что еще не все закончено.

…Когда я вернулась на кухню, Кондратьев уже сам разливал по чашкам горячий чай.

— Сначала чай, — оглянулся он в мою сторону. — А потом остальное.

Я не стала заострять внимание, что он подразумевает под «остальным». Чай так чай. Хотя я бы предпочла свой напиток — кофе.

— Ты не ответила на мой вопрос, — усаживаясь на угловой диван и притягивая к себе блюдечко с чашкой, заявил он.

— Насчёт Лазутина?

— Он ведь тебе остался должен, — подлил масла в огонь Кондратьев. — И не только в финансовом смысле.

— Человек в конце концов, со многими вещами смиряется.

— Так, да? — Кондратьев неодобрительно покачал головой, сделал несколько глотков, довольно крякнул и проницательно посмотрел на меня. А затем выдал информацию, с которой заявился ко мне: — Марина оказалась права. Лазутин всплыл в Туапсе. Неделю назад.

Значит, он жив и здравствует. Впрочем, он этого и хотел. Он к этому стремился — этот мерзавец. И добился своего.

— Долго же этого пришлось ждать, — вздохнула я, вроде бы не проявляя к данным сведениям никакого интереса.

— Долго… Неделю назад некто купил яхту «Бригантина». Ту, о которой упоминала Марина. До этого она была никому не нужна по причине слишком крутой цены, которую за нее заламывал хозяин. И вот её приобрели.