— Что ж, будем жить, как живется. Что остается еще?

Она стерла расплывшуюся тушь, подмазала веки, напудрилась.

— Ну что ж, Миша — пока! Гляди, как люди смотрят — о чем, мол, это беседует с гражданкой старший лейтенант? Поди-ка, перебрала на всенародном ликовании? Пошла я…

— Погоди! — остановил ее Носов. — Я насчет этого Витька… В какой школе-то он, говоришь, работает?

Галочка насторожилась:

— А что такое?

— Так, хочу узнать… Не думай, никуда доносить не собираюсь. На всякий случай… мало ли что?

— «На всякий случай». Напрасно ты это. Да он в школе и не работает уже. Давно, между прочим. На повышение ушел.

— Да? Куда же?

— Чего захотел! Чао, Мишенька! С праздником! Лильке привет!

И застучала по асфальту. Какая, однако, у нее красивая походка. В легком плащике, фигурка точеная, — разве что плечи чуть широковаты. Но это беда небольшая. Может быть, стоило раньше самому ею заняться? А то — Витек, кошмар, мелочь пузатая… Еще недавно ты танцевал с нею, и она вдруг сказала: «А не пойти ли по рукам?.». И еще на кухне был момент, когда они потянулись внезапно друг к другу — и отпрянули, испугавшись чего-то… Чего? А, да у них ведь с Витьком все это уже случилось…

Но где же он, этот Витек, теперь работает?..

Он оглянулся — кто-то хлопнул его по погону. Герка Наугольных. Судя по виду, настроение у него было прекрасное. Он подмигнул и спросил:

— Чего удрал-то? Там Моня тебя спрашивал — а когда узнал, что ты ушел без спросу, сказал: «Он, слышно, в аспирантуру собирается — ну, так и дам же я ему характеристику. Та-акую дам характеристику…»

— У него хватит ума, — пробурчал Носов. — Только и смотрит, псина, как бы кому-нибудь не стало слишком хорошо. Г-гад лягавый…

— А сам-то ты кто?..

На Геркином мундире сиял лучами новенький орден Красной Звезды. Он получил его месяц назад, хоть дело и произошло в прошлом еще году, в сентябре.

Тогда некий друг, отбухав на заводе ночную смену, выглотал еще дома бутылку водки и, совершенно уже обезумев, застрелил сначала из ружья тещу, а затем открыл из окна беглый огонь. Ранил девчонку и старуху-пенсионерку, имевших несчастье находиться на тот момент во дворе. Весь райотдел подняли «в ружье», помчались к баракам машины дежурной части управления, «Волги» начальства… Стрелявший же выбрался через окно из квартиры и забаррикадировался в своем дровянике, готовый стойко обороняться. Ружье — охотничья двустволка. Сколько патронов, какие — неясно. Съездили за женой на работу — но она сразу же впала в беспамятство, и ничего добиться от нее не удалось. Да и что она могла знать! А преступника охватил охотничий азарт: он стрелял по каждой показавшейся в поле зрения фигуре.

Народ трусил. Да и начальники не жали особенно: не так просто послать человека на вероятную смерть. Не война ведь. Потянуть к ответу могут запросто. И будешь жить с клеймом… Между тем убит был мальчишка-школьник, шедший к однокласснику: в панике, метаниях, криках дом не заблокировали как следует, и пацан шел, как ни в чем не бывало. Сунулся узнать, откуда это кричит мегафон — и попал под пулю. Обстановка стала еще более панической, угрожающей. Кому-то все равно надо было идти. Применить оружие на поражение никто не решался, ибо был приказ сверху: «Брать живым!» Все подходы к дровянику простреливались. Герка перекрестился: «Господи, спаси и сохрани!» — и попросил чем-нибудь отвлечь внимание стреляющего. В одной из машин нашли старую замасленную шинель, привязали ее веревками, ремнями, потянули по земле. В нее тут же всажено было два жакана. В этот краткий промежуток Наугольных с другой стороны выскочил на открытое пространство и, пробежав больше половины рассстояния, отделяющего угол барака от дровяника, упал за старый столб, который собирались когда-то ставить электрики, да так и забыли о нем. Успеть-то он успел — но был все же засечен, и пули начали гвоздить дерево, свистеть над Геркиной головой. Особенной надежды на столб не было: он успел все-таки достаточно иструхлявиться. Не было и ходу назад — только вперед. Надо решаться. Он выкопал носком ботинка углубление в земле и, оттолкнувшись, стремительно метнулся вперед.

Первый выстрел был мимо — видно, сработала неожиданность; вторая пуля скользом зацепила плечо. Еще не долетев, увидав две сверкнувшие навстречу вспышки, Наугольных радостно сообразил, что, кажется, останется сегодня жив — времени на перезарядку у мужика уже не хватало. От радости этой тело стало необыкновенно легким, скорым, сильным — он скрутил преступника за секунду и дальше, пребывая в том же состоянии радостной легкости и возбуждения, даже не чувствовал ненависти к тому, кто чуть не лишил его жизни: лишь снисходительно поглядывал на него, покуда перевязывали плечо.

Рана была довольно легкой, быстро зажила, и Наугольных стал работать, как и прежде. Начальство помалкивало в тряпочку: ему невыгодно было афишировать тот случай — как бы не стали разбираться и устанавливать, кто именно и в чем там оказался не на высоте. Но замолчать полностью все-таки не удалось: информация просочилась в Москву, и оттуда потребовали данные для награждения. Поскрипели зубами, потянули еще, сколько могли — и послали. И Герка получил орден. Он, конечно, пошучивал, отмахивался — мол, зачем мне это все надо? — но видно было, что он рад страшно и разыгрывает сцены ложной скромности. Уголовка гудела неделю, обмывая награду. Носов сам участвовал в одной пьянке.

— Слушай… давай зайдем к моим старикам, а? Они тут недалеко живут. Выпьем, посидим маленько… на часик, а? Я обещал, понимаешь — да мне там скучно с ними будет… Я у них после того, как это получил, — он дотронулся до ордена, — и не был толком, заскакивал раз пьяный, но ты же сам понимаешь… По идее, надо бы с женой, семейно прийти, посидеть — но у нас с ней теперь такие отношения… А сегодня — с другом, после демонстрации: чем не повод? Пошли, Мишка, не упирайся.

— Мне, видишь, самому надо еще в госпиталь к отцу идти…

— Мы быстро, Мишка! Пару-три рюмок, не больше! Мне тоже много нельзя, надо домой заглянуть, с дочкой погулять, а вечером крутиться…

— Дежуришь сегодня?

— С ребятами из КГБ одно дело прокручиваем — надо хиппарям клювы почистить, а то распустились совсем… А то соберутся, антисоветчину разную на пленках крутят — Высоцкого, Галича, эмигрантов там всяких. Вот мы сегодня и застукаем их, разомнем косточки… — Герка потянулся.

— Что, сам лично с ребятами будешь им клювы чистить?

Наугольных засмеялся:

— Заче-ем? Наша задача — инструктаж… Ну, и так, присмотрим со стороны. Кого-то задержать придется, под видом пресечения беспорядка — проверить, что-то изъять, попугать, то-другое… Хотя вообще — садить надо, садить, чикаются с ними… Пугануть как следует! Вон, процесс-то недавно был — по тем, кто Солженицына читал. Одному аж семерик отломили — это я понимаю. Пусть похлебает баланду. Ну, и этих изведем потихоньку… Это я недавно «Алису в стране чудес» дочке достал, там такой стишок есть забавный: «Уж я доченьку мою лелею, словно розу: я ее баю-баю, как сидорову козу». Вот и этих мы — баю-баю… как сидорову козу. — Слушай, дать тебе эту книгу? — шумел он, шагая рядом. — Я вспомнил, что у тебя ведь пацан — ровесник моей. Почитаете с ним. Я вообще пришел к выводу, что Кэрролл очень полезен детям — там такие оригинальные ходы, так развивают абстрактное мышление…

Старики его занимали довольно большую комнату в доме МВД, — дом этот строили еще пленные немцы, и построили капитальный, большой, в форме буквы «С» — предполагалось, что к этому дому в ряд будут пристроены еще несколько — так, чтобы сверху читалось слово СТАЛИН, и во всех будут жить сотрудники МВД и КГБ. Но денег поначалу хватило только на один дом, — да и дешевая рабочая сила иссякла на нем же: пленные начали возвращаться в Германию; с годами забылась и идея.