Еще на улице Носов услыхал несущийся из своей квартиры ор, бряканье гитары:

— Люблю я Машку — ах она каналья!

Люблю ее — и боле никого!

Только вошел — все бросились из-за стола в прихожую, устроили свалку. Михаил сразу поддался настроению, тоже начал обнимать и целовать лезущих. «Дайте, дайте мне! Я его задушу-у!.». — кричала Галочка Деревянко. С трудом он разделся, и его потащили в комнату. Феликса не было («Вот-вот должен появиться!»), во главе стола водрузился Родька, «Моральное право», он пришел с филологиней Лидусей, они уже три года пребывали в неких сложных отношениях, и женитьбой там, кажется, не пахло. Из троих только Витек был женат — его Вета, ужасная зануда, работала вместе с ним в школе учительницей биологии. Она зыркала из-за стола по сторонам, напряженно улыбаясь. Зато сам Витек, вырвавшись на простор, веселился вовсю. Он немедленно сел рядом с Михаилом, налил ему водки в фужер, стукнулся своей рюмкой:

— За женщин мы пили и еще выпьем. За хозяина!

— Всем, всем наливай!..

Лилька сияла и лучилась: все вместе, все веселые, нет проблем, все хорошо. Радостно суетилась: то на кухню, то менять пластинку.

— Ну что там, как? — допытывался Витек. — Любимый город, я так понимаю, может спать спокойно?

— Хочу, чтобы он рассказал что-нибудь! — сказала Галочка. — Я обож-жаю всяческие детективы!

— Ой, я сейчас расскажу! — воскликнула Лилька. — Этой осенью, в начале сентября — приезжает с дежурства, привозит корзину с грибами. Давай, мол, вари грибовницу. Я стала чистить, гляжу — грибы в чем-то черном таком, липком. «Где это ты их собирал, интересно?» — «Это кровь, — говорит, — да она отмоется, ничего страшного». Ой, как я испугалась! А он: «Глупость какая-то вышла, охотник в лесу грибника за дичь принял и давай по нему палить…» Представляете?

— Ну и что, что, что?! — заорала компания почти в голос.

— Нашли тоже о чем говорить — о моей работе… — нехотя отозвался Михаил. — Обычный случай — что в нем такого интересного?

Галочка встала и протянула к Носову руки:

— Танцы-танцы-танцы…

— С праздником тебя, Галка! — он коснулся губами ее волос. — Чего тебе пожелать, скажи?

— А, Господи! Чего хочешь. Чего не жалко. Как-то безразлично все в последнее время, и компания эта… Все скоро распадется, и никто никому не будет нужен. И я тоже раздумываю: не пойти ли по рукам?

— Ну перестань, что ты болтаешь…

«Все, сорвалась девка, — подумал он. — А долго терпела…»

Задребезжал звонок: появился Феликс с высокой белокурой девицей; был с ними еще полноватый, высокомерно держащийся парень, совершенно незнакомый ни Лильке, ни Михаилу. Он даже не поздоровался, не поздравил хозяйку. Разделся, спросил: «Ну, куда мы пойдем?» — и Феликс увел его в смежную с большой комнату. Родька и Витек уволоклись следом. Носов сунулся туда — но Феликс оттеснил его обратно, сказав: «Ну мы очень просим — дай нам поговорить, пожалуйста». Вино они принесли с собой, открывали там бутылки. Витек тащил фужеры, закуску со стола. «Кто это?» — спросил Михаил у Лидуси. «Это поэт Ваганов». — «Ваганов, Ваганов…» — «Как, разве ты не знаешь его? У него в прошлом году вышла первая книжка, „Запах листа“. Вот она! — филологиня вытащила из сумки тонкую, страниц в тридцать, книжонку. — Это восходящая величина. Большая удача, что Феликсу удалось заполучить его сюда». — «Ну прекрасно, что он пришел, только что же они так-то… За стол пускай садятся». — «Нет, он сразу поставил Феликсу условие: ради Бога, оградите меня от всяких ненужных знакомств, пошлости, глупых расспросов… Я хочу пить и общаться лишь в узком кругу». — «Ясно. Хозяева для него, значит, народ нежелательный. Но с вами-то хоть, ради праздника…» Носов поглядел на Лильку — она стояла бледная, губы ее дрожали. «Я сейчас спрошу», — Лидуся ушла к парням. Вернувшись, отрицательно мотнула головой. У Носова закололо в висках, он наклонился к жене: «Может, это… к едрене-фене? Прямой наводкой, по балде сковородкой? Как ты смотришь? Я мигом». Она схватила его за руку: «Нет, что ты! Пускай мальчики делают, как им удобнее. Мы и одни посидим». И они пошли к столу, за которым сидела Вета и ела салат. Время от времени она поднимала вверх глаза, вытягивала трубочкой вымазанные сметаной губы и мычала: «Вку-усно!.».

Скучно толклись пустые разговоры; включили снова радиолу. Вышел Феликс, что-то буркнул и убавил звук. Носову не танцевалось ни с Лилькой, ни с Ветой, ни с Лидусей — все-таки идеальной партнершей для него была всегда Галочка Деревянко. А она сидела квелая, и вид у нее был усталый, подавленный. Лидуся иногда проникала в другую комнату, а через некоторое время возвращалась обратно, занимала свое место за столом. Важно глядела: как же, ее удостоили чести посещать избранный круг! Она там почти свой человек. На одно из носовских предложений Галочка отозвалась — но танцевала плохо, неохотно. «Что с тобой?» — «Так, ничего…» — Галочка вырвалась, ушла на кухню. Михаил двинулся за ней, повернул к себе. Она запрокинулась, зажмурила мокрые глаза. Сердце его затрепыхалось сладко и тревожно. Но она опомнилась, толкнула его: «Ты что, с ума сошел? Гляди, скажу Лильке». — «Ну, ты чего нахохлилась, правда? Обидели, что ли?» — «Да… обидели девушку…» — «Кто?» — «А что, ты посадишь? Посади, посади, милый. Пускай поест тюремного хлебушка. Век буду благодарна».

Они снова оказались в комнате, туда же успел выползти абсолютно пьяный Родька, видно, его выгнали; увидав Михаила, он что-то загукал слюняво: пытался, видно, выяснить некие моральные права; начал разливать вино по фужерам — и уронил их. Носов снял с вешалки шинель, бросил в угол и уложил на нее физика-лирика.

Лидуся, уложив кавалера, ушла в соседнюю комнату и больше не показывалась. Там журчал разговор, поэт читал стихи, с каждым разом все громче. Михаил снова подсел к Галочке. «Я сегодня злая, агрессивная, — говорила она. — Так бы и надавала всем в морду». — «Ну, сиди тихо. Будь девочка-ляля. Что за драки, ей-богу?» — «Нет, правда. Вот этой, — она показала на Вету, — дала бы с особенным удовольствием. Сидит… тупая, как тот доцент… эй, ты, тупая!» — «А? а? — Вета оторвалась от еды. — Что такое? Вы меня?» — «Я говорю — ты тупая!» — стала яриться Галка. Но подскочила Лилька, и вместе с мужем они утащили подругу на кухню. Там она заплакала, заколотила кулаками по стенке, — и вдруг, вскрикнув, кинулась в туалет. Слышно было, как ее рвет там. «Хрен знает что!» — злобно подумал Михаил. Снова водворился в комнате, стал пить фужер за фужером сухое вино, но никак не пьянел. Первый праздник такой неудачный! Хоть бы пришел Славка Мухлынин. Или Фаридыч. Тоже ведь, наверно, тоскует в чинно обставленной женой квартире. Или Борька Фудзияма. Да если бы явился кто-нибудь из уголовки — и то было бы веселее. Т е — свои все, их хоть он знает, с ними его связывает что-то кроме домашних застолий. А э т и — да провались они все! Шесть лет он водит с ними дружбу, и пил, и все почти праздники проводили у них, а сегодня — да просто плюнули в глаза, растоптали, вот и все. Такое унижение! А как его унизила днем эта сволочь прокурорша! Слезы защипали глаза от ярости и обиды. Неужели вправду он так мелок, ничтожен, никому не нужен? Милицейский старлей! Вспомнился вдруг сегодняшний визит к декану Мухину, разговор с Морсковатых. Ах ты, мать честная! Как полетели затем арест, тюрьма, бездарный этот вечер — так все и ушло, забылось, заслонилось другими делами. А ведь дорогой из университета эта мысль грела! Ведь это, что ни говори, реальный шанс выползти из ямы. Да сдаст он эти экзамены! И выдаст и м справку, какую надо. Что она ему, доцентша Клюева! Своя жизнь важнее. А вот прыжок из следователей, мелких милицейских офицеров прямиком в аспиранты — это вам будет каково? Да эти ребятишки, кичливые физики-лирики, сразу заткнутся и притихнут. А то сойдутся и толкуют, толкуют о своих темах, главах, статьях, минимуме… Надо… надо действовать. Надо сказать Лильке. Она обрадуется. И надо выпить. За это дело. Вот так. Я папа Мюллер.