Очнулся Зоров с ощущением общей слабости, но уже совершенно здоровым. Посмотрев перечень лекарств, которыми напичкала его аптечка, он только головой покачал. Электронный лекарь применил комбинированную гормональную атаку в сочетании с мощной антибиотиковой блокадой, влил лошадиную дозу иммуноактиваторов и целый ряд специфических антидотов. Плохи, видать, были дела у бывшего десантника I ранга Александра Зорова…
— Извините, сэнсэй, — вслух пробормотал он, обращаясь к непредставимо далекому Ямото Сузуки, — но без химии я бы точно подох. Если вернусь, отработаю на Полигоне штрафными кругами.
И приняв еще две капсулы тетрастимулина, Зоров почти бодро вскочил на подгибающиеся ноги и осмотрелся. Солнце клонилось к закату. «Зайцы» уже не резвились на косогоре, а сидели полукругом чуть поодаль и смотрели на Зорова огромными, влажными и очень грустными глазами. «Может, они разумны?» — подумал Зоров, но «зайцы», словно сорванные порывом ветра, бросились наутек и вскоре скрылись в зарослях фиолетового кустарника. Вопрос остался без ответа. В двух шагах возвышался куб Двери. Интересно, куда она приведет его на этот раз, с неожиданной злостью подумал Зоров. И тут же осадил себя: эмоции сейчас плохие советчики. Тетрастимулин действовал быстро: мышцы Зорова налились упругой силой, обострились чувства и рефлексы. Он загерметизировал «шкуру», надел маску, вооружился лазерным пистолетом и шагнул к Двери. А мозг работал, быстро и без устали, как восемнадцать лет тому назад, когда он писал докторскую. Предстояло ответить на два вопроса. Первый представлял чисто академический интерес и заключался в следующем: Двери соединяли между собой удаленные точки в пространстве нашей вселенной, или же они были местом изменения фазовой координаты метрики континуума и соединяли, таким образом, различные «фазовые вселенные» одиннадцатимерной Большой Вселенной? Второй вопрос был главным: как вернуться обратно? Увы, Зоров не знал ответа ни на один из вопросов. Более того, в голову не приходило ни одной толковой идеи. А когда нет идей, надо продолжать эксперименты — авось что-нибудь и забредет в голову. Эту практическую мудрость физиков-теоретиков Зоров усвоил еще со студенческой скамьи и теперь, невесело усмехнувшись, в очередной раз шагнул в Дверь.
…Желтые песчаные дюны плавно опускались к морскому берегу. Вода была непривычного, но очень красивого золотистого цвета, неспешные валы накатывали на берег, шлифуя песок. Куб Двери окружали вросшие в песок статуи каменных исполинов, смотревшие на Зорова с затаенной мудростью веков. Грубо высеченные лица казались почти человеческими, и он невольно начал искать взглядом другие признаки цивилизации. Но кроме источенных временем статуй ничего более не указывало не только на существование разумной жизни, но и жизни вообще. Зоров включил антиграв и взмыл на сотню метров, обшаривая взглядом отодвинувшийся горизонт. Ничего. Он опустился возле Двери и снова ступил в неизвестность. Бесконечная ледяная равнина, укрытая саваном мертвенно-белых цветов, убегала в исколотую дрожащими сполохами неверного призрачного света даль. Нестерпимый холод, от которого не спасала «шкура», ожег кожу и запустил в тело ледяные когти. Зоров, не желая ни на секунду задерживаться в этом царстве холода, бросился к Двери, а перед внутренним взором вдруг с поразительной ясностью возник пейзаж, виденный им в финале первого из земных снов наяву: излучина реки с кристально чистой водой, зеленое небо, странные деревья, напоминающие серебристые зонтики, и маленький бревенчатый домик… И когда померк золотисто-лимонный свет Перехода, он увидел все это воочию. И замер, потрясенный. Оцепенение прервал голос, окликнувший Зорова по имени. Он стремительно обернулся… и едва не выронил взятый на изготовку лазер.
— Дальвира?!
Женщина-фея из загадочного и странного подземельного храма стояла в нескольких шагах от него; на губах ее играла легкая улыбка, а в изменчивых, как море, глазах таилась непонятная грусть…
— Вы удивлены? Алзор не разучился удивляться?
Прелестный мелодичный голос журчит, подобно лесному ручейку. Сейчас, Зоров чувствует это, она говорит с ним обычным образом, без всякой телепатии. Он вымученно улыбнулся.
— Хотел бы я посмотреть на того, кто не удивился бы на моем месте… Признаюсь, меньше всего я ожидал встретить вас… тем более здесь. Но, коль мне все это не снится, я о многом хочу вас спросить, Дальвира.
— Идемте в дом. В данный момент он пуст, и мы можем спокойно поговорить.
Дом был как дом, бревна оказались умело сработанной «под натуру» стилизацией, но что-то едва уловимое — малозаметные нарушения привычных архитектурных пропорций, незамкнутость линий, порождающая тревожное ощущение раскрытости, незащищенности всего пространства дома, так что о нем уже нельзя было сказать «мой дом — моя крепость»; старинные, напоминающие фигуры Роршаха узоры на оконных витражах, — все это неприятно холодило Зорову сердце. Внутри дом казался гораздо больше, чем снаружи. Дальвира уверенно провела Зорова через несколько комнат с множеством различных по форме и размерам зачехленных предметов в зал с низким белым потолком, диваном, двумя плотно зашторенными окнами и загадочным свинцово-серым ящиком, над которым клубился плотный сизый туман. Кроме двери, через которую они вошли, в зал вели еще две: одна простая, деревянная (или из пластика под дерево), и вторая, весьма необычного вида, мощная, из тяжелого серого металла, без ручек и каких бы то ни было видимых отпирающе-запирающих приспособлений.
— Присядем, — сказала Дальвира, опускаясь на диван.
Зоров мог поклясться, что спокойное и приветливое выражение ее лица маскирует другие чувства, среди которых тревога далеко не на последнем месте.
— Сразу хочу развеять ваши возможные опасения по двум пунктам, — быстро произнесла Дальвира, коснувшись руки Зорова. — Вы непременно вернетесь, и там, на Планете Карнавалов, пройдет совсем немного времени. Так что над вами цейтнот довлеть не должен. Скорее у меня есть определенные проблемы в этом плане. Но самое важное и необходимое, я уверена, мы успеем обсудить. Со времени нашей первой встречи вы узнали немало нового, но главное вам еще предстоит узнать и… испытать. Хочу сразу сказать, что человек по имени Джек Мак-Киллан в основном прав в нарисованной им картине Мироздания. Насколько мне известно, в уточнении нуждаются некоторые частности его теории, и кроме того, он вплотную подошел, но так и не переступил в своих изысканиях порог, ведущий к Генеральному Обобщению. Впрочем, это отнюдь не умаляет его заслуг. Мак-Киллан, бесспорно, гений — один из величайших в истории земной цивилизации.
— К несчастью, Мак-Киллан погиб, и вместе с ним канула в небытие его теория, — сказал Зоров, слушавший Дальвиру с таким напряженным вниманием, словно собирался запомнить все слово в слово.
— Мне странно слышать это от вас, Алзор. Вам пора свыкнуться с мыслью, что в Мироздании ничего не пропадает бесследно. Другой вопрос — как извлечь теорию Мак-Киллана из поля информации. Но об этом позже. Сейчас поговорим о главном… — Дальвира на мгновение умолкла, будто прислушиваясь к чему-то. — К сожалению, мне придется пользоваться понятиями и терминами, не вполне корректными в строгом физическом смысле. Например, что значит — строго! — выражение «до Большого Взрыва нашей вселенной»? В точке «ноль» обрываются ведь все координаты, в том числе и временная… Тем не менее мне придется воспользоваться этим и некоторыми другими подобными понятиями, за неимением лучшего. Итак, в субстанции Всеобщего Мироздания, которую вполне уместно назвать океаном Мак-Киллана, возникают, существуют и пропадают вселенные, бесчисленное множество самых различных вселенных. В одной из таких вселенных, существовавшей до Большого Взрыва нашей вселенной, возникла и развилась высочайшая цивилизация. Уровень ее был несоизмерим с уровнем земной цивилизации и вряд ли представим — уж не обижайтесь, Алзор, — для самого выдающегося человеческого воображения. Тем более что развивалась та цивилизация — назову ее цивилизацией Предтеч, это слово удачно во многих смыслах, кроме строгого физического, — совсем по иным законам, чем ваша, да и вселенная Предтеч была иная… что и должно было ее погубить в конце концов, поскольку набор мировых констант и метрика ее континуума определила ее нестабильность. И все могущество Предтеч оказалось бессильным перед этой угрозой. Тогда были разработаны два проекта. Результатом осуществления первого явилась отчаянная попытка прорыва за пределы разрушающейся вселенной. Я не знаю, увенчалась ли она успехом. Второй проект предполагал инициирование новой вселенной с наперед заданным набором мировых констант и метрикой, но главное — четким слепком-скелетом информационно-событийного пространства.
