Десять дней спустя Каору ехал в Бостон вместе с господином Маккарамом. Прошел месяц с того дня, как он приехал в Нью-Йорк.

Как только Каору решил, что едет в Бостон, он отправился по бутикам Сохо, где проводились распродажи, присмотрел себе костюм, достойный внимания Фудзико, примерил его и пообещал зайти еще раз. Так он обошел семь бутиков, прежде чем выбрал черный костюм: пиджак с тремя пуговицами сидел на нем как влитой. Сбив цену на десять долларов, Каору купил его за сто тридцать. Чтобы стать похожим на посылку, нужно упаковать себя как следует.

Но он никак не мог придумать, что купить Фудзико в подарок. Он надел новый костюм и отправился в «Тиффани». Денег было в обрез, на ожерелья и кольца он даже не смотрел, хватало разве что на серебряную ухочистку. В индийских и китайских магазинах золото и серебро продавали на вес, независимо от дизайна. По всему Ист-Виллиджу – сплошные черепа, скорпионы и змеи. Случайно проходя мимо витрины ювелирного магазина на углу Пятнадцатой улицы и Седьмой авеню, Каору увидел серебряное кольцо в форме рыбки и не смог пройти мимо.

Он тут же вспомнил события семилетней давности. Почти сразу после того, как Каору «пересадили» в семью Токива, у него появилась пара золотых рыбок. Золотого вуалехвоста он назвал Радость, а черного телескопа – Грусть. Он наблюдал, как рыбки резвятся в воде, и это помогало ему справиться со своими переживаниями. Фудзико однажды пришла посмотреть на Радость и Грусть. С тех пор в сердце Каору зародилось чувство, обращенное только к Фудзико. Несомненно, под влиянием Фудзико в его нервных клетках вырабатывалось особое вещество.

Надеясь воскресить те чувства, которые он испытывал к Фудзико семь лет назад, Каору купил серебряную рыбку за сорок долларов.

Господину Маккараму как гостю выделили номер в университетской гостинице. Каору отказался от предложения пожить с ним в одной комнате и поселился в мотеле рядом с кампусом. Он нашел на карте женское общежитие, в котором жила Фудзико – всего в трех минутах ходьбы от мотеля. Точно такое же расстояние, как между домами Токива и Асакава.

Каору заранее выслал ей по почте программку выступления господина Маккарама с припиской, где поставил свои инициалы: «I request you to come. KT.».[3] Если эти инициалы сразу напомнят ей о Каору, значит, он продолжает жить в уголке ее памяти. Но если для нее KT. – это Кен Томас, Кинг Тайгер или Кинтаро Тояма, она вряд ли появится в зале. В таком случае ему придется устроить засаду у женского общежития и подкараулить ее там.

Каору надел черный костюм, вышел из мотеля и направился по улице, по которой Фудзико, наверное, ходила каждый день. Он то читал номера домов, то разглядывал здания, то становился невольным слушателем болтовни идущих мимо студентов. Он миновал женское общежитие, перешел на другую сторону улицы и медленно вернулся к главным воротам. Он проделал этот путь семь раз, пока не стемнело, и потратил полтора часа на прогулку, которая занимала пять минут в один конец. Общежитие – старое каменное здание, увитое плющом, – стояло за высокими воротами с оградой под самыми окнами. Чтобы проникнуть внутрь, требовалась хорошая спортивная подготовка и добрая порция наглости. Каору попробовал представить, как он, с кольцом-рыбкой в кармане, карабкается по стене женского общежития, хватаясь за плющ, но перед его глазами вставала только одна картина: он летит вверх тормашками, не успев добраться до окна комнаты Фудзико.

На следующий день он встал пораньше и, надеясь случайно столкнуться с Фудзико, прошелся той же дорогой, что и прошлым вечером, но она не появилась. Зато две студентки, которых он видел вчера, шептались о чем-то, издали провожая Каору взглядами. Болтаться здесь больше не стоило.

Выступление господина Маккарама было назначено на вторую половину дня в главной аудитории филологического факультета. Каору успел съесть стейк в кафе и за час до начала выступления уже стоял около аудитории, из окна наблюдая за входом. Пришедший заранее, чтобы осмотреть зал, господин Маккарам хлопнул его по плечу и спросил:

– Ждешь кого-то?

– Не то чтобы, – ответил Каору, а господин Маккарам поманил его рукой и попросил встать перед главным входом, где толпились студенты.

– Если у тебя так много свободного времени, помоги с рекламой. Стой здесь вместо афишной тумбы; в своей одежде ты соберешь много зрителей.

Господин Маккарам вручил Каору плакат с объявлением о своем выступлении, подмигнул ему:

– Так она сама к тебе подойдет, – и удалился.

Отказаться, раз уж его привезли в Бостон, Каору не мог и стоял, прикрыв плакатом нижнюю часть лица.

Две студентки, повстречавшиеся Каору утром на улице у мотеля, опять заметили его и на этот раз засмеялись во весь рот. Почему-то ему все время попадаются женщины, которых абсолютно не хочется видеть. Вот пожилая дама спросила у Каору, как пройти в зал, а какая-то студентка молча уставилась на него. Ему даже пришлось отвечать на вопросы студента с мягким южным акцентом: где он купил свой костюм, на каком факультете учится, любит ли бейсбол. Пора бы уже начаться выступлению. Он сунул плакат под мышку и направился в зал, но на лестнице, ведущей в библиотеку, остановился, почувствовав на себе чей-то взгляд. Ему не хотелось встречаться глазами с человеком, который на него смотрит, и он пробежал пять-шесть шагов, но потом подумал: «Может, это Фудзико», – и вернулся к лестнице.

– Excuse me, are you…[4]

Несомненно, голос принадлежал Фудзико. Она запнулась и неуверенно посмотрела на Каору. Разница между той Фудзико, которую он запомнил пять лет назад, и этой, нынешней, ошеломила его. За этот месяц его не раз пленяло мимолетное очарование кожи, глаз и волос самого разного цвета, и, может быть, поэтому Каору не мог сразу уловить что делало Фудзико иной.

Но Фудзико еще больше была поражена переменами, произошедшими в Каору. «Не может быть…» – подумала она и потому так нерешительно обратилась к Каору по-английски. Услышав в ответе «Ес, ай эм Каору»[5] японский акцент, она выдохнула, улыбнулась спокойно, но все еще сомневалась:

– Ты на самом деле Каору?

От пристального взгляда Фудзико лицу Каору стало щекотно. Он кивнул со смущенной улыбкой и посмотрел на нее, прищурившись, как на яркий свет. Фудзико и впрямь была ослепительна.

– Ты прекрасно выглядишь.

– Да, у меня все в порядке. А ты, как всегда, появляешься внезапно, без предупреждения.

– Мой знакомый поэт выступает сегодня, я приехал с ним. Мне хотелось побывать в Бостоне.

– А сейчас ты где? Чем занимаешься?

– Учусь вокалу в Нью-Йорке, слушаю лекции в университете.

– Да, голос у тебя изменился. И лицо. Но остались и те черты, которые были в детстве. Манера говорить, улыбка.

Последний раз Фудзико видела Каору пять лет назад, когда ему было тринадцать. Через год Каору потерял свой дискант, ему и разговаривать-то расхотелось. Останься Фудзико в Нэмуригаоке, они бы все равно не смогли толком поговорить. Когда он слышал свой голос в записи, когда неожиданно встречался со своим отражением в зеркале, ему становилось неловко, и с помощью чувств, слов, мышц он пытался отдалиться от самого себя. А Фудзико, как назло, покинула Японию именно в это время. Теперь она увидела Каору, повзрослевшего на пять лет. Он напряженно улыбался, и ему было трудно дышать от волнения. Да, он должен был улыбаться, пусть через силу, чтобы уместить эти пять лет в улыбку.

– Тебя что-то рассмешило?

– Мне не смешно, я радуюсь.

Люди говорят: в разлуке, надеясь на встречу, ты лелеешь светлый образ любимого. Но как часто встреча разбивает образ твоей мечты! У Каору с Фудзико было по-другому. Сдерживая желание сейчас же схватить ее за руку и, не слушая возражений, увести ее туда, где они могли бы остаться вдвоем, Каору откашлялся и спросил: