Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Я воображаю: существует причина всему этому. Не знаю, какая именно, но придется поверить, что она существует, иначе зачем вообще просыпаться каждое утро? Зачем снова и снова выбирать сознание?

Как я себя чувствую сегодня? Все приобрело резкие очертания, и от всего веет новой жизнью. Все источает смысл. Знаю, скоро я об этом забуду или умру. Это общеизвестный факт. Шестнадцать лет бывает только раз. Я прочла все книжки по этому феномену, так что я готова. Ты или адаптируешься, или взрываешься. Говоришь «ха-ха!» и взрослеешь. Странно знать, что с тобой это тоже произойдет, знать, что иронически поднятые брови и сдавленные смешки, которыми вы обмениваетесь с друзьями, сидя на Камчатке на занятиях по химии, всего лишь предложение ограниченного срока действия. Они со временем станут недействительны, как старые проездные билеты, как бикини в декабре. Такого рода осведомленность канет в Лету. В любом случае у меня такое чувство, словно я умираю. Сгораю, возвращаясь в плотные слои собственной атмосферы.

Впрочем, с какой стати я должна продавать душу?

Почему должна корчить из себя гостеприимную хозяйку перед культурой, которая жаждет прочитать меня до последней страницы, переварить и выплюнуть?

Разве это не та планета, где свободная воля не просто игра из семнадцати туров, как «бутылочка»?

Что ж. Молчание. Недовольное молчание или, лучше сказать, молчание разгневанное. КрайЗглу не выходила у меня из головы. Рядом с мамочкой, причитающей по поводу опущенных артиклей и переставленного герундия, прочно обосновалась КрайЗглу, выводящая наподобие греческого хора:

— В тебе так много всякого дерьма, что пора открывать собственный «Кей-Март».

К 7.30 стали подтягиваться уборщики, затем служащие, у которых рабочий день начинался в 9.30. Торжище открывается 10.00. Я жду до 10.47, потому что в общей толкучке проще скрыть наши передвижения. Я поднимаю Сук ХИ — выглядит она хуже некуда — мы выходим через заднюю дверь «Винни» и ныряем в соседнюю дверь, ведущую на кухню «Сбарроу», затем перебираемся в зал «Сбарроу», когда отворачивается парень, делающий пиццу.

— Слушай, можно мне кока-колы? — говорит Сук Хи, поэтому я покупаю ей баночку, после чего мы выходим в Торжище. Кровь больше не течет у нее из головы, но я надеюсь, что никто не станет присматриваться.

В Нью-Джерси выдался ясный и солнечный день. Сук Хи начисто забыла свой план побега. Славное утро, девочки и мальчики!

Геометрия — гиблая штука, впрочем, как и чистота, а Торжище можно обвинить в наличии и той и другой. Предполагается, что все эти арки и повороты наполнят вас чувством безопасности и оптимизмом. Цель использования белого и серых цветов так очевидна, что не стоит даже комментировать. Во всем слишком много сурового великолепия. Торжище — «Тараканий мотель», ловушка для тараканов, только вот вместо тараканов люди, — оно всасывает нас и выплевывает наружу с безжалостной регулярностью, а мы от этого в восторге. Видимый яд в форме аккуратных штабелей одежды. Роли, в которые нам надо себя впихнуть. Но все равно, сколько ни примеряй к себе чужую одежку, наша жизнь никогда не станет такой, как в рекламе.

Я включаю «Уочмэн», просто чтобы убедиться, что 10-я по-прежнему с нами. Там по-прежнему видео со мной и Алексом. Сучка.

Что ж, хотя все пошло прахом, я чувствую себя хорошо. Прямо как питающаяся падалью ворона, прыгающая по шоссе от одного сбитого животного к другому. Пусть эта дорога и была построена по каким-то иным соображениям, а не придумана, чтобы удовлетворять мою жажду ошметков кишок и мозгов, мне-то что с того? Ничто не помешает мне получить удовольствие от пиршества.

Я здесь умру. Теперь понимаю, зачем Сук Хи взяла с меня обещание. Она права. Мы не сядем в тюрьму, только не так. Басы льющейся из громкоговорителей песни «Пристань в бухте» словно уносят меня домой…

— Ох ты, бог мой! — доносится до меня собственный визг, в котором и следа не осталось от обычного тенора. Мой голос напоминает голос взбудораженной крохи. — Боже ты мой. Отис Реддинг.

— Что?

— «Островная бухта», «Докерс». Отис Реддинг. Пристань в бухте. Боже, что за идиотка, почему же я сразу не догадалась! Пошли, Сук Хи, шевелись!

Сломя голову мы понеслись в сторону «Верджин», напоминая парочку чокнутых цыплят.

Я просматриваю компакт-диски, как старикашка библиотекарь, длинными ногтями листающий картотеку. А вот и он, в самом дальнем углу ящичка, зарегистрированный сразу после «Джизус редкэп». Отис Реддинг, наиболее полная коллекция. Я вытаскиваю его, срываю целлофановую обертку, хватаю диск… ничего. Вдруг, под кучкой компакт-дисков, вижу круглую тень на ящичке, отделанном пластиком «формайка». Это отверстие диаметром в два дюйма, и там внутри находится какой-то предмет, испускающий едва заметное мерцание. Я засовываю в отверстие пальцы и тащу на себя панель. Все сотрясается, повсюду летают компакт-диски, я больно ударяюсь голенью, когда дерево неожиданно поддается. Слышится треск и грохот отваливающегося пластика. Ошеломленная любительница корейских прелестей на другой стороне витрины кричит и показывает в меня пальцем:

— О боже, это она, та самая!

Да, это я. Пирамидальная витрина раскрывается. Внизу я вижу его, укрытого почище какого-нибудь археологического сокровища. Сначала руль, затем блестящее крыло, затем…

— Тащи, Сук Хи! Тащи сильнее!

— О да, — сказала Сук Хи, потирая голову. — Что-то припоминаю.

Из-под раздела «Блюзовой музыки» мы вытаскиваем огромный, сияющий «Харлей-Дэвидсон», по крылу бегут слова: «Тень знает».

СО2

— Вы не можете его забрать, — тихо промолвил Менискус. Он незаметно смешался с толпой полицейских, служащих и почетных гостей, с закрытым капюшоном лицом, чуть приволакивая ногу, потому что, в конце концов, он недавно разбился в гоночной машине. Даже когда Менискус заговорил, они не обратили бы на него никакого внимания, если бы его голос не казался необыкновенно низким, к тому же он откинул с лица капюшон, когда заговорил. Облачко лазурного дыма взмыло вверх.

Доктор Бальдино увидела и побледнела.

— Гм, думаю, лучше нам обращаться вот с этим парнем крайне осторожно, — сказала она остальным. — Он высокорадиоактивный.

Менискус определил крошечную старушку как возможного лидера. Она посмотрела на доктора Бальдино и сказала:

— О какой радиоактивности может идти речь, если он прошел детекторы?

— Шарлотта, нет еще в мире таких детекторов, которые могли бы определить, что он несет в себе. Мать честная, просто взгляните на него, неужто не видите, насколько он опасен?

— Он всего лишь дым пускает, — сказала Шарлотта.

— Я опасен, — ответил Менискус. — Все эти мужчины заразятся моими вирусами. Вас беспокоила бомба, которую якобы установила «Рыба на велосипеде»? Что ж, я и есть эта бомба. Так что давайте-ка все назад и делайте, что я вам скажу, тогда для вас, возможно, все закончится более или менее хорошо. — Ух ты, как весело изображать из себя Сияющего.

Одна из охранниц просканировала Менискуса на расстоянии и раскрыла рот от удивления.

— Точно, это Y-чума. Хотя раньше в такой форме нам не встречалась.

— Мои вирусы не убивают, а изменяют. Но чтобы выжить во время трансформации, надо знать, что делать, а ни один из присутствующих здесь мужчин не имеет об этом ни малейшего представления.

— Менискус! — закричала доктор Бальдино. — Давай будем разумными. Давай сначала поговорим.

— Пусть отпустят Карреру.

— Шарлотта, отпустите его, — попросила доктор Бальдино. — Вам больше стоит побеспокоиться из-за того синего парня.

Шарлотта сказала:

— Отведите обоих в изолированное помещение и глаз с них не сводите. Я подойду чуть позже.

— Я-то пойду в изолированное помещение, если уж вы того хотите, но мои вирусы не пойдут, — сказал Менискус. Теперь дым вокруг него уже клубился нешуточно. — Я повторяю: отпустите Карреру, мы все мирно и спокойно разойдемся, без лишних конфликтов.

91
{"b":"136953","o":1}