Больше всего на свете мне хочется, чтобы вся эта история оказалась всего лишь сном. Вот было бы здорово, если бы Алекс сказал мне: «Давай-ка совершим налет на пиццерию», а потом мы вернулись бы к нему домой, стали играть в видеоигры и дурачиться, а позже, пожалуй, снова занялись бы этим самым — сексом, то бишь. Я просто хочу провести с ним время так, как мы его проводим обычно. Никаких пистолетов. Никаких полицейских, затаившихся снаружи. И, разумеется, никаких 10-х, записывающих каждую секунду самого интимного, позорного, разочаровывающего, невыносимо отвратного мгновения твоей жизни. По-моему, быть застуканной сейчас гораздо хуже, чем оказаться заснятым в ту минуту, когда у тебя начинается понос — со всем громозвучным пердежем и мокрой жижей, извергающейся из тебя. Как теперь смыть с себя этот позор?

— Хочу заползти под какой-нибудь камень, — шепчу я, глазея по сторонам, но избегая встречаться взглядом с Алексом. Он же, как ни крути, пребывает в благостном, ликующем настроении. Радость прямо-таки и прет из него.

— Сегодня самый потрясный день в моей жизни. Ну же, давай пойдем в полицию, ты им все объяснишь. Сун, я поручусь за тебя, клянусь богом.

— Ты станешь навещать меня в тюрьме? — Мой голос дрожит от сдерживаемых слез.

— Само собой. — Он обнимает меня за плечи. — Нечего и говорить.

Ноги становятся ватными, меня качает. Я опираюсь на Алекса. Он нежно целует мое лицо, осыпает поцелуями волосы… Я отрываюсь от него, делаю шаг назад, отворачиваюсь.

Следует взять себя в руки, привести мысли в порядок. Да и на голове творится нечто невообразимое.

Женское тело само по себе, без всяких посредников способно удовлетворить все нужды женщины. Однако глупая дуреха с благоговением истинно верующей снова и снова рвется в святилище торговли. Она растрачивает себя на уловки мужчины, который придумал торговлю только для того, чтобы покорить ее. Тогда как на самом деле ей никогда и не нужна была вся эта мишура. Кредитные карточки, скидки в магазинах, рекламные трюки и пиар — ей мало от них проку, только она может давать жизнь людям, но сей факт почему-то постоянно ею забывается.

По мне, если женщины не в состоянии понять эту прописную истину, то они не заслуживают права решать судьбу мира.

Как бы то ни было, во мне теплится странное убеждение, что будущее не наступит. У меня просто в голове не укладывается, каким может стать завтрашний день. И вся эта ерунда о джунглях и охотниках, которую я вывалила на вас раньше — в общем, я тогда подумала, что малость перегнула палку, но на самом-то деле я ничего такого не делала, все это весьма похоже на правду.

Представляю, о чем вы думаете. Какого черта здесь делает эта девчонка? Почему им не удалось схватить ее сразу же? Отчего все кажется таким странным и абстрактным? Дело в том, что вы видите перед собой претенциозность вкупе с тренированным взглядом. Правда, я такая, но когда я говорю, что нас всех надули, вам придется поверить мне.

Доводилось ли вам когда-нибудь в жизни испытывать так много эмоций, что вы утрачивали всякую способность обуздать их? О, разумеется, вы пытались, и не раз. Страдали разной ерундой — ходили на баскетбольные игры и вопили до умопомрачения несколько часов кряду, и доводили себя до оргазма (а иногда и до нескольких), и заливали в себя литры шоколадных коктейлей, но в конечном счете вожделенная пустота не приходила. Вы когда-нибудь чувствовали столь неизбывно, что даже казалось, будто это не эмоции, а физический голод, однако этот голод не так-то просто удовлетворить, он сильнее обычного, он так закупоривал ваши аксоны, что вы превращались в зомби? Мысль-эмбрион, умоляющая дать ей жизнь, мысль-паразит, свившая гнездо в вашей утробе, но вы просто не знаете, на что она похожа, или кто закачал в вас эту хрень, или как ее вырвать из себя?

Вам знакомо это ощущение? Словно вас колотят по макушке двадцать тысяч раз на дню, и вы изо всех сил пытаетесь убежать — но не можете.

Поведение, подрывающее устои общества. Да плевать я хотела на такое общество. Все летят на свет, сбившись в кучку, но есть и отщепенцы — они останавливаются, потому что не выдерживают напряжения. О таких, как они, вы спотыкаетесь на улице. Они валяются в окружении полиэтиленовых пакетов, битком забитых их практичными пожитками, это больно, ВЫ ВСЕ ТАКИЕ ОМЕРЗИТЕЛЬНО РАЗОЧАРОВАВШИЕСЯ И БЕЗНАДЕЖНЫЕ. Мне приходится выкладывать 18 долларов 99 центов за компакт-диск, чтобы выразить себя, потому что вы не позволите мне сделать ничего СТОЯЩЕГО, пока мне не промоют мозги, не заставят сдаться и подчиниться той же цивилизованной воле, что самодовольно лыбится с ваших лиц.

Всхлипнув, я схватила свободной рукой телефон Сук Хи и набрала Кери. Но натолкнулась лишь на ее автоответчик с плохой записью «Не ползай по моим ящикам» в исполнении Снэк Сайз Вайнера.

— Перезвони мне, сука! — кричу я в трубку и разъединяюсь.

Повернувшись, замечаю, что камера по-прежнему работает. Убираю телефон и показываю в камеру кукиш. Будь я котом, моя шерсть сейчас встала бы дыбом размером с остров Барбадос. Меня затрясло.

Алекс как ни в чем не бывало возится со светящимся компьютерным планшетом.

— Что, еще болит? Мне правда жаль, я ведь не знал…

Он и впрямь кажется расстроенным, в темных глазах плещется нежность. Он даже не догадывается, с чего это я так взъелась, думает, мне стало стыдно, потому что я его оттолкнула, но я… Ааааааааааа, пора завязывать, сейчас мне есть о чем подумать.

Как ни крути, у меня только два варианта. Во-первых, это начать жалеть себя, но жалость к себе придется весьма кстати за решеткой. Алекс смотрит на меня с все возрастающей нежностью, а я все сильнее злюсь, пока он умоляюще не протягивает ко мне руку. И тогда я стреляю в него.

Алекс успевает отпрыгнуть, пуля рикошетом отлетает от металлического каркаса ультразвукового терапевтического римского стула и скрывается в ближайшей картонной коробке.

— Шевелись, мать твою! — рычу я, поскольку до меня доносится какой-то шум по ту сторону двери, словно гигантский грузовик пытается вломиться в подсобку.

Я пинками подталкиваю Алекса в глубь магазина, нацелив в него пистолет, но держусь не слишком близко, чтобы лишить Алекса возможности повернуться и выхватить оружие у меня из рук — если судить по фильмам, это самая распространенная ошибка всех преступников. Беглый взгляд через плечо приносит некоторое облегчение — это вовсе не гигантский грузовик, а всего-навсего мужик с паяльной лампой.

Проклятие!

Алекс спотыкается о клюшки для виртуального симулятора гольфа, но живенько встает на ноги, стоит мне лишь разок пальнуть в устройство для усыпления младенцев. Он несется через весь магазин к выходу, но замирает в двери, когда видит, что нас там уже поджидают.

— Мы выходим! — кричу я, выталкивая Алекса в Торжище. Там повсюду горят огни.

— Не стрелять! — как заведенный вопит Алекс пронзительным, ломающимся голосом, да вот только непонятно, то ли он к ним обращается, то ли ко мне.

Я словно перенеслась в другую реальность. Передо мной светящийся мозаичный пол с бледно-серыми крапинками. Выгнутая кривая балкона очерчивает угол открытой площадки. Два снайпера засели за треснувшими стеклянными парапетами и наверху застывшего эскалатора. Я метнула быстрый взгляд в сторону выхода из Торжища и прямо перед универмагом «Нордстром», за полицейскими щитами, заметила приземлившийся вертолет.

— Не стреляйте, пожалуйста, не стреляйте! Это просто какое-то ужасное недоразумение! — говорит Алекс.

Безусловно, меня восхищает его самообладание, но хотите правду? Даже несмотря на то, что ему удалось довести меня до оргазма, вряд ли мне понравится парень, который позволил наставить на себя пистолет. Какой же он все-таки мягкотелый!

— Ну же, Сун, давай просто сдайся, — шепчет он, смотря прямо перед собой. — Еще не слишком поздно. Будь паинькой.