Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Наши эксперты считают…

— Ваши эксперты уже проявили себя во всей красе, когда решили, что если они попытаются снять взрыватель, то все отправятся в свободный полет в пространство без всяких там космических аппаратов.

БелОвлазка сложил руки на груди и лукаво улыбнулся.

— Но я буду работать с вами, только если мне станут верить. — Он помахал рукой. — И я уже по горло сыт этой вашей Бритни Спирс. Надо сменить пластинку, хочется чего-нибудь из рока.

Я постаралась не захихикать. И внимательно наблюдала за мистером Роджерсом, потому что он, по всей видимости, был одним из главарей — или по крайней мере малость поумнее остальных.

— Послушайте, мне все это кажется всего лишь игрой, — сказал БелОвлазка. — Хотите верьте, хотите не верьте, но я оказываю вам огромную услугу. Я собираюсь показать вам, где ваше уязвимое место. Вы же до сих пор не знаете, как это у меня получилось, не так ли? Ха! Что ж, я расскажу вам — но и вам придется пойти на уступки.

Мы все двинулись к большому фонтану перед «Саксом». Подачу воды не отключили. Я задумалась, не подключен ли взрыватель каким-то образом к питанию фонтана. БелОвлазка толкает речь и бурно жестикулирует, а мистер Роджерс и эксперты из подразделения по обезвреживанию бомб внимают ему. Время от времени они резко мотают головой или задают вопросы. БелОвлазка просто тащится от подобного внимания. Забавно, но он, оказывается, относится к тем людям, которым в кайф выступать перед публикой со своими бредовыми идеями. Хотя, на мой взгляд, он явно переигрывает.

Должно быть, это мысленное изменение облика подействовало. Я пожалела, что не прихватила малость той штукатурки для себя.

Бомба тикала, и висевшее в воздухе напряжении можно было буквально увидеть, почувствовать и даже понюхать. Мне на ум пришел оркестр, настраивающий инструменты перед выступлением. Много музыки, но я не увидела ни пончиков, ни плюшек. Пожалуй, стоит пересмотреть свое отношение к полиции.

Я странно устроена. Иногда происходят события, которые нормальные люди даже не замечают, а я начинаю сходить с ума от злости. И наоборот, порой я оказываюсь в ситуации, когда все вокруг ведут себя как помешанные, а я стою себе спокойно и удивляюсь. Как выразилась бы моя мамочка: «С чего такая суматоха? Почему все носятся, как белка в колесе?»

Так и сейчас. Я не могу сказать, что совсем уж не верю, что рядом бомба, или что я такая необыкновенно храбрая и крутая. По какой-то причине я словно смотрю на все происходящее из какого-то далекого далека. Жирная голубая фаланга рассеялась на автостоянке. Большая часть саперной группы тоже ушла. БелОвлазка по-прежнему играет этакого расслабленного и беспечного парня. Не знаю, что он там вещает мистеру Роджерсу и всей честной компании, но выглядит и впрямь круто. Когда он замолкает, они остаются.

Я смотрю, как тикают цифровые часики, и задаюсь вопросом, во сколько сотен секунд вместилось мое восприятие мерцающих цифр. На часах появляется цифра ноль.

Затем вспышка.

Фонтан остановился. Мы увидели внутри бомбу — черный чемоданчик, насквозь промокший. Чемоданчик завибрировал и задрожал, а затем из громкоговорителей Торжища послышался резкий треск и полилась оглушительная мелодия, та самая песня, которую напевала КрайЗглу: «Взбодрись, дружок!».

БелОвлазка ухмылялся.

— Ну вот и все.

Мистер Роджерс выглядит как человек, который не привык делать из себя дурака. Он хватается за воротничок. Его адамово яблоко колышется, а пульс на виске яростно колотится.

— Но выглядело все так, будто это настоящая бомба!

— Да, это бомба. Точнее, была бомба. Но она не убивает — если только не пытаться ее дезактивировать. Дайте ей выполнить свою задачу и получите возможность насладиться славным добрым роком. Ну же, доставайте свои блокноты, и я расскажу вам, как ее сделать. Но сначала… — Он взглянул прямо на меня. — Мне еще надо открыть несколько дверей, чтобы оказать услугу одному другу. Я слабо улыбнулась.

РЫБА НА ВЕЛОСИПЕДЕ

Кровать Менискуса провоняла экспирациями, эксгумациями, экскавациями и экскрециями засеянных в него существ. Они пятнами расплывались по простыням и на стене. Менискус огляделся и почувствовал себя раздавленной личинкой, ожидающей прихода смерти посреди подтеков своих жизненных соков.

Боль то накатывала, то отступала, точно птица, кормящая птенцов. Когда она снова улетала в поисках червячков, Менискуса охватывала блаженная радость, Карибское понимание благоденствия, которое пришлось по вкусу Лазурным, окутывающим его левый локоть подобно латной рукавице. Вся вселенная заводила хвалебную песнь, пока боль не возвращалась, ножовкой прокладывая себе путь в звуках симфонии, вонзаясь с такой беспощадностью, что, казалось, его зубы вот-вот выпадут. Менискус дышал часто и жестко, время от времени отхаркивая алую жидкость, отдающую моторным маслом и прокисшей капустой.

Появилась Грета, прочитала его график, цокнула языком и покачала головой. Она позвонила доктору Бальдино, чтобы пожаловаться, что организм Менискуса обезвожен, и за целый день не отмечалось никакого поступления жидкости. Он знал, что Грета видит всего лишь инертную, пустую оболочку, раскачивающуюся взад-вперед на кровати, совершенно не реагирующую на внешние раздражители, и поэтому схватилась за свой пакетик хрустящего картофеля и любовный роман в мягкой обложке, желая развеяться от скуки. Но, по правде говоря, это она ненаписанная, пустая страница. Менискус говорил на языке, недоступном пониманию других. Несметные полчища возводили мосты и башни из химических кирпичей в его теле. Его иммунная система готовилась к забегу, скрывая тысячи неожиданностей, подобно тлеющим углям, готовым вспыхнуть в любую секунду. Лихорадка его напоминала джунгли, потому что Менискус был живее, чем любой другой на этом свете.

Его язык разбух. Глаза выделяли гной. Грета, так и не добившись разрешения от доктора Бальдино, снова цокнула языком и на свой страх и риск попыталась внутривенно пустить ему жидкость. Но мышцы судорожно сжали вены, выталкивая иглу прочь. Тонкая струйка дыма отделилась от металлической иголки. Грета изменила метод подачи жидкости и пришлепнула ему на зад пластырь.

Серая жидкость закапала с его члена.

Из Менискуса полилась плесень. Он знал, что это плесень, не только потому, что его испражнения походили на липкую слизь, но и потому, что Грета оставила включенным переговорное устройство, когда оставляла очередное гневное сообщение доктору Бальдино.

— Вы меня не предупреждали, что подопытный снова в критическом состоянии, доктор Бальдино! Я смогу здесь остаться только на пару часов. Надеюсь, вы вернетесь до моего ухода, потому что мне не удается связаться с Наоми, а доктор Гулд уже мне звонила, и, по всей видимости, ей подобное положение дел тоже не доставляет радости. Пожалуйста, позвоните мне как можно скорее.

После этого он потерял сознание.

Когда Менискус открыл глаза, жар спал, а в лаборатории не было никого, кроме него и мышонка, который деловито поглощал остатки чипсов Сияющего.

Он обмочился. Моча имела черную окраску. Он захихикал, потом пролил несколько слезинок, затем взял в руки Чингисхана, который рвался продолжить трапезу. Менискус сказал:

— Я боюсь, Чингисхан. В этом все дело. Я так далеко зашел, невзирая на боль и страдания, и я выстоял, со всеми этими волокнами в моей руке, живыми, мыслящими, и мне остается только связать их, и тогда мое сознание поднимется на невиданные высоты. Но я боюсь сделать последний шаг.

Я догадываюсь, на что это будет похоже.

По-моему, проще умереть, чем решиться.

Откуда мне знать, что я просто не отдам себя им на растерзание, как думает Берни? Если каждый из этих вирусов — крошечная лошадь, толкающая мою колесницу, и я возница, то я получу возможность держать в руках миллионы маленьких вожжей и помчаться туда, куда пожелаю.

Но если они понесут меня, не слушаясь приказа?

79
{"b":"136953","o":1}