— О, смилуйся! — уловив алчный блеск в глазах стражников, которые только и мечтали о том моменте, когда им подвернется случай заработать несколько монет, завопил купец. — Я отказываюсь от долга! Только отпусти меня!

Но было уже поздно: стражники с двух сторон подошли к жадному купцу, и один взял его за руки, а второй запустил пальцы в кошелек.

Пока они получали деньги, Насреддин прошел к лавочке торговца шароварами и халатами. Возле купца стоял старик с усталыми глазами в ветхом, едва держащемся на плечах халате.

— Я в долг не даю, — хриплым голосом говорил торговец. — Молись аллаху, а плати мне!

— Я заплачу за этого достойного человека, — сказал Насреддин, подходя. — Покажи нам шаровары!

— О великодушный незнакомец, у меня нет… — начал было старик.

Но ходжа весело подмигнул ему и прошептал:

— У меня тоже нет ни единой монеты! А мы не будем покупать шаровары. Зачем они, раз тебе нужен халат? А халат у тебя будет.

После примерки и торгов договорились на том, что ходжа платит за шаровары для старика десять монет. Но вдруг Насреддин сказал:

— Я раздумал. Мы купим вот этот дешевый халат за десять монет.

Купец взял назад шаровары и достал халат.

— Это нам подойдет, — усмехнулся ходжа, накинул халат на старика и прошептал: — Уходи как можно скорее, а я тут разберусь с купцом.

И, заметив, что старик исчез, ходжа тоже как ни в чем не бывало отошел от лавки и пошел по маленькому базару.

— А деньги? — закричал ему вслед ошеломленный купец. — Где мои деньги?!

— Какие деньги? — удивился ходжа. — О аллах, о чем он говорит?

— Молись аллаху, а плати мне! — взвизгнул торговец. — Плати мне за халат!

— Но ведь я оставил тебе шаровары в ту же цену, — объяснил Насреддин. — Шаровары стоят тоже десять монет!

— Но ведь за шаровары ты тоже не платил денег!

— Чего же я буду за них платить, когда я их не купил? — ответил Насреддин, щелкая себя пальцем по бороде. — Правильно я говорю, правоверные?

— Он прав! — зашумели кругом. — Зачем платить за то, что не куплено?

— Я тебя… — заорал купец, но его жирный голос потонул среди неожиданного грохота, криков и звона.

В ворота входил большой богатый караван. На верблюдах сидели почтенные длиннобородые старцы, Погонщики почтительно вели верблюдов под уздцы.

Толпы народа бросились к воротам, чтобы посмотреть на редкое зрелище.

Сборщики налогов, рванувшиеся было к старцам, как коршуны к добыче, склонились в поклонах.

— Дорогу мудрецам пресветлого эмира! — кричал со своего скакуна могучий телохранитель.

Стражники испугались, что Насреддин потеряется в толпе или пострадает в начинающейся всеобщей давке. Оки схватили ходжу, взгромоздили его на ишака и пристроились к каравану.

Верблюды, груженные философами, звездочетами, предсказателями и толкователями снов, после совершения хаджа — поклонения святым местам — спешили в столицу. Но путь через пески был тяжел, а дом любимца эмира — прохладен и тенист. Поэтому умные верблюды сами завернули с пыльной улицы в просторный двор бека.

Когда ишак Насреддина подошел к ступеням дома, телохранители уже снимали с верблюда последнего звездочета.

— Эй ты, брат осла! — закричал на ходжу седобородый старец. — С дороги!

— Сейчас, брат мой! — смиренно отвесил Насреддин.

— Этот неуч, кажется, оскорбил меня! Опустите меня на землю! — приказал телохранителям звездочет.

Носильщики бережно поставили седобородого на ступени.

— Знаешь ли ты, — обратившись к Насреддину, произнес звездочет, — что у меня великое множество талантов и нет числа моим совершенствам? Как смеешь ты говорить со мною, как равный с равным, когда я свободно и ежечасно витаю в небесных обителях и созерцаю чудеса небесного царства?!

— И часто это с тобой случается? — участливо спросил ходжа.

— Каждую ночь я покидаю этот мир и взлетаю… — начал звездочет.

Однако Насреддин перебил его:

— Прости, о сосуд премудрости, но когда ты летаешь по небу, не обвевает ли в эти моменты тебя нечто вроде опахала?

— Обвевает, — подтвердил мудрец. — А откуда ты это знаешь?

— Так ведь это хвост моего ишака! — слезая на ступени, сказал Насреддин.

Караванщики, погонщики верблюдов и телохранители рассмеялись.

Звездочет возмущенно затряс бородою, но его уже никто не слушал.

Пока Насреддин привязывал своего осла к кормушке, все мудрецы вошли в дом, приветствовали бека и уселись за угощение. Ходжа тоже вошел в зал, но так как его запыленный и залатанный халат выглядел на фоне роскошных одежд еще беднее, еще старее, то слуги усадили Насреддина на самый край стола, куда сдвигались пустые блюда.

Некоторые мудрецы были похожи на луковицы: столько на них было разных шуршащих и шелестящих одежд! От огненного плова и горячего супа старцы раскраснелись, и многие сняли с себя по одному, а то и по два из надетых друг на друга халатов.

Насреддин, улучив момент, накинул на себя один из самых дорогих халатов и снова вошел в пиршественную залу.

Слуги, приметив богато одетого путника, нежно взяли его под локотки и подвели к самой середине стола — туда, где восседал сам бек.

— Кто ты? — спросил любимец эмира.

— Тот, кого ты пригласил к себе, о мудрейший из щедрых! — ответил ходжа.

— У меня бывает так много людей… — прикоснувшись рукой ко лбу, сказал бек. — Я такой гостеприимный… Разве упомнишь всех, кого приглашаешь…

— Я ходжа Насреддин!

Если бы стоящий на столе плов превратился в песок, то и тогда никто не был бы так удивлен.

Те из мудрецов, кто еще не успел окончательно оглохнуть на дворцовой службе, толкнули тех, кто ничего не слышал.

Те, кто ничего не слышал, разбудили тех, кто уснул.

А те, кого разбудили, подняли невообразимый шум, так как подумали, что приехал сам пресветлый эмир — повелитель правоверных.

Насреддин тем временем занял место рядом с беком. Ему подали блюдо с жирным пловом. Ходжа поблагодарил и засунул рукава в рис, приговаривая:

— Кушай, халат, кушай, раз тебя угощают!

— Я угощаю тебя, а не какой-то там халат! — обиделся бек.

— О любимец эмира, — сказал ходжа, сбрасывая богатый халат и оставаясь в своей залатанной одежде, — когда я, Насреддин, вот в таком виде пришел к тебе, меня угостили объедками. А когда я, тот же самый Насреддин, пришел в тот же самый зал в богатом халате, меня угостили пловом, вкуснее которого не ел, может быть, и сам пророк! Вся причина в халате. Значит, его ты и угощаешь1

— Ха! — сказал бек. — Ты, действительно, забавен. Не то, что эти длиннобородые обжоры…

Обиженные мудрецы пошушукались между собою и решили устроить публичное посрамление ходжи.

Насреддин сидел по правую руку от бека. Старейший мудрец — по левую. Старейший наклонился к уху любимца эмира и прошепелявил:

— Разреши, о покровитель, моим умудренным жизнью и познаниями друзьям посмеяться над знаменитым Насреддином?

И бек согласно кивнул головой. Он откинулся на подушки, предвкушая удовольствие.

Насреддин заметил подозрительное перешептывание ученых мужей и наушничество старейшего мудреца.

«Что они задумали?» — поедая плов, размышлял ходжа.

Первым ринулся в атаку на Насреддина длиннобородый и длинноголовый предсказатель.

— Не соблаговолит ли многоизвестный своей хитростью Насреддин-ходжа, — задребезжал елейный голосок предсказателя, — ответить мне, недостойному, на три вопроса?

— Соблаговолит, — кивнул головой ходжа, отодвигая от себя пустое блюдо, еще минуту назад наполненное до краев жареным мясом.

Шум пира стих.

Длинноголовый провел по своей бороде пальцами, словно перебирал струны. Потом почесал шею под бородой, причем закинул голову так далеко назад, что чалма едва не скатилась по спине. Наконец он продребезжал:

— Почему у тебя, о ходжа, голова совсем седая, а борода местами еще черная?

— Потому, — не задумываясь, ответил Насреддин, — что волосы на голове у меня старше, чем на бороде. Ведь на голове волосы растут от рождения, а борода на шестнадцать лет позже появилась на свет.