Митикэ сунул най за пазуху, сказал чабану: «Играй за двоих!» — и пошел за мошем Илие.

Митикэ, попав из света во мрак, словно ослеп на мгновение. Поэтому он сразу же наткнулся на кого-то.

— Фэникэ! — удивился Митикэ. — Ты что тут?

— Кошку вынес погулять, — ответил Фэникэ.

И Митикэ, уже привыкнувший к темноте, к великому своему изумлению, действительно заметил кошку в его Руках.

— Иди, иди… — пропуская Митикэ, прошептал Фэникэ.

Мош Илие разговаривал с каким-то человеком в темной одежде. Только сверкали белые зубы и блестели, как светляки, глаза.

Вот кого ждал мош Илие! Завидев Митикэ, мош Илие сказал:

— Пройди дальше по улице, смотри, чтобы нас никто не подслушал.

Митикэ, не останавливаясь, послушно прошел дальше.

У плетня соседней хаты был привязан конь, бока его тяжело вздымались — видно, всадник приехал издалека и очень спешил!

Отсюда из тьмы был хорошо виден освещенный фонарем круг танцующих, Фэникэ со скрипкой и чабан с флуэром.

Вот к шатающемуся от усталости Бэрдыхану подошел батрак-возница и повел его к едва различимой в темноте каруце. Ого, там, кажется, Цопа у своих бочонков! Вот прилип к подарку!

А в это время Цопа даже заплясал от радости — с трудом повернув голову, он увидел приближающегося Бэрдыхана.

— Иди скорее, староста! — закричал он. — Черт бы тебя побрал, чего еле-еле ворочаешь пятками!

Бэрдыхан подошел и, как мешок, плюхнулся на землю.

— Ноги не держат, — отдуваясь проговорил он. — Первый раз в году танцевал.

— Выбрал человек время повеселиться, когда под стражу попал, — пробормотал возница.

— Даю один бочонок тому, кто освободит мою руку, — сказал Цопа. — Слышишь, батрак?

— Да вы просто выньте один палец — вот и полегчает! — предложил возница. — Что камнем в лоб, что лбом о камень — так и так вам без одного бочонка быть!

— Пока бочонок мой, я его откупорить не могу, — сказал Цопа. — Жалко. А вот из дареного — пожалуйста!

— Я вас выручу, ваше благородие. — Бэрдыхан, все еще тяжело дыша, поднялся с земли, вытащил палец Цопы и вставил вместо него свой.

— Бочонок заработать хочешь? — ехидно осведомился Цопа, тряся занемевшим пальцем, с которого капало вино.

— Что вы, ваше благородие! Мне от вас ничего не нужно! Я так… из уважения…

— Молодец!

— Ваше благородие, разрешите доложить: замышляет что-то мош Илие, не иначе. Все время такие разговоры ведет, которые подслушать нельзя. Где он сейчас? Нет его. Шушукается с кем-нибудь!

— Я ему! — рванулся было Цопа, но больше одного шага сделать не смог: палец не пустил.

— Вон советчик мой, — кивая на полицейского с псом, произнес Цопа, — что-то заметил. Гляди, как вышагивает!..

…Митикэ тоже заметил направляющегося в их сторону полицейского с псом.

Мимо Митикэ пробежал человек в темном, отвязал коня, вскочил в седло. Конь заржал, вздыбился, поворачиваясь, и скрылся. Музыка и топот танцующих ног заглушили дробный топот подков.

И в тот же момент перед мордой пса появилась брошенная точной рукой Фэникэ кошка. Кошка замерла, глядя на пса, пес присел перед прыжком и…

— А-а-о-о-у-у! — заорала кошка.

— Р-р-р-гав! — рявкнул пес.

Но все звуки заглушил панический крик полицейского: неожиданный рывок пса свалил его с ног.

Кошка уже сгинула во тьме, а пес мчался за ней, увлекая за собой орущего полицейского.

Музыка прервалась, танцующие бросились спасать полицейского.

Пес протащил своего пассажира шагах в трех от Митикэ, который от хохота почти повис на плетне.

Может быть, потому что всем было весело, а смех, как известно, лишает человека силы, парни догнали полицейского лишь в самом конце улицы — когда пес обессилел, свесил язык до самой земли.

Полицейского потащили назад — сам он идти от пережитого волнения не мог, но и генеральского пса отцеплять от себя не позволил: видимо, все еще боялся, что его украдут или подменят.

— Вот это вол! — бормотал полицейский. — На генеральских-то харчах…

— Дурень, привязывает к себе собаку, — ругался Цопа, — тоже конвойный нашелся!

— Лучше, конечно, бочонок к себе привязывать! — послышался из-под каруцы голос возницы.

— Молчи! — прикрикнул Бэрдыхан, — не лезь в разговор! Пойди, позови сюда кого-нибудь!

— Моша Илие, пекаря, бондаря и этого… бедолагу, брата-двойняшку… — приказал Цопа. — Мы же не можем отойти, не видишь, что ли?

— Вижу, вижу, — неспешно вылезая из-под каруцы, сказал возница.

…Все тише и тише становилось на селе.

Затычки наконец нашлись, и возле каруцы Цопа с Бэрдыханом трясли посиневшими пальцами.

Родственники жениха и невесты убирали остатки угощения.

Расходились по домам участники клаки.

Мариуца и Костикэ стояли обнявшись в темноте возле стен своей будущей хаты и молчали.

Потом Мариуца сказала мечтательно:

— А на печке мы нарисуем синенькие кружочки с красными лапками…

— И позовем друзей в нашу каса маре, — прошептал Костикэ, — и моша Илие, и Митикэ с Фэникэ…

Они снова замолчали. Сырые стены хаты казались им уже чисто выбеленными, и крыша уже виделась им готовой, и даже дымок вился над ней, как локон Мариуцы…

Нет ничего на свете волшебней мечты!

И опять степь, жара, дорожная пыль, скрип колес, монотонный шаг волов. Выехали рано, на заре. Цопа примостился между бочонками. За возницей сидел Бэрдыхан, потом мош Илие, потом братья Чорбэ. Последним, как сказал Митикэ, «на корме» сидел полицейский. Сбоку каруцы, не обгоняя ее и не отставая, шагали калачник Тимофтэ, бондарь Штефан и вихрастый бедолага. По другую сторону каруцы, высунув длинный, как ремень, язык, семенил пес. Веревку, к которой он был привязан, полицейский не выпускал из рук.

— А бочонок-то протекает, — сказал Митикэ. — Пощупайте, под ним сено мокрое.

Цопа обернулся так быстро, что Фэникэ едва успел спрятать баклагу, из которой он выплеснул воду на сено.

— Ай-ай, — озабоченно покачал головой Цопа. — Так До города довезешь, пожалуй, половину! Эй, стой! — крикнул он вознице.

Волы остановились. Пыль накрыла всех с головой. Волы зафыркали, люди зачихали. Митикэ соскочил на землю и тихо сказал бондарю:

— Говори, что требуется большая починка… Когда пыль осела, Цопа приказал:

— Штефан! Это по твоей части!

Бондарь подошел к каруце, поставил бочонок «на попа», повернул его боком. Постукал по нему, зачем-то приложил ухо.

— Ну? — нетерпеливо спросил Цопа.

— Клепки никудышные, — вздохнул бондарь, — Я же говорил — топорная работа. Руки бы оторвать тому бондарю, который их ставил!

— Почини, — приказал Цопа. — Мне бы только до городского базара добраться!

— Починить можно, — равнодушно произнес Штефан, — только не быстрая это работа, раньше полудня не кончу.

— Черт возьми! — закричал Цопа, — стоять! И так вчера целый день в тартарары ухнул!

— Ваше благородие, — вкрадчиво молвил Митикэ, — пусть Штефан садится на каруцу — места ведь много. Волы идут, дело движется — время не теряется.

— Молодец, музыкант!' — обрадовался Цопа. — А ну-ка, подвигайся все…

Он освободил место и приказал бондарю садиться,

— Поехали! — скомандовал Цопа, располагаясь рядом с Митикэ.

Штефан уселся возле бочонка, достал из своего мешочка молоток и начал постукивать по доскам и днищу, Цопа озабоченно наблюдал за ловкими руками бондаря.