— Высади сейчас же этих голодранцев Чорбэ! — крикнул староста вознице. — А не то я вернусь — худо тебе будет!

— Ваше благородие, — обратился Митикэ к Цопе. — Мне кажется, что здесь командуете вы, а не этот босяк. Почему же он приказывает?

— Эй, староста, молчи, а то ты у меня по-другому заговоришь! — захохотал Цопа.

Каруца тронулась с места.

— Стой, чурбан! — закричал Бэрдыхан. — Ты ж не в ту сторону едешь! Нам в город нужно!

— Он какой-то сумасшедший, — испуганно произнес Митикэ. — Ваше благородие, он уже заговаривается!

— Слушай, староста, довольно я тебя слушал! — хохотнул Цопа. — Ты что, себя умнее всех считаешь? Я все вижу! Куда мельница крылом показывала вчера, а? В направление города. Туда мы и едем.

— А где солнце заходило? — не сдавался Бэрдыхан. — За нашей спиной. И сейчас оно всходит за нашей спиной. Значит, мы едем обратно.

— Он что, умнее всех, ваше благородие? — спросил Митикэ.

— Вся рота шагает в ногу, один поручик не в ногу! — сказал Цопа. — Откуда едет каруца? Ну, ты, отвечай! — И старшой пальцем ткнул в спину возницы.

— Из Слободзеи, откуда же, — не оборачиваясь, отозвался возница.

— Из села едем в город, — пояснил Митикэ. — Возница нас в попутчики взял.

— Вот видишь, староста! — засмеялся Цопа. — Твои же волы из села пришли с той стороны, а?

— Да, — почесал живот Бэрдыхан. — Чудеса!

— Значит, поворачивать не будем? — спросил возница.

— Ха! — крикнул Цопа. — Ты ехал из Слободзеи в город? Так и поезжай, как ехал!

Каруца заскрипела; арестованные, чтобы не глотать пыль, которую поднимали волы и колеса, пошли сбоку.

— Старичка-то подсадить надо, ваше благородие, — сказал Митикэ Цопе. — Мош Илие — человек известный, знаменитый. И вдруг — свалится на дороге. Большие неприятности могут быть…

— Ну? Ты так думаешь? — обернулся к Митикэ Цопа. — И впрямь, старикашка слабоват… Вина нынче с нами не пил.

— Старик, видать, хворый. Еще нахлобучку из-за него заработаешь… А ну-ка, мош, лезь сюда!

Бэрдыхан застонал от зависти.

Братья помогли мошу Илие усесться в каруцу. Полицейские посадили копача между собой, чтобы он не разговаривал с посторонними.

Солнце припекало все сильнее. Монотонное покачивание телеги убаюкивало.

— Ты меня каждые сто шагов под бок толкай, — сказал Фэникэ Цопа. — А то кто за вами присматривать будет?

Через сто шагов Фэникэ так толкнул Цопу, что тот едва не выпал на дорогу.

— Черт! Дракул! — заорал Цопа. — Словно конь меля лягнул — едва дух перевел! Лучше ты меня толкай, — попросил он Митикэ. — Как увидишь, что дремлю, толкай.

Цопа сквозь дрему мечтал о привале, о еде.

— Эй, скорей бы село. Какое-нибудь! — сказал второй полицейский.

Дорога выгнулась змеей, огибая курган, и вдали показались хаты.

— Слободзея! — закричал Бэрдыхан, когда каруца проехала еще шагов триста.

— А кто его знает! — зевая, произнес возница.

— Я же говорил, я же говорил! — замахал руками староста.

— Молчать, — пробормотал разомлевший Цопа. Никаких Слободзеи! Едем, там разберемся.

Каруца въехала в Слободзею. Возница остановился возле первых хат.

— Где мы? — спросил Цопа, соскакивая на землю.

— Слободзея! — г сказал старик, сидящий возле придорожного креста.

— Я же говорил, я же говорил! — твердил Бэрдыхан.

— Язык у тебя что сорочий хвост, — сказал калачник Тимофтэ.

— Или как мельничное крыло на ветру, — улыбнулся вихрастый мужичок. — Ни минуты покоя!

— Мельничное крыло, мельничное крыло, — схватился за подбородок Цопа, задумался на мгновение. — Ветер ночью повернул мельничное крыло! — вдруг воскликнул он. — Поэтому мы и ошиблись.

— А как же каруца? — спросил Бэрдыхан. — Моя каруца ведь приехала из села! С той стороны.

— Мы ехали из села, но возле мельницы повернулись, — сказал Митикэ, — нас занесло. Вот этот вол, когда слышит запах вина, становится одержимым.

— Да, вредная животина, — согласился Бэрдыхан. — Сколько я из-за нее горя хлебнул. У-у, черт рогатый!

— Я ж пытал у вас, — угрюмо сказал возница, — заворачиваем или нет.

— Это как у Тындалэ и Пэкалэ случай был, — усмехнулся Митикэ. — Работали они у мельника, мельник жадный… Ничего за работу не заплатил. «Вы, говорит, мне крыло у мельницы сломали». А сам ведь сломал, когда пьяный был. Тогда Тындалэ и Пэкалэ рассердились и еще два крыла обломали. Остался ветряк с одним крылом. Мельник от злости сбесился. А что поделаешь? И решили так: на кого ветряк покажет, тот виноват. Легли спать: мельник с одной стороны мельницы, а Тындалэ и Пэкалэ — с другой. Договорились: в чью сторону к утру крыло станет, тому и чинить. Мельник ночью взял да крыло-то и повернул в сторону Тындалэ и Пэкалэ. Тындалэ это приметил. Как только мельник уснул, побратимы крыло взяли да на него повернули. Утром глаза протерли — ветряк прямо на мельника показывает: вот кто виноват!

— Кто ж виноват, что мы сюда обратно вернулись? — мрачно спросил Цопа.

— Так ветер же, ваше благородие! — невинно сказал Фэникэ.

К каруце подошли Костикэ и несколько крестьян. Самый старый из них поклонился Цопе:

— Милости просим, ваше благородие! Поезжайте к дому старосты, гостем будете! Не ехать же вам назад, в жару. Ведь вон как полыхает.

— А почему в селе… шумно? — тревожно огляделся Цопа и положил руку на саблю. — И народ опять… бродит?

— Клака[12] сегодня в селе, — сказал Костикэ. — Мне дом строят…

— А, клака!… — облегченно вздохнул Цопа. — Тогда другое дело. И спросил второго конвойного: — Ну, как посоветуешь — останемся?

Полицейский отрицательно покачал головой.

— Хорошо, — сказал Цопа. — Значит, остаемся!

Утром Костикэ верхом на Негру объехал все село — приглашал земляков на клаку.

— Не вовремя ты, парень, ее затеял! — удивлялись крестьяне. — Вот соберем урожай, тогда свободнее будем.

— Никак нельзя откладывать, — говорил Костикэ. — Мош Илие так просил. Уж вы приходите.

Ни один из приглашенных не отказался. Еще бы — клака!

Клака — старинный народный обычай. Когда все помогают одному. Трудно бедняку поставить себе хату в одиночку — кличет он соседей в подмогу. Глядь — и сотни рук в день справляются с большой работой. Каждый тратит лишь один день — и дом готов. А если бы бедняк трудился без товарищей, запустил бы он и поле, и сад свой, не одну бы неделю потратил на стройку.

Недаром говорится: дружба — самое большое богатство на земле, дороже дружбы ничего нет.

Костикэ, конечно, устроил клаку не вовремя — когда у всех работы много. Но что ему было делать? Нужно помочь друзьям!

Чабан, по-прежнему не снимающий своего пояса, в котором хрустели заветные деньги, всю ночь помогал Костикэ готовиться к стройке. Ведь к тому времени, когда утром подойдут друзья, нужно подготовить чамур — глину с рубленой соломой — для обмазки, забить колья, привезти хворост для плетней, — да разве со всем управишься! Хоть бы успеть съездить за хворостом — и то хорошо!

А зеленоглазой, длиннокосой Мариуце — невесте Костикэ и будущей хозяйке этой хаты — сколько забот! Нужно же помочь матери Костикэ всю клаку накормить, напоить, музыкантов позвать — чтобы работалось веселее.

Великий обычай — клака! Каждый прохожий человек, любой путник шагающий через село, может подойти к строящейся хате, пожелать хозяину удачи и принять участие в работе и веселье.