– Что же случилось? – со страхом спросила она в предчувствии горестных известий.

– Я все расскажу, как только мы доберемся до нашего лагеря, – пообещал он. – А пока доверься мне и помни, что я люблю тебя. Все будет хорошо.

– Да, – пробормотала она, взяв его руку в свою и, приложив к своей щеке, слегка повернув голову, покрыла поцелуями его грязную ладонь. – Я доверяю тебе, Джастин, и люблю тебя, и я знаю, что все будет хорошо, лишь бы ты был со мной.

Закончилась жатва, и установилась по-осеннему прохладная погода. Деревья пестрели яркими красками, а в сердцах жителей и Тальвара, и Брайарстоуна воцарилась радость; наступала пора праздников, обильных пиров и благодатного отдыха от трудов праведных. Впереди и Михайлов день, и день Святого Криспена, и веселый Канун Дня Всех Святых, и самый День Всех Святых, и День Поминовения, а по зиме – шумные дни Святой Екатерины, Рождество и проказы Двенадцатой ночи. Работники, которых сэр Кристиан присылал в Тальвар на уборку урожая, от души повеселились на празднике, устроенном Джастином и Изабель, чтобы отблагодарить и наградить всех помощников. Джастин оделил их золотыми монетами в новеньких кошелях, и работники, весело уложив свой скарб, отправились по домам в Брайарстоун.

На самом верху старой башни, обнявшись, стояли Джастин и Изабель. Его руки нежно касались ее слегка выступающего животика, а Изабель, положив голову на плечо мужа, наслаждалась его лаской.

– Прошло так много времени с того дня, как погибла Оделин, – шепнула она, устремив взгляд на вершину холма, где у дерева, под которым покоились их несчастная малышка и Оделин, виднелись едва различимые на таком расстоянии три мужские фигуры. – Как ты думаешь, Сенет когда-нибудь смирится с тем, что потерял ее?

– Непременно, – отвечал жене Джастин. – Но всему свое время.

– Он так изменился, – грустно молвила она. – Меня тревожит его решение покинуть Тальвар и идти своей дорогой именно сейчас. Что станут думать люди? Ведь он стал таким замкнутым и отчужденным? Жаль, что он не хочет остаться в Тальваре подольше, пока душа его не обретет мира и спокойствия…

– В один прекрасный день все ребята покинут нас, – сказал Джастин, целуя Изабель в голову, ее густые черные волосы уже отросли, и шелковистые, волнистые локоны казались ему еще очаровательнее, чем прежде. – Не могу же я вечно оберегать их от тревог! Каждому из них предстоит найти свою дорогу в жизни. Мои ребята – молодцы, они прилежно учились и теперь смогут жить, как подобает мужчинам, а не ученикам-подросткам. Мальчишки, которых недавно прислал к нам Крис, тоже подрастут и уедут, а их место займут новые. Так уж заведено…

– Но вот Сенет, Кейн и Эрик… – заговорила Изабель, сжимая руки мужа. – Ты ведь любил их, как собственных сыновей. Я полагала, что Кейн и особенно Эрик останутся с тобой навсегда. Я знаю, ты будешь тосковать без них.

– Да, какое-то время так оно и будет. Впрочем, вдоволь побродив по белу свету, они могут вернуться к нам, если захотят. Пока же это хорошо, что они решили уехать. Себя показать и людей посмотреть. И, кроме того, не забывай, что у меня просто не будет времени предаваться печали. Уверен, с новыми воспитанниками хлопот будет полон рот, да и у тебя скоро появится малыш…. – Он погладил ее живот. – Или малышка. А Джон, Ральф и Недди поживут у нас еще несколько лет. Как видишь, нам не грозит одиночество.

– Но я буду так скучать без них…

– Да, – с мягким сочувствием отозвался он. – Но ведь они обещали навестить нас на Рождество, в Лондоне, и приезжать каждый раз, как у них выдастся такая возможность. Мы с ними расстаемся не навсегда.

– Но почему они должны уехать именно сейчас? Ведь вот-вот начнутся праздники, да и зима на носу. Неужели они не могут перебраться к нам в Лондон и пожить там до весны? Так было бы намного лучше, ведь дом, что ты купил для нас, такой большой и чудесный! Места хватит всем.

– Нет, мне кажется, они не согласны ждать так долго. Сенет уехал бы еще несколько месяцев назад, но ему хотелось убедиться, что с тобой все в порядке, что ты счастлива и довольна, а сэр Майлз получил по заслугам за все свои злодеяния. Твой дядя предстал пред Господом, и ждет теперь Страшного Суда. Твой брат понял, наконец, что тебя вполне можно доверить моим скромным заботам. Думаю, он никогда не сумеет простить мне моего отъезда из Тальвара, из-за чего ты стала жертвой коварства Эвелины.

– Ему, как никому другому, следует понять, что заставило тебя, так поступить и какую боль я тебе причинила, обвинив в неверности.

– Я оставил тебя совсем одну из-за вспышки дурацкой ярости, поступив как капризный ребенок, – ответил ей Джастин. – И потому Сенет вправе упрекать меня. Мне следовало запереть тебя в башне и продержать там, пока ты не успокоишься и не изменишь своего решения, а Эвелине я должен был свернуть шею и выкинуть ее за ворота замка.

– Я не виню тебя в том, что ты уехал, – улыбнулась Изабель. Она подняла голову и повернулась к мужу, чтобы видеть его лицо. – Послушай, Джастин, ты ведь так ни разу и не рассказал мне, что же все-таки заставило тебя вернуться. Я-то думала, ты хотел держаться подальше от замка, пока я не отправлюсь в Гайр…

Он тоже улыбнулся.

– Я ничего не говорил тебе о тех днях, что находился в отъезде. Я просто очень стыжусь своего поведения. Первые два дня я мчался во весь опор, словно одержимый, торопясь оказаться как можно дальше от Тальвара. Я решил не возвращаться, пока не найду в своей душе достаточно сил, чтобы снова видеть стены своего дома и не думать все время только о тебе. Я бесился от злости, как ребенок, и скакал, пришпоривая Синна, не останавливаясь, чтобы перекусить или отдохнуть. К концу третьего дня и Синн, и я выбились из сил, и я понял, что необходимо сделать привал. Однако не успел я расседлать Синна и бросить на землю свое одеяло, как на меня напали разбойники.

– Разбойники? – повторила Изабель. – О, Джастин!

– Ну, это были не слишком умелые и опытные разбойники, – ухмыльнувшись, продолжал он. – Я к тому времени вымотался настолько, что любой негодяй мог бы запросто справиться со мной. Думаю, они на это и рассчитывали, но мой дикий, безумный вид до того напутал их, что они в страхе бежали, хотя мне все-таки пришлось обнажить меч и защищаться. Когда они скрылись, я долго сидел на земле, сжимая в руке меч, и вдруг понял, что, несмотря на все, что произошло между мной и тобой, ты наверняка не безразлична ко мне и, может быть, даже меня любишь.

Изабель удивленно посмотрела на него.

– Неужели разбойники помогли тебе додуматься до столь простой истины?

– Ну, некоторым образом да, – признался он. – Все дело в том, что в моей руке оказался меч, который ты подарила мне на Рождество. Меч твоего отца. Внезапно я почувствовал себя так, словно кто-то оглушил меня, ударив дубинкой по голове. Ну, думаю, именно этого мне как раз и не хватало, чтобы опомниться и начать мыслить здраво. Ведь ты потратила столько времени и сил, чтобы разыскать меч и сделать мне столь ценный подарок, – точно так же поступил и я, стремясь вернуть тебе книги твоей матери. Я разыскал и приобрел их, желая доказать тебе свою любовь, но до нападения в лесу мне и в голову не приходило, что ты была обуреваема точно таким же стремлением. Стремлением доказать, что ты любишь меня.

– Да, – подтвердила она, нежно улыбнувшись ему. – Да, так оно и было.

– А потом я припомнил все, что ты говорила перед тем, как я сбежал из Тальвара, вспомнил твои слова, что проведенные со мной месяцы были самым прекрасным и счастливым временем в твоей жизни. И тут я вдруг понял, что все это – чистая правда, что ты действительно не хочешь уезжать, не хочешь расстаться со мной. До меня, наконец, дошло, что ты решила уехать только ради моего, а не своего счастья. Раньше я понимал лишь одно: что ты хочешь уехать и никогда больше не видеть меня и предпочитаешь быть экономкой в доме моего брата, а не моей женой.