Так что отсчитываешь триста шестьдесят пять дней и оказываешься в начале первого цикла, после двухсот шестидесяти – в начале второго, а спустя пятьдесят два года[22] – в начале обоих. Два больших колеса, на которые нанесено время.

Я пытался пояснить свои слова, вращая руками и изображая шестерни, но без особого успеха.

– Так ты слушай. Год длиннее трехсот шестидесяти пяти дней (на шесть часов), и получается, что через пятьдесят два года оба календаря отстают уже на двенадцать дней.

– Хорошо, Гарри. И что? Как это спасет мою жизнь?

– Чтобы к концу пятидесятидвухлетнего цикла привести календарь в соответствие с временами года, они следующие двенадцать дней выкидывали из счета. В это время выполнялись грандиозные обряды, устраивалось шествие к Холму Звезды и совершалось полуночное жертвоприношение пленника. Его раскладывали на земле, вырезали сердце, а на его месте возжигали огонь. Тут-то у нас все и сходится, Дебби. Это и есть ответ на вторую загадку Огилви. Он упоминает священную звезду. Это – Звезда Колес Времени…

– Известная также как Звезда Возжигания, – добавила Зоула. – Полагаю, это есть на ацтекском календарном камне, описанном в тысяча восемьсот десятом году Гумбольдтом.

– Нет, там показана смена мировых эпох во времени. Скорее это есть у Ланды, в книге тысяча пятьсот восемьдесят шестого года.

– Я думала, она утеряна, Гарри.

– Так оно и было в течение трех столетий, однако ее нашли – в Мадриде. Лишь твое невежество…

– Прекратите! – сжала кулачки Дебби. – Вопрос идет о жизни и смерти. Что еще за звезда?

– Альдебаран. «Глаз быка». Яркая красная звезда в созвездии Тельца.

Зоула несколько раз прошлась взад-вперед. Потом надула щеки.

– Может, тут что-то и есть. Найти на старой испанской плантации что-нибудь, имеющее отношение к счетоводу, и провести линию к точке, в которой Альдебаран появляется над горизонтом.

В моей раненой руке пульсировала боль.

– Найти ближайший многоугольник, чем бы он ни оказался. И там, где этот многоугольник, или под ним, ты и найдешь свою икону.

Я повернулся к Дебби:

– Думаю, она у нас в руках.

– Ну и ну! Здорово! Какие вы крутые! – ответила она. – Ладно. Только величайшим умам по плечу такое.

А уж придумать, как отсюда выбраться, вам и вовсе раз плюнуть.

Я нарезал еще несколько кругов по вилле. Моя голова была склонена – будто в глубоком раздумье.

Время от времени я посматривал по сторонам. Большой розовый овал солнца коснулся горизонта и пошел вниз, во всем своем малиново-желтом великолепии, пересеченном тут и там черными полосами. У меня никак не получалось представить себе, что это мой последний закат.

Картина была ясна: человек на пристани, человек у ворот (Коджак) и двое наверху. Молодые греки, которым дали указание оставить нас в покое. Ни один дюйм ограды не был оставлен без наблюдения. А еще они хотели есть, ходить в туалет и пить. При здешней жаре пить они должны много…

Вскоре солнце начало совсем исчезать, а окрестные холмы огласились криками местных насекомых, словно бы подражающих писклявым фанаткам. Когда небо потемнело, появились Кассандра с Хондросом, оба элегантно одетые, будто собрались куда-то на вечер.

На Кассандре – узкое розовое платье, маленькая сумочка и гирлянда золотых украшений, Хондрос – в черных брюках, черной шелковой рубашке и со «свастикой» на шее. Он не обратил на меня внимания, а Кассандра искоса бросила сладострастный взгляд. Они залезли в ждавший у ворот полноприводный «крайслер». Коджак открыл ворота, и я проследил, как исчезли за холмом красные огни.

Вышли две-три звезды. До полуночи оставалось около пяти часов.

Из какой-то будки послышался клацающий металлический звук, и всю территорию – бассейн, джакузи, ограду и саму виллу – залили потоки света, будто автомобильную стоянку при торговом центре. Я все еще не видел выхода, а прогулка изнуряла меня.

Во время очередного обхода в кухне зажегся свет, и я заметил Дебби, которая чем-то занималась у раковины. Чуть позже до меня донесся запах готовящейся еды.

Из дома вышла Зоула.

– Гарри, есть хочешь?

Я не хотел, но в ее голосе было что-то еще. Мы пошли к стеклянным дверям.

– А вы? – резко спросила Зоула, глядя на Код-ясака.

Тот вынул револьвер из-за пояса джинсов, помахал нам с Зоулой, веля идти к дому, и крикнул что-то своему коллеге на балконе.

Длинный кухонный стол был накрыт на семерых – похоже, для нас троих и четырех горилл. Горели свечи. Я решил, что женщины немного переборщили с гостеприимством: скоро эти люди будут всаживать в наши тела одну пулю за другой.

Вошли двое гангстеров, дежуривших наверху. Человек с пристани не появлялся.

Жара было ужасной. В раковине стояла миска с залитой водой картошкой, которую чистила Дебби. Зоула поставила на электрическую плитку тяжелую сковороду. Оглянувшись через плечо, она сказала:

– Как в моей гринвичской квартире, Гарри.

Чтобы увязать ее замечание со сковородкой, мне понадобилась секунда.

– Вы с Дебби готовите что-то особенное, – ответил я, и сердце в моей груди так и забилось.

– Ты прямо в точку.

«Что-то особенное».

– Кажется, мы почти решили ту задачу, – сообщила Дебби стоявшему рядом молодому человеку.

– Ага…

Ему было все равно. Он стоял за спиной Дебби и, не скрываясь, осматривал ее с головы до ног.

А решать было что. Все они стояли на расстоянии дальше вытянутой руки, и каждый держал по пистолету. Я не понимал, где дамы собирались искать ответ.

– Да, – согласилась Зоула, – Я думаю, у нас получилось. Гарри, не нарежешь хлеба? Мы хотим сделать тостики.

Хлебница стояла на кухонном комбайне. Я поплелся к ней, показывая всем своим видом, что едва передвигаю ноги. Коджак отступил, не сводя с меня внимательного взгляда. Я оглянулся в поисках хлебного ножа, нашел его в ящике стола.

– Ты уверен, что тебе это по силам, Гарри? – спросила Зоула, и я наконец понял, к чему она клонит.

– Само собой.

Дала себя знать армейская закалка.

– Тут слишком много, – сказала Дебби.

Она окунала филе рыбы в масло и складывала куски на тарелке. Зоула торопливо подбежала, схватила тарелку и вернулась к сковороде, оттолкнув по дороге одну из горилл.

Теперь их план был мне совершенно ясен. У Зоулы сковорода, у меня нож. Дебби, уверен, сейчас понадобится помощь. И точно, она поворачивается к своему соседу с очаровательной улыбкой на лице.

– Почистите картошку, а то я боюсь ногти испортить.

Громила сует за пояс револьвер. Дебби идет ко мне и берет пару кусков хлеба. Наши взгляды пересекаются – на кратчайшее из мгновений.

Я, вцепившись изо всех сил в рукоятку ножа, режу и режу хлеб. Мои костяшки побелели, рука от напряжения болит. Это должно произойти в ближайшие несколько секунд – иначе у меня кончится хлеб и повода держать нож не останется.

Дебби вкладывает хлеб в тостер (омерзительную желтую штуку рядом с раковиной). Руки ее соседа погружены в воду.

Вдруг Зоула обеими руками сжимает ручку сковороды. Дебби хватает тостер. Сковородка взмывает в воздух. Следует сокрушительный удар. Масло и куски рыбы веером разлетаются по всей кухне. Мой нож входит Коджаку в низ живота – со всей силой, на какую я только способен. В моей голове раздается голос Динвуди:

«Защититься от удара снизу – вот такого – нельзя!»

Все как в замедленной съемке.

Дебби швыряет тостер в раковину. Что-то жужжит, словно рассерженная пчела. Вспыхивает и тускнеет свет. Коджак оседает на пол. Неожиданная боль и страх заставляют его открыть рот. Сковорода Зоулы крепко впечатывается в лицо бандита. Сосед Дебби выгибается назад. Его глаза вот-вот выскочат из орбит. Короткие черные волосы стоят дыбом. Потом свет гаснет совсем, и теперь я понимаю, зачем на столе свечи.

Дебби перепрыгивает через корчащееся тело своей жертвы. Я кидаюсь за ней, но Зоула кричит: