– Британцы действительно оккупировали остров в тысяча шестьсот пятьдесят пятом году и разрушили крепость Йаго-де-ла-Вега, которую теперь мы называем Спаниш-Таун. Но испанцы уходили без особой спешки и смогли забрать все ценности с собой, в том числе и множество записей. Они пять лет отсиживались на севере острова, в районе Очо-Риоса.

– Вы хотите сказать…

– Вполне вероятно, что часть документов уцелела и была вывезена на север Ямайки, а оттуда – на Кубу. Похоже, многие испанцы полагали, что Ямайка будет отвоевана и это лишь вопрос времени. Они закопали свои ценности и деньги. Поговаривают, что под нашими ногами прорыты целые туннели. Как бы там ни было, они составили официальный документ, в котором указали расположение тайников. Историк по имени Эдвард Лонг, живший в девятнадцатом столетии, ссылался на чьи-то слова, будто бы такой документ существует и находится где-то на Кубе. Где именно – никто не знает.

– Но испанцы так и не вернулись…

Хранительница улыбнулась:

– Да, и сокровища разбросаны по всей Ямайке.

– Ну и ну! – отозвалась Дебби.

– Вы, случаем, не клад ищете? – спросила она словно в шутку.

– Нет, что вы! – не моргнув глазом сказала Дебби. – Значит, у вас нет записей, относящихся ко времени до тысяча шестьсот пятьдесят пятого года?

– Именно это я и имею в виду. Но до сих пор вы смотрели только в государственных и церковных записях. Попробуйте поискать в частных. У нас есть письма и расчеты на испанском, португальском, голландском и даже на латыни. Кое-что мы недавно получили в дар от Кубы – из Сантьяго-де-Куба, как раз с того берега.

Мы наткнулись на него, когда до полуночи оставался час.

Пока Дебби и Долтон заходили все дальше в прошлое, мы с Зоулой отслеживали дневники. Они передавались из поколения в поколение. От обезвоженного воздуха и вековой пыли в горле у меня пересохло.

Дебби заполняла пробелы в своем семейном древе. Хранительница, у которой опухли глаза, выкатила лежащие в ящике из-под чая документы, дарованные элбриджской фабрикой по производству рома.

Ее выстроили на своей плантации Сент-Клеры. Уинстон Синклер, последний представитель ямайской линии семейства Дебби, прикончил остатки фабричной продукции, обанкротился и умер в нищете Тренч-Тауна. А новые хозяева передали все бумаги в государственный архив. Ниточка, ведущая к дневнику, на этом обрывалась, – если этот дневник вообще когда-либо существовал.

Я наклонился над чайным ящиком. Сам не знаю почему, но мне на глаза попалась пачка листов ин-кварто, перевязанных розовой ленточкой. Почерк показался знакомым. Я вытащил пачку и развязал ленту.

Руки у меня затряслись. Я пролистнул потемневшие, с выцветшими чернилами страницы. По телу будто пробежал электрический ток.

– Здорово, приятель, – тихонько сказал я.

Мой голос проник в каждый уголок здания.

Все вокруг окоченели. Чистейшее карибское золото. Второй дневник Огилви.

– Раньше полуночи нам не управиться.

– Я оставил в машине фотоаппарат, – сказал Долтон.

– Фотографировать не разрешается, – сказала хранительница. – У нас с этим строго.

Я осторожно пролистал ломкие страницы.

– Вчетвером мы справимся часа за четыре.

– Мы договаривались остаться до полуночи, сэр. Это через пятьдесят минут.

– Жаль, – откликнулась Дебби. – А то я хотела внести еще пару тысяч долларов на ремонт и переплетные услуги…

– Раз вы так ставите вопрос… Я переговорю с дежурной, – ответила хранительница.

– Я тоже с ней переговорю, – сказала Дебби. – Как ее зовут?

– Рут.

Я разделил кипу на четыре части. Долтон, Зоула и я начали переписывать так быстро, как только могли. Спустя минуту вернулась Дебби.

– Мама Рут сидит с ребенком. Она все равно собиралась остаться на ночь. Рут не имеет права принимать подарки, но двойная оплата ее вполне устраивает. А помощь бабушке никаким правилам не противоречит.

Около двух ночи мы поблагодарили изможденных служащих и выбрались наружу. На улице буйствовал ветер. За руль опять села Дебби. Кажется, ей нравилось водить. В столь поздний час машин в Кингстоне было немного, но на проезжей части все равно царила анархия. Дебби умело лавировала в этом потоке. Я потихоньку начал осваиваться и, сверяясь с картой, указывал дорогу. Сначала на Олд-Хоуп-роуд до Матильдас-Корнер, потом направо и по дороге, огибающий Вест-Индский университет. Мы въехали в горы. Ветер усилился. Я начал беспокоиться насчет падающих деревьев, не говоря уже о том, что нас могло сдуть с дороги в пропасть.

Мы благополучно добрались до своего «убежища». Было где-то три часа ночи. Приглушенные огни освещали круто вздымающуюся обсаженную кустами подъездную дорожку. Бассейн и джакузи по-прежнему были освещены. Насекомые больше не зудели. Им на смену пришли мощные порывы ветра и шум деревьев.

Наше «шале» – а на самом деле солидная вилла – было одним из полудюжины раскинувшихся на нескольких акрах, очищенных от тропического леса. Позади зияло ущелье, спереди светился бассейн. Дебби разложила свои записи на обеденном столе. Долтон отправился на кухню. Зоула вышла из спальни в тех же пижаме и халате, что я видел на ее квартире в Гринвиче.

Мы достигли той степени усталости, когда остановиться уже невозможно. Долтон, Зоула и я потягивали кофе, а Дебби с головой ушла в составление своего семейного древа. Тишину то и дело нарушали ее «Да!» и «Ух ты!». Так прошел час. Наконец она появилась в дверях и позвала:

– Идите, гляньте!

Мы наклонились над ее маленьким древом. Джеймс Огилви взял в жены Фиону Маккей; у них было трое детей, все девочки. Самая младшая, Агнес Огилви, родилась в 1630-м, на закате жизни Джеймса. Мармадьюк Сент-Клер взял в жены Инесу Териаку – судя по всему, местную испанку. Их ребенок, Эдуардо Сент-Клер, женился на Агнес Огилви. Они, надо думать, дружили семьями. У них родились Инеса Сент-Клер (1649) и Эдуардо Сент-Клер (1651). Инеса Сент-Клер вышла за муж за Роберта Теббита, и линию Теббитов продолжили Джеймс и Марта Теббиты, умершие на Ямайке. Линия Эдуардо Сент-Клера продолжалась до недавно почившего Уинстона Сент-Клера.

– Хорошо поработала, Дебби, – сказала Зоула. – Значит, семьи Огилви и Сент-Клер породнились через брак, затем один из их потомков вступил в брак с Теббитом, дав начало ямайской линии Теббитов, а другая шла прямиком до Уинстона Сент-Клера.

– Одной загадкой меньше, – сказал я. – Теббиты оказались ближайшими родственниками Уинстона.

Долтон склонился над работой Дебби, словно Роммель над картой:

– Значит, мы на верном пути. Молодец, девочка!

– Чудесно, – сказала Зоула. – Но как Джеймс Огилви и Мармадьюк Сент-Клер добрались до Ямайки?

– Вот именно! Как? – поддакнула Дебби. – И разве Ямайка не принадлежала тогда Испании? Почему им разрешили там поселиться? Почему испанцы не сожгли их на костре или не сделали еще что-нибудь не менее ужасное?

– Возможно, записки Огилви расскажут нам об этом.

Мне не терпелось до них добраться.

– Возможно, – откликнулась Зоула.

В ее голосе слышалось еще большее нетерпение.

– А Джеймс Огилви женился на Фионе, – заметил я.

– Его детская возлюбленная? – улыбнулась Дебби, очарованная романтичностью предположения.

– Наверняка!

Я пытался представить себе Джеймса, проделавшего весь этот путь до Туидсмьюра лишь затем, чтобы забрать свою невесту. Скорее уж он послал письмо, а уж тогда Фиона оставила дом, семью и сама пересекла океан.

– Для тогдашней молодой девушки путешествие то еще!

– А Мармадьюк женился на местной женщине. Они не могли не дружить семьями: ведь их отпрыски поженились.

– Интересно, почему они не вернулись в Англию? – пробормотала Дебби.

Я зевнул. Каждый мускул моего тела был изнурен.

– Я иссяк. Иду в постель – вместе с дневником Огилви.

– Можно я с тобой? – спросила Зоула, и мы все рассмеялись.