– Очень хорошо, Сара, – отозвался Джордж, делая гостям знак садиться.
Сара, казалось, утеряла свою обычную уверенность. Она работала с Джорджем более двадцати лет, с тех самых пор, как окончила литературный факультет Беркли. Ей приходилось присутствовать при его встречах с людьми самых разных профессиональных категорий и общественной принадлежности: министрами, сенаторами, обычными гражданами и высокопоставленными чиновниками, крестьянами, сомнительными проходимцами и членами королевских семей. Однако за всю ее карьеру не было случая, чтобы сенатор Джордж Брайан принимал столь экзотических посетителей, как эта троица.
– Я могу остаться, если нужно, – с готовностью предложила она, понимая, что встреча носит чрезвычайный характер.
– Спасибо, Сара, – вежливо отказался Джордж, – мы справимся сами.
– Разумеется, сенатор, – она не была полностью уверена, но полагала, что позже все узнает.
– Возможно, господа еще не завтракали, – предположил Джордж. Еще не было восьми, и такое замечание показалось ему разумным.
Двое хорошо одетых арабов поблагодарили, но от завтрака отказались.
– Скажи Серджо, чтобы принес кофе, – решил он. – На всех.
Серджо был итальянским слугой, которого Бруно рекомендовал ему много лет назад. Он стал персональным камердинером сенатора, был усерден, предан и умел держать язык за зубами. Джорджу ни разу не пришлось пожалеть о том, что он взял Серджо на службу.
Сенатор занял место в кресле за письменным столом, лицом к гостям. Он попытался догадаться, кто из троих был «секретным пакетом», о котором говорил Юсеф. У тех двоих, что были хорошо одеты, слегка оттопыривался левый нагрудный карман: они были вооружены. Скорее всего «пакетом» был худощавый юноша с глубоко запавшими глазами, в джинсах и футболке, с которого остальные двое не спускали глаз.
– Пожалуй, чашка крепкого кофе мне не помешает, – улыбнулся Джордж. Он был в рубашке и легких летних брюках и сейчас нащупывал в карманчике бежевой полотняной рубашки коробочку с белыми пилюлями, помогавшими ему более или менее поддерживать работу сердца.
В белой куртке официанта, в белых перчатках, с густыми, слегка волнистыми черными волосами и карими глазами, вечно улыбающимися, словно помимо его воли, вошел Серджо с дымящимся кофейником и четырьмя большими белыми фарфоровыми чашками.
– Спасибо, Серджо, мы нальем сами, – вмешался сенатор, увидев, что слуга готов обслужить каждого. Ему не терпелось узнать истинную причину приезда необычных гостей, но, уважая ближневосточные традиции, он решил не начинать разговора первым и не торопить их. – Кофе? – спросил он.
– Спасибо, – ответил тот из троих, кто, видимо, был за старшего.
Джордж разлил по чашкам ароматный напиток и подсластил свою порцию сахарином. Отпив глоток, он отметил, что кофе хорош, как всегда. Никто в мире не мог сравниться с Серджо в приготовлении кофе.
– Я вас слушаю, – сказал он.
Заговорил самый старший, тот, что был за главного. Ему было около тридцати.
– Это Каджан, – начал он, представляя паренька в джинсах и футболке.
– Как поживаете, Каджан? – приветствовал его Джордж, поставив на поднос уже пустую чашку.
Юноша поклонился в ответ.
– Каджан – ливанец, – продолжал тридцатилетний араб. – Ему двадцать один год. Он работает на ливийцев.
На лице у парня отражалось недоверие, Джордж заметил нервное движение его рук.
– Понятно, – проговорил он, чтобы нарушить неловкое молчание. В груди словно загорелся сигнал тревоги, возможно, предвестник нового приступа. Он спросил себя, стоит ли принять таблетку, потом решил не торопиться с этим.
– У Каджана есть сестра, она была замужем за выходцем из Омана, – араб почти идеально владел английским. – Во время путешествия по Ливии на окраине Себхи муж его сестры был задержан ливийской полицией. Его посадили в тюрьму, допрашивали, пытали, а потом убили.
– За что? – спросил Джордж. Он охотно выпил бы сейчас чего-нибудь покрепче кофе, но об этом нечего было и думать. – Ливийцы объявили его американским шпионом. – Араб рассказывал историю с такой простотой, словно она его совершенно не касалась.
– А он им был? – Джордж прекрасно знал, что спецслужбы используют самых безобидных на вид людей.
– Нет, не был, – уверенно ответил собеседник. – Его заметили, когда он бродил неподалеку от военного аэродрома. Он был обыкновенным туристом и не соображал, что делает. Собирал камни в пустыне. Палеонтологические окаменелости. Это запрещенное занятие. – За окном в зеленом саду все слышнее становились обычные шумы лета. Сенатор бросил взгляд на ливанца: его руки с длинными нервными пальцами продолжали двигаться, словно перебирая зерна невидимых четок. – Сестра Каджана очень любила своего мужа, – продолжал араб, когда взгляд Джорджа вновь переместился с ливанца на него самого. – Он работал электриком в порту Абу-Даби.
Джордж взглянул на стоявшую на рояле фотографию в изящной серебряной рамке. Это был снимок Аннализы и маленького Бруно на краю бассейна в Сосалито, сделанный за несколько месяцев до трагедии. Зрение у него было уже не то, что прежде, но стоило ему увидеть этот расплывчатый моментальный снимок, как в памяти воскресали призраки прошлого, краски юности и счастья.
– Вы меня слушаете, сенатор? – почтительно осведомился араб. Он получил точные инструкции и хотел выполнить задание с честью.
– Можете продолжать, – сухо ответил Джордж. – Я не пропустил ни единого слова.
– Сестра Каджана обратилась к шейху с просьбой о правосудии. Адмад бен Юсеф, да сохранит его Аллах, заверил ее, что сделает так, чтобы преступление не осталось безнаказанным, – следуя древней арабской традиции, рассказчик непременно должен был начать издалека, хотя и не собирался разукрашивать свою историю цветистыми восточными узорами. Все эти предварительные детали имели важное значение. Ливанец внимательно слушал рассказ друга, но ему удавалось сохранить невозмутимость. Только руки выдавали его нервозность. – Наш шейх мудр и добр, – продолжал араб. – Аллах велик и всемогущ, он ведет сынов своих тропою праведности. Адмад бен Юсеф щедро позаботился о том, чтобы сестра Каджана не знала нужды. А потом сказал ей: «Если твой брат захочет отомстить за преступление и если ему понадобится моя помощь, я готов сделать все, что в моих силах». Сестра Каджана знала, кто в ответе за убийство мужа. Один жестокий полицейский. Зверь в человеческом обличье. После встречи с шейхом Юсефом эта женщина поехала в Бейрут и все рассказала Каджану. Брат и сестра вместе вернулись в Абу-Даби и встретились с нашим шейхом. Прошло время. Потом этот человек был вверен нашему попечению. Нам приказали не спускать с него глаз. Что он рассказал нашему шейху, того мы не знаем. Знаем только, что сейчас Каджан будет говорить с вами. А мы не должны слушать.
– Хорошо. В таком случае оставьте меня с ним наедине, – на лице Джорджа вновь появились краски: его сердце перестало бастовать и заработало без перебоев.
– Это невозможно, – отрезал араб не допускающим возражений тоном.
Джордж был поражен такой противоречивой постановкой вопроса.
– Как же я смогу поговорить с ним наедине, если вы не хотите выйти? – спросил он с насмешливым нетерпением в голосе.
– Мы не можем его оставить, – терпеливо объяснил араб. – Мы должны быть при нем всегда. Каджан может говорить. Мы не будем слушать.
Джордж пристально поглядел на собеседника, стараясь получить подтверждение только что осенившей его догадке. Он вспомнил, как однажды, во время поездки в Токио, разговорился с престарелым профессором антропологии, который объяснил ему, что доисторические племена, вынужденные жить в страшной скученности, выработали на протяжении тысячелетий особый психологический механизм для защиты своей частной сферы. Включая этот механизм, они могли как бы удалить из своего поля зрения и слуха все то, чего не хотели или не должны были видеть и слышать. Таким образом, даже сгрудившись в одной пещере, мужчины и женщины парами могли создавать вокруг себя обстановку полного уединения. Ученый сказал ему тогда, что у некоторых народов эти механизмы сохранились и в наши дни. Японцы, например, живя в домах с бумажными стенами, ограждали свою интимную жизнь и уважали чужую, просто-напросто переводя в нужное положение древний биологический выключатель в своем мозгу, позволяющий не слышать то, что происходило в соседней комнате.
