Старик с длинной бородой, такой же белоснежной, как и его широкий «дисдаш», вошел в княжеский шатер, где шестеро мужчин сидели по-турецки на толстом ковре с изящным орнаментом и вели мирную беседу. Все они были в традиционных белых одеждах и отличались друг от друга только разноцветными «кефи», повязанными на голове. Все пили жасминовый чай, и никто не обратил особого внимания на вошедшего.

Старик приблизился к самому молодому из присутствующих и обратился к нему вполголоса.

– Шейх Юсеф, – проговорил он, – твой американский друг Бруно Брайан звонит тебе из Италии.

Шейх принес свои извинения, поднялся и вышел из шатра. Он был высок ростом и крепок, с характерной арабской бородкой и висячими усами, скрывающими обаятельную улыбку, красивым орлиным носом и большими выразительными глазами под густыми бровями. На его лице под напускной иронией читалось дружеское участие и преданность. Из-под «кефи» с рисунком в виде красных листьев на белом фоне выбивалась прядь волос, уже посеребренных сединой.

Юсеф подошел в своему «Рейнджроверу», охраняемому двумя часовыми с ручными пулеметами. Рядом с местом водителя находился радиотелефон, соединенный спутниковой связью с Европой и Америкой. Молодой арабский принц сел в машину и широко улыбнулся, блеснув белыми и крепкими зубами, будто смотрел прямо в лицо далекому невидимому собеседнику.

– Слушаю тебя, друг, – сказал он. Ни для кого другого, даже для своей прелестной жены, шахини Музы, Адмад Юсеф не прервал бы беседы со старейшинами племен.

– Скажи мне, что твоя жена и дети здоровы, – начал Бруно, – чтобы я мог сразу же перейти к делу. – Он был настроен обсуждать серьезные проблемы, но невольно вспоминал беззаботные далекие годы.

– Мы все здоровы. Представь себе, иногда даже находим время поговорить о тебе. – Юсеф знал, что его друг позвонил неспроста.

– Я должен рассказать тебе одну историю, Юсеф. – Бруно избрал светский, салонный тон, чтобы сообщить другу о последних событиях.

– Великосветские сплетни приводят меня в восторг. – Юсеф спросил себя, принял ли Бруно все необходимые меры предосторожности, и решил, что его друг по части осмотрительности заткнет за пояс любого араба.

С тех пор как в 1976 году, тридцати двух лет от роду, он стал ближайшим помощником министра нефтедобывающей промышленности Объединенных Эмиратов, Юсеф лишь изредка встречался с Бароном, но дружба, завязавшаяся во время учебы в Беркли, когда они жили в одной комнате, осталась крепкой. Дружески настроенный к Западу, где он долго жил и где сходились многие его деловые интересы, Юсеф был теснейшим образом связан с добычей нефти, однако эта связь не отдаляла его от родных корней и традиций его народа. Ему приходилось жить в роскошных дворцах из стекла и бетона, но в душе он оставался кочевником, и сердце его было навеки отдано золотым пескам пустыни и черному бедуинскому шатру, в котором по воле отца он прожил два года.

Великий шейх Зияд хотел, чтобы его сын на деле приобщился к подлинной культуре, познал радость жизни и смирение труда, чтобы он был воспитан в уважении к старшим, к традициям и обычаям своего народа.

Став взрослым, Юсеф изучил светлые и темные стороны Востока и Запада, но лучше чувствовал себя в кочевом шатре, чем в доме с бассейном. Та же духовная жажда, что заставила его прилежно изучать Коран, теперь толкала его к общению с бедуинами-кочевниками, которые говорили на языке предков и придерживались заветов бессмертной мудрости.

Несколько месяцев назад, увидевшись с Бруно в Вашингтоне на международной конференции нефтепроизводителей, Юсеф признался: «Если бы это зависело от меня, я завернул бы кран «черного золота». Я хотел бы вернуться к тем временам, когда мой народ не знал, что под песком пустыни таится богатство. Нефть когда-нибудь иссякнет. Что же тогда останется людям пустыни, кроме потребностей, навязанных иным образом жизни?»

Бруно тогда выслушал сомнения друга и понял его тревоги, но сейчас, обращаясь к нему из своего родного города в самом сердце великого острова посреди Средиземного моря с просьбой о помощи, он был далек от философии Юсефа. Спокойным и даже внешне небрежным тоном Барон рассказывал другу о возникших у него проблемах.

– Моему другу, – заключил Юсеф, – нужна конкретная помощь.

– И незамедлительно.

– Это будет нелегко.

– С тем, что дается легко, я справляюсь сам.

– Похвала всегда приятна.

– Истинная мудрость не нуждается в похвалах.

– Думаю, я смогу тебе помочь, – сказал шейх после минутного раздумья.

– Сделай это не откладывая.

– Обещаю сделать все, что смогу.

– Я уверен, ты сделаешь даже больше.

– Аллах велик.

Повесив трубку, Юсеф вышел из «Ровера», миновал поклонившихся ему телохранителей и вернулся в шатер.

– Друг, близкий моему сердцу, – сказал он, усаживаясь среди старейшин кочевых племен, – прервал нашу беседу. Прошу меня простить.

Собравшиеся с поклоном согласились. Один за другим они поднялись и подошли к Юсефу, который на прощание каждого расцеловал в обе щеки. Каждый из вождей, покидая шатер, оставил у ног шейха подарок: жемчуга или золотые мониста.

– Народ благодарит тебя, – говорили они с поклоном. – Ты свет наш и жизнь наша. До твоего прихода голосом пустыни говорило отчаяние.

Когда все вышли, в фирхан вернулся Мехди, белобородый старик, сообщивший о телефонном звонке Бруно. Войдя, он сел по-турецки напротив молодого шейха.

Лицо старика было суровым и невозмутимым, он спокойно дожидался конца своих дней, но глаза его, глубокие и блестящие, не утратили прозорливости. Юсеф считал его своим учителем и питал к нему сыновнее почтение.

– Можешь говорить, если хочешь, – сказал старик, не смягчая сурового выражения лица. Казалось, он взвалил на себя все тяготы мира и переживал их, как свои собственные.

Адмад Юсеф улыбкой поблагодарил его.

– Это долгая история, – начал он, словно извиняясь за то, что просит особого внимания. – Долгая и запутанная.

– Не бывает долгих и запутанных историй, – ободрил его Мехди. – Есть просто истории.

Тогда шейх рассказал о Бруно, об их дружбе, завязавшейся и окрепшей в университетские годы, о Бурхване, об «Ай-Би-Би», о гибели Маари, о бедуинском отщепенце.

– Мы ничего не имеем против Омара Акмаля, – заметил старик, решительно глядя ему в лицо.

– Если он враг моего друга, я должен вмешаться, – почтительно возразил Юсеф.

– Нам он не мешает, – продолжал Мехди, следуя ходу собственных мыслей. Большой шатер преграждал путь жаркому дыханию пустыни, старый мудрец и молодой шейх наслаждались живительной прохладой. – Возможно, он не будет представлять для нас угрозы и в будущем. – Старик тянул время, стараясь не то чтобы разубедить Юсефа, но дать ему осознать, что он позволяет себя втянуть в трудную ситуацию.

– Он слишком хитер, чтобы не понимать, что его делишки не должны мешать нашим интересам. – Юсеф вопросительно взглянул на старика.

– И у нас нет никаких причин приговаривать его к смерти. – Это прозвучало не как вердикт, а как настойчивый призыв к размышлению.

Слуга-пакистанец вошел в фирхан и принес чаю с мятой. Он молча разлил настой в чашки с золотым ободком по краю и поставил их перед собеседниками. Юсеф и Мехди принялись пить ароматный напиток.

– Этот негодяй хочет убить моего друга, – стоял на своем шейх. – Убил его жену и пытается разорить его.

– Человек щедрый всегда помогает другу, попавшему в беду, – вздохнул старик. – Но человек мудрый старается совместить интересы друга со своими собственными. Когда это возможно.

Это было мудрое замечание, которое молодой Юсеф должен был принять к сведению.

– Омар – марионетка русских, он дружит с ливийцами и кубинцами. – Юсеф пристально посмотрел на старика, но тот остался невозмутим.

– У этих государств много друзей и много марионеток. – Он продолжал маленькими глотками отпивать чай.