– Было бы неплохо, если бы ты его закончил, – Аннализа пила не переставая, и это был грозный знак.

– Прости меня, Аннализа, – тихим, подавленным голосом произнес Филип. – И ты тоже, Бруно.

Он поднялся и вышел в сгущающийся сумрак.

Джордж, застигнутый врасплох семейной сценой, выдержал ее с невозмутимостью постороннего, но теперь встал и подошел к невестке и племяннику.

– Концерт окончен, – сказал он, протягивая мальчику свой носовой платок. – Давайте перейдем на другую программу.

– Спасибо, Джордж, – Аннализа понимала, что занятая деверем позиция невмешательства – это единственный возможный выбор, не позволяющий спору перерасти в скандал. Джордж глубоко уважал Филипа, признавал его способности, но терпеть не мог его деспотизма.

Бруно вытер глаза и с шумом высморкался.

– Спасибо, дядя Джордж, – поблагодарил он, мудро решив держать при себе свое мнение о поведении отца.

– Ладно, малыш, – улыбнулся Джордж. – Твой отец извинился, а для Фила это не так уж и мало. Будем считать, что вечер только начался. Мы еще можем провести его с толком.

Послышался шум отъезжающего автомобиля, и тут же «Бьюик» Фила прокатил по аллее к выходу.

– Фил возвращается в Сан-Франциско, – объявила Аннализа. В ее голосе не было ни сожаления, ни беспокойства: не в первый раз муж бросал их одних после очередного скандала.

– Значит, на ближайшее время покой нам обеспечен, – подытожил Джордж.

– Спасибо, Джордж, – растроганно повторила Аннализа. – Давайте все попробуем немного успокоиться.

– Что ты скажешь, дядя Джордж, насчет прогулки верхом к саду Джонсона? – предложил Бруно, уже позабыв об отцовской вспышке.

– А потом поплаваем в бассейне, идет? – завершил программу Джордж. – Его только что вычистили и залили, надо открыть сезон.

Он улыбнулся Аннализе добрыми голубыми глазами, напоминавшими ей о другом, далеком, но незабываемом взгляде.

Бруно прыгал вокруг них с радостным криком.

– Отличный план, – сказала Аннализа, – но сейчас прошу к столу.

Это был вкусный, легкий и необыкновенно шумный ужин. На стол были поданы нежнейшие креветки, крабы и омары. Невозмутимый Уолтер налил в бокал Бруно капельку чудесного «Сильванера», и ему разрешили выпить.

Потом они проехались легкой рысью по шоссейным дорогам и внутренним тропинкам между виноградниками до самых садов Джонсона и вернулись домой, чтобы завершить вечер в бассейне. Ночной воздух был тих, полная калифорнийская луна освещала им дорогу. Мужчина, женщина и ребенок, казалось, опьянели от счастья. Бруно решил, что даже во время рождественских праздников и в день рождения ему не было так весело. Аннализа, возбужденная шотландским виски, смеялась до слез самым безыскусным шуткам, а Джордж изображал известных комиков, заставляя Бруно покатываться со смеху.

«Господи, как они хотят быть счастливыми», – подумал Джордж, и тут его осенило, что все втроем они будто созданы, чтобы им было хорошо вместе.

Они разделись в купальной кабине, установленной на северной стороне бассейна, ярко освещенного лампами дневного света.

Огромная чаша бассейна переливалась аквамариновыми отблесками. Вокруг были расставлены широкие бамбуковые диваны с мягкими голубыми подушками. При бассейне был оборудован отлично укомплектованный бар.

– Как здорово не спать допоздна! – крикнул Бруно матери из своей раздевалки. – Никогда в жизни я так не веселился!

– Смотри, Бруно, – ответила Аннализа, – пусть это будет наш секрет, и пусть никто о нем никогда не узнает, – тут она спохватилась, что учит его обманывать, и ей стало неловко.

Она вполголоса поделилась своими сомнениями с Джорджем, когда все они вышли к бассейну.

– Это всего лишь небольшая ложь во благо, – утешил он невестку.

– Я хочу пить. Давай выпьем немного перед заплывом, – предложила Аннализа. Она уже выпила много больше, чем следовало, но считала, что для поддержания иллюзии этого недостаточно.

Джордж не стал спорить, хотя у него были к тому веские основания, и решил дождаться другого случая поговорить с ней о том, что его тревожило.

– Мама! Дядя Джордж! – торопил их Бруно.

Они прыгнули в теплую воду и принялись играть, как дети. Раз или два тела мужчины и женщины случайно соприкасались, но тотчас же отдалялись друг от друга. Аннализа почувствовала давно забытую блаженную истому, и Джордж ощутил дрожь наслаждения, какой прежде не вызывала у него ни одна женщина. Однако разум подсказывал необходимость держаться на безопасном расстоянии.

Джордж был умным и обаятельным молодым человеком, вызывал восхищение у всех знакомых женщин, но ни в одну из них ни разу не влюбился. У Филипа, хранителя семейных устоев, это вызывало осуждение. Теперь он подумал, что старший брат, может быть, был не так уж не прав. Они вышли из бассейна, роняя капли воды и потоками излучая радость. Ласковый ночной ветерок обвевал их разгоряченные тела. Воздух под серебристым пологом неба был теплым: долина, цепью гор защищенная от океанских ветров, ждала скорого наступления лета.

Накинув купальный халат, Аннализа стала растирать полотенцем крепкое тело сына.

– Видел бы тебя сейчас твой дедушка, – с гордостью улыбнулась она, вспоминая о старом бароне Монреале.

Бруно был на седьмом небе.

– А можно мне еще немножко побыть с вами? – спросил он, прекрасно сознавая, что и так уже выбился из привычного расписания.

– Нет, Бруно, – мягко возразила мать.

– Ладно, мама, – согласился он. – Спокойной ночи. Спокойной ночи, дядя Джордж.

– Спокойной ночи, Бруно.

Он ушел к себе в комнату, гордый тем, что засиделся допоздна со взрослыми, как большой. Завтра в школе товарищи ему, конечно, не поверят.

Аннализа провожала его взглядом, пока он упругим шагом огибал край бассейна.

– Славный мальчик, – сказал Джордж.

– Надеюсь, ему суждена спокойная жизнь, – добавила Аннализа. Она не сказала «счастливая», чтобы не сглазить.

– Заботливая мать забывает самое себя ради сына, – шутливо попрекнул Джордж, подойдя к ней и принимаясь энергично массировать ей плечи. Она рассмеялась в ответ на эту дружескую ласку, но его прикосновение так взволновало ее, что смех тут же оборвался.

– Как бы я хотела, чтобы это мгновение никогда не кончалось, – вздохнула Аннализа в опасной близости от него. После стольких лет она впервые вновь почувствовала себя женщиной, молодой и полной радости жизни.

Джордж заметил это и понял, что оба они в опасности.

– В твоей жизни еще будет много минут, подобных этой, – он оттягивал время, а может быть, пытался найти для себя оправдание.

– Ты ничего не понял. – Алкоголь здесь был ни при чем, она рассуждала здраво, щеки ее горели, черные глаза сверкали, прекрасное лицо, обрамленное длинными, цвета воронова крыла, волосами, мягко светилось. – Может быть, у меня еще и будут в жизни такие минуты, как эта, но я думала о тех, что безвозвратно потеряны и никогда уже не повторятся.

– Сердце человека – это кладбище погубленных надежд, – пошутил Джордж.

– Старинная ирландская поговорка? – осведомилась она насмешливо, от души наслаждаясь этим пустячным диалогом.

– Нет, – ответил он, к вящему изумлению Аннализы, – это старинная сицилийская пословица.

– Я хочу, чтобы это мгновение никогда не кончалось, – упрямо повторила она.

– Все равно что изобрести эликсир долголетия. Или просить у бога бессмертия.

– Бессмертие – это не дар, – заметила Аннализа. – Бессмертие – это завоевание.

– Старинная сицилийская пословица? – спросил Джордж, обеспокоенный слишком серьезным поворотом разговора.

– Нет, – парировала Аннализа, – «Антология Спун-Ривер» [54].

Оба рассмеялись, прогоняя возникшее напряжение.

– Спасибо тебе за прекрасный вечер, – сказал Джордж.

Они были страшно близки друг другу. Их губы слились, и Джордж ощутил утонченное и острое волнение, какого никогда не испытывал с другими женщинами. Аннализа почувствовала слабость в коленях. Восемь лет прошло с тех пор, как в объятиях Кало она познала радость и стала женщиной.