– Ваша светлость, – начал он, – мне нужно с вами поговорить.

– Садись, – пригласил барон, указывая на кресло возле письменного стола.

В этот час Кало Коста обычно спал или согревал постель Стеллины Патерно, хорошенькой крестьянской вдовушки, бросившей ради любви к нему вызов общественному мнению.

– Сегодня ночью будет заваруха в районе Джелы, – сообщил юноша.

– Какая заваруха? – спросил барон.

– Англичане и американцы придут нас освобождать.

Барон чуть было не спросил: «А ты откуда знаешь?» – но вовремя спохватился.

Уже много месяцев даже воробьи на крышах чирикали о союзнических подводных лодках, курсирующих у побережья, об американских агентах, якобы высадившихся на остров. Барон делал вид, что ничего не знает, но в действительности не упускал из виду ни единой подробности. Связь с союзниками держала мафия: она уцелела от гонений фашистов и продолжала действовать. Высадка союзников была для нее тузом в рукаве, пропуском к власти в новой послевоенной жизни.

Принц Саверио ди Бельмонте из Палермо, побывавший у него с визитом несколько месяцев назад, поделился с ним своими страхами. Здесь же, в библиотеке, закрыв за собой дверь, тихим шепотом и перейдя из предосторожности на английский, принц сказал ему:

– Власть ускользает из наших рук, Пеппино. Аристократии на этом острове пришел конец. Появится новый правящий класс – мафия. Они заберут наши дворцы, наши поместья, наши привилегии.

– Которыми мы пользовались, чтобы показать, до какой степени бесстыдства докатились, – возмутился старый барон. – Как бы то ни было, тем из нас, кто этого достоин, останется наша культура. У новых хозяев нет даже капли крестьянского самоуважения, свойственного Мастеру дону Джезуальдо.

– Культура – дело наживное, – стоял на своем принц. – Дай им только срок. Они пошлют своих детей учиться в американских университетах, одеваться будут в Лондоне, развлекаться в Париже и жить в наших палаццо…

– Это всего лишь лакировка, – прервал его Джузеппе Сайева. – Вульгарность, как ржавчина, проест ее и выйдет наружу. Нет, друг мой, норманнское дворянство никогда не умрет. Оно будет жить. Увы, не ради того, чем стало сейчас, но ради того, чем, к счастью, было когда-то. Даже если наши дворцы будут разрушены, мы будем жить в истории. Они могут отнять у нас имения, лишить привилегий, ограбить. Только и всего.

– Хозяева, – возразил гость, – и ты это знаешь не хуже меня, не смогут изменить историю, но они смогут нанять историков. Летопись будет вестись под их диктовку. В Америке они сумели организоваться на научной основе, объединились в крупные компании. Контролируют всякого рода грязный бизнес: наркотики, проституцию, азартные игры, ростовщичество, спекуляцию, портовые работы, профсоюзы, Лас-Вегас, игральные автоматы и, представь себе, плюс ко всему этому акционерное общество наемных убийц.

– И ты думаешь, что подобные люди способны творить историю? – воскликнул барон Монреале, не желая смириться с реальностью, грозившей ему гибелью.

– Они ее пишут на наших глазах, Пеппино. Уж если они купили политическую власть в Соединенных Штатах, почему бы не купить ее здесь? Фрэнк Коппола, Лаки Лучано, Вито Дженовезе: вот преступный триумвират, возникший между 1930 и 1940 годами. Да, есть еще Джонни Торрио, советник, они зовут его consigliori на сицилийский манер.

– Однако, – заметил барон, – Лучано недавно был приговорен к принудительным работам.

– Лучано и Костелло были членами нью-йоркского отделения демократической партии и имели полномочия еще от одного джентльмена, от их главаря Альберта Мартинелли. Ты отдаешь себе отчет, что Рузвельт был избран благодаря и их поддержке тоже?

– Что ж, значит, на их счету есть хоть одно доброе дело, – усмехнулся барон, исчерпавший все свои доводы.

– По-моему, сейчас не время шутить. Лучано на свободе, он здесь, на Сицилии, на нашем острове. Обучает американцев, где и как высаживаться.

– Откуда ты все это знаешь? – притворно изумился барон, поражаясь осведомленности друга.

– Я живу в Палермо, Пеппино. Могу предоставить тебе полный список людей, делающих погоду. Все это люди, у которых недавно еще не было и лоскута, чтобы поставить заплату на штаны: Винченцо Мангано из Виллабате, Антонио Лоппаро из Багерии, Пьетро и Джузеппе ди Джованни из Агридженто, Никола Джентиле из Каникатти и многие другие. Все они обзавелись американскими именами и превратились в Джо, Фрэнков, Питеров, Альбертов и так далее. Все отвечают за работы в порту. Они захватят наши земли и уничтожат нас.

Слова, пронизанные ядом и горечью, падали, как тяжелые жернова.

– Все, о чем ты рассказал, друг мой, – с грустью признался барон, – мне уже известно. Кое о чем я не знаю, но догадываюсь. Я наслышан о подвигах некоего Сальваторе Лукания из Леркары-Фридди, которого теперь все именуют Счастливчиком Лучано. Он связан с Вито Дженовезе, как устрица со своей раковиной. Не так давно в Палермо он встречался с Калоджеро Виццини. Они готовят надежные укрытия для американских секретных агентов.

– Теперь моя очередь спрашивать, откуда ты все это знаешь.

– Знаю, потому что у Виццини два дяди – епископы, а у меня есть родственники и друзья в палермской курии. Вообще-то они не болтливы, – добавил барон во избежание недоразумений, – но кто знаком с нашей психологией, кто умеет читать между строк и хоть чуть-чуть владеет арифметикой, тот быстро понимает, что к чему. Должен тебе честно признаться, вся эта чертовщина меня не слишком интересует. Война разрушила мой палаццо на улице Македа, но и эта рана почти уже зажила. Крестьяне берут, не спрашивая разрешения. Когда просят, я даю. Настали трудные времена, принц, – заключил он, печально покачивая красивой седовласой головой. – Оставим имущество вновь пришедшим. Нам не нужно иметь, чтобы быть. Мы есть.

И вот теперь Кало рассказывал ему, что союзники собираются высадиться на Сицилии. Это была достоверная информация, но барон не стал расспрашивать, откуда Кало Коста узнал о часе «икс» и месте высадки. Калоджеро был необычным человеком, у него были свои источники, и они всегда были надежны.

Барон относился к нему, как к сыну, их связывало чувство более глубокое, чем сочувствие, симпатия, дружба; они были необходимы друг другу.

Молодой человек повиновался только барону, он был из тех, кто слова лишнего не скажет, даже если его четвертовать. Его бесстрашие вошло в поговорку, его прозвали Светлячком: Калоджеро Коста всегда был на шаг впереди других, знал чуть больше и узнавал чуть раньше, чем все остальные. Друзья любили его, враги боялись.

– Итак, англичане и американцы прибывают, чтобы нас освободить, – повторил барон Джузеппе Сайева. – Давай-ка выпьем за это, голубчик, – добавил он, наливая Кало коньяку.

– Ваша светлость, – сказал Кало, не любивший расспросов и никому не дававший объяснений, кроме барона, – сведения получены из Виллальбы.

Других пояснений не потребовалось. С таким же успехом можно было сказать, что известия, касающиеся папы, исходят из Ватикана.

– Виллальба, – пробормотал барон, вспоминая городок у подножия Мадонийских гор в провинции Кальтаниссетта, разросшийся вокруг поместья Миччике. Виллальба была родовым гнездом дона Калоджеро Виццини, pezzu di novanta [37], главаря мафии, руководившего наступлением союзников, того самого, о котором барон рассказывал принцу Бельмонте.

– Будь добр, – сказал он, – попроси кого-нибудь привести сюда принцессу и юную баронессу. Я не хочу, чтобы они испугались, когда начнется весь этот шум.

Сам барон был человеком совершенно неустрашимым.

– Дон Пеппино, – мягко упрекнул его Кало, зная, что может себе позволить подобную вольность, – здесь все в полной безопасности.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся барон, услышав фамильярное обращение, свидетельствующее о близости, о глубокой привязанности, объединявшей их. – Спокойной ночи, сынок. Привет Стеллине Патерно, – добавил он лукаво, – смотри, чтобы она тоже не набралась страху.