Из телефонного разговора с управлением Акимов заключил, что труднодоказуемые идеи Валентина там почему-то намерены взять под контроль. Гулакочи после первых блистательных успехов пока что ничего нового не показывало. Рудопроявление ртути, засеченное в конце прошлого полевого сезона и стоившее лично ему, Акимову, немалых трудов, в нынешнем году играло с поисковиками в прятки. Все это, вместе взятое, никак не способствовало хорошему настроению главного геолога экспедиции.
— Я тебя, собственно, для чего позвал-то… — он снова обратил к Валентину хмурое лицо. — Вот… студентка из Воронежа. На практику прибыла. Опоздала, правда, почти на полсезона… Направляем ее в вашу партию.
— Хорошо, Лаврентий Афанасьевич, — Валентин встал. — Можно идти?
— Ступай. Летишь-то завтра? Во сколько?
— В семь утра.
— До Гирамдокана… А дальше? — Акимов неожиданно улыбнулся и подмигнул — Вертолет не собираешься заказать?
— Доберемся как-нибудь. Лиханов поможет.
— Ну-ну… Привет передать Субботину не забудь. Желаю удачи!
Последнее относилось также и к студентке, которая шагнула к выходу вслед за Валентином.
В узком коридорчике, дожидаясь, расхаживал Роман, «посол» профессора Стрелецкого, как выразился Акимов.
— Что ж, товарищи, будем знакомиться, — сказал Валентин. — Мое имя…
— …Валентин Данилович, вы старший геолог партии. Мне уже сказали, — во взгляде студентки была легкая настороженность, словно она ожидала не то какого-нибудь подвоха со стороны, не то опасалась сама сделать что-то не так. — А меня зовут Асей. Каковы будут мои обязанности?
— Обязанности? — озадаченно переспросил Валентин и тут же сообразил: «Ах да, это же первая производственная практика! Она думает, что на нее вот прямо сейчас же возьмут и возложат бог знает какие обязанности».
— Вот что, Ася. Обязанность сейчас у всех нас одна: пойти на склад и получить… гм… словом, кое-что получить.
Неся впереди себя свои непомерно длинные вечерние тени, они не спеша направлялись на экспедиционный хоздвор, глухой дощатый забор которого высился впереди слева. Справа же тянулось летное поле, всегда казавшееся Валентину каким-то очень свойским, почти домашним, — вероятно, из-за жердевой ограды, при виде которой из глубины памяти непременно выплывало памятное с детства слово «поскотина». Между хоздвором и летным полем пролегла широченная, плотно укатанная щебнистая дорога, ведущая в аэропорт. Сейчас она розовато дымилась пылью после недавно проехавшего автомобиля и была пустынна: пассажиры, кому повезло, давно улетели, а кому нет — те разошлись по домам. Заночевавшие самолеты стояли вдали, на краю поля, какие-то дремотно-тусклые, погрузневшие, неуловимо утратившие свою крылатую устремленность ввысь. Только единственный здесь вертолет продолжал еще буйствовать на ближнем конце взлетной полосы. Рассерженно взревывая, он совершал какие-то непонятные эволюции, то поднимаясь и опускаясь, то скользя поперек поля. Потом он стал аккуратно, бочком подбираться к полагающемуся этому аристократу малой авиации настилу со стороной квадрата десять метров. Взревел напоследок и умолк, только, тяжко шелестя, бежали лопасти несущего винта, но и они замедлялись, теряли вихревую слитность, все яснее и четче отрисовываясь каждая сама по себе.
— Насчет обязанностей, — заговорил в наступившей тишине Валентин. — Помню, тоже после третьего курса приехали мы с другом на практику. Оформились в съемочную партию, и друг мой спрашивает у начальника, какие, мол, у нас обязанности. А тот с таким воодушевлением: «О, вас ждут большие дела! Вы возглавите металлометрическое опробование! Вы возглавите шлиховое опробование! Гидрохимию!..» Представляете восторг третьекурсника: он будет что-то возглавлять! А на деле получилось так: геолог идет маршрутом, а ты его сопровождаешь, вроде бобика, и через каждые сто — двести метров выколупываешь комочек земли, кладешь его в мешочек с этикеткой, завязываешь и — в рюкзак. Больше ничего. И так вот «возглавляешь» день, неделю, месяц…
— Что говорить, обезьяний труд! — хмыкнул Роман. — Однако так открывались месторождения, причем крупные. А начиналось все с презренного комочка грязи… С этим делом был у нас такой случай, кошмарная жуть! Прислали в партию студентку… Нет, вы, Асенька, не подумайте чего, я без всякой там задней мысли. Что было, то было… Поручили ей отбор этих самых металлометрических проб. Местность там открытая, обжитая, так что она часто ходила одна, только покажут ей, откуда и куда идти… А через полгода, уже во время камеральных работ, сенсация: по результатам анализа проб на картах отрисовывается огромный ореол олова, содержание — что вам сказать! Антык марэ с гвоздикой! Шум, ажиотаж, кинулись проверять. Местность облазили в полный рост, Денег угробили тьму. А результат не то чтоб хотя бы слабенький, а вообще нониус! В чем дело? Разыскали студентку: а ну, рассказывай! Рассказала. Оказывается, в один прекрасный день ей, видите ли, не захотелось топать в маршрут, так она все пробы наковыряла в одной точке, а на плане разнесла их на пять километров. И все бы ей до поясницы, не набери она эти пробы рядом с железной дорогой…
Валентин фыркнул.
— Нет, это ж подумать только: всю малину и таким, извиняюсь, жидким! — Роман с заново переживаемым возмущением оглядел слушателей. — Честно, попадись она тогда, мы б ее… как Герасим свою Муму!..
— Надеетесь, извлеку урок? — студентка уязвленно вздернула нос. — Спасибо, учту! Но откуда в пробах взялось олово? И при чем здесь железная дорога?
— Геохимицкие процессы, батеньки мои! — отвечал Роман занудливым, назидательным голосом маститого старца. — Да будет вам известно, консервные банки, кои десятилетиями выбрасывались пассажирами из окон вагонов, были лужены и паяны оловом, а оно со временем перешло в почву в виде химических соединений. Что и было установлено спектральным анализом тех злополучных проб. Вам двойка, пожалуйте вашу зачетку!
— Сжальтесь, профессор! — засмеялся Валентин. — Может, нам еще не читали курс геохимии.
— А вот и читали! — с вызовом сказала Ася. — А что было со студенткой?
— Р-расстреляли! — кровожадно прорычал Роман. — Из самого большого пистолета!
Они чуть-чуть не опоздали — кладовщик Глеб, заперев склад, уже собирался накладывать пломбы. Это был внешне простодушный, а в действительности же чрезвычайно ушлый толстяк, о котором кто-то из экспедиционных остряков сочинил довольно-таки ядовитые стишки, начинавшиеся так: «Округлился Глебушка, растолстел у хлебушка…»
— Заходите, — он, пыхтя, отвалил капитальную дверь склада. — Говоришь, десять бутылок белоголовки? Оно, конечно, в поле-то спирт бы лучше, да нет его сейчас… А в чем повезешь — прямо в этом рюкзаке? Ой, смотри, побьешь ты их на вьюках-то…
— Какие вьюки? — Валентин, деловито озираясь, двинулся вдоль складских полок. — На самолете я.
— Ага, на сброс, значит?
— Что? Какой еще сброс? — невнятно отозвался Валентин.
Опустившись на корточки, он пытался разобрать надписи на каких-то ящиках.
— Ну… сверху, с самолета, значит, — растолковал Глеб.
— Это ты нас, дяденька, с кем-то путаешь. Заработался. Просись скорее в отпуск.
— Тогда еще ладно, если не на сброс, — продолжал словоохотливый кладовщик, обращаясь к Роману и студентке, скромно стоящим у входа. — А то мы в марте месяце на Гулакочи продукт сбрасывали. И ведь низко, кажись, летели — самолет едва крыши не задевал колесами, а все равно несколько кулей так жахнули, что, поверишь, на полгектара вокруг — все в муке. Вроде как в той частушке: «Весь в муке, куль в руке, морда в кислом молоке…» Хе-хе… И заметь, при глубоком снеге дело было. А вот спирт, тот ничего, ни одна бутылочка не пострадала. Мы их в валенки, прямо в голенища, запихивали и так и сбрасывали, прямо в валенках…
— Вот-вот! — хмыкнул Валентин. — Спирт у нас в валенках ходит, уважаем мы его. Глеб, вот у тебя кругом стоят борщи, солянки, всякие овощные консервы, и все в стеклянной таре. Я хотел бы показать тебе, что из них получается, когда в тайге конь ударяет вьюком о дерево.
