— Стрелец есть Стрелец! — не без удовольствия отметил Роман.
— И все же я не понимаю, — Валентин настырно гнул свое. — Не понимаю, как можно заниматься структурами и не пытаться выяснить, почему они именно такие, а не другие. Ведь от этого зависит точность прогноза!
— Можно, сынишка, все можно, — снисходительно отвечал Роман. — Я тебе говорил про старика Рутковского? Он дал классификацию вертикальных движений, а в душе-то был мобилист мобилистом, сам в этом признался. Пошутил еще — говорит, это вроде как с паровозом Стефенсона: важно хоть чуть-чуть сдвинуть континент с места, а там уж пошло-поехало… Ну, а насчет Стрельца…
Москвич вдруг встал, беспокойно крутнулся на месте, точно хотел уйти, да тут же и раздумал. Постоял, озираясь.
— Точняк, как на Памире, — глухо проговорил он. — Здоровенные звезды. Горы голые, хотя масштабы там, конечно, другие… да и конфигурация… Но особенно — озеро. Днем еще не так, зато сейчас… Чистое, холодное… и без ничего. Мертвое… — Голос его сделался суров и отрывист. — Страна — что вам сказать! Допустим, если сдох баран, он не сгниет — он высохнет где-нибудь на плоскогорье. Мумия натуральной выделки… Мне рассказывали: как-то геолог потерялся. Молодой парень. Пошел в маршрут — и с концами. Начали искать. Капитально шурудили. Дупль-пусто. Ну, пошли разговорчики: граница, мол, рядом, а у него с собой документы были, планшеты, и вообще… Дядя его, уважаемая личность, так он совершенно офонарел, забегал по инстанциям: на меня пятно легло, всякие разговоры идут, а парень-то тот мне почти и не родственник!.. Нашли. Через год, кажется. Местный житель один шел по тропе, а она с ладонь шириной — слева озеро, справа скальная стена. И видит — под водой человек стоит. Вертикально. На вид — абсолютно живой, даже смотрит. Вода-то прозрачнейшая, из ледников. Когда достали — тот геолог. Видно, что-то случилось, сорвался, а на нем были горные ботинки на триконях, тяжесть та еще!.. Документы, конечно, все при нем, в полевой сумке… Вот так…
Ася поежилась и сердито сказала:
— Ничего другого не нашлось рассказать на ночь? В ответ москвич неразборчиво буркнул что-то. Помедлив, сел на прежнее место.
— Да, Стрелец… — задумчиво проговорил он, не поворачивая головы. — Здоровье — на первом месте. Теннис, бассейн, массаж. Какая-то особая гимнастика… Регулярные медицинские осмотры. Свой врач, профессор… Зимой — лыжи, лучшие курорты — это каждый год… Продукты — только самые свежайшие. В институтскую столовку под пистолетом не пойдет… Конечно, умница. Большой ученый. Но… можно быть мастером спорта по теннису, а можно — по альпинизму. Разница есть?.. Новое — это ж сплошные нервы, драки. Новое — это отмена старого, поэтому — противники, естественно. А среди них — фигуры дай боже! И есть люди, но есть и сволочи. Стрелец же мне и рассказывал про те времена. Был тогда такой профессор Арнаутов. В двадцатых годах выдал какую-то статью, и в ней была фразочка, что без иностранных концессий в Сибири невозможно поднять хозяйство. Черт его знает, может, в те годы так оно и казалось, но только дедуля тут сглупил, стал рубить не ту березу — он же геолог был, не экономист. Однако не в этом дело: через много лет отыскался деятель, который ту статью припомнил, и профессор загремел в полный рост… И томскую школу геологов поставили на уши из-за таких же подонков. Причем, свои же всё гадили — не кто-нибудь со стороны! Такие всегда найдутся — мало что бездари, так еще и внутренне низкорослые. Как говорится, чем килька килестей, тем она селедистей… Ясно, Стрелец все это скалькулировал и… выбрал для себя не альпинизм, а лаун-теннис: на корте, мол, шею не свернешь — разве что вывих, самое большее…
Глядя в сторону, студентка произнесла безразличным тоном:
— А что, это так плохо — заботиться о себе?
— Точно! — легко и весело подхватил Роман. — Разумный эгоизм. Я не раз замечал такое у э-э… седых красавцев. Осуждать воздерживаюсь — может, и нас ждет подобное, верно, Валя?
Валентин принужденно засмеялся:
— Да, твой шеф великолепен, я даже удивился… Но вот сейчас вспоминаю его, и что-то… что-то мне в нем… м-м…
— Ну-ну?
— Как тебе сказать… — все с той же неохотой продолжал Валентин. — Есть такое выражение: заедать чужой век…
Москвич недоуменно уставился на него и — после краткой паузы:
— Полный завал… Старик, у тебя явный перебор с почвенной мудростью. Засиделся в своей Абчаде… Ты не думай, Стрелец — мужик честный. В меру, конечно, — как и все мы.
Валентин повторил, будто про себя:
— Честный в меру… То есть не полностью? Чепуха какая-то…
— А есть такая — безмерная честность? — иронически осведомился Роман.
— Нет, я не спорю, — поспешно сказал Валентин и замолк, потом тихо, упавшим голосом проронил — «Все пыль…» Дети у него есть?
— У Стрельца-то? — Роман, как показалось, удивленно зыркнул на него, ответил с некоторой заминкой — Есть, но… — И тут он внезапно раздражился. — Дети! Да у него жена сейчас почти что дети! Не то двадцать два, не то двадцать три.
— Умереть не встать! — насмешливо произнесла Ася.
— Ну, это уже не наше собачье дело, — пробурчал Валентин; после слов Романа он чувствовал крайнюю неловкость, словно нечаянно подглядел что-то интимное в неведомой ему жизни почти неведомого Стрелецкого. «Треплется, наверно, — подумал он и тут же поправил себя — Наверняка их институтский треп… — На миг представил себе невероятное: его отец женат на двадцатитрехлетней особе, и ему сделалось не по себе. — Скорее всего, не двадцать три, а, допустим, тридцать два… да, наверно, так!» Но он не смог бы толково объяснить себе, почему в данном случае тридцать два лучше, чем двадцать три.
Студентка вдруг резко поднялась. Глядя сверху вниз, объявила:
— Знаете что? Я б скорей пошла за вашего Стрелецкого, чем за такого, как вы… сынишки!
Рванулась — и только щебенка зашуршала по склону террасы под стремительными шагами.
Роман всем телом повернулся к Валентину.
— Нет, ты понял этот финт ушами? Тот хмыкнул.
— Почвенная мудрость подсказывает мне, что мы с тобой ведем себя как-то не так. Наверно, у себя в университете она привыкла к вниманию и…
— До фонаря мне ее университет! — вспылил москвич. — Без разницы, кто она у себя там — прима курса, факультета или всего города. Здесь — поле! Здесь она рабочая единица — и от винта!
— Ну-ну, — Валентин урезонивающе поднял пятерню.
— Легкий флирт в деревенском стиле! — кипел Роман. — Море удовольствия!.. Нет, я не против, если в поле кто-то там к кому-то неровно дышит. Я молчу, как рыба об лед. Но когда в своем же отряде — это уже полный завал! Хана подкралась незаметно! Я знаю случай, кошмарная жуть…
— На Памире было? — спросил Валентин невинным тоном:.
Роман осекся, с шумом выдохнул и рассмеялся.
— Идешь ты пляшешь!
— Вот именно — идем спать, а? Василий Павлович, если уж обещал, поднимет затемно, вот увидишь.
— Чувствую, — уныло отозвался Роман. — Только ляжешь — подымайсь! Только встанешь — подравняйсь!..
— Подожди, чуть не забыл, — сполосну физиономию. Валентин отошел к воде, быстро умылся. Вытираясь, вдруг произнес — невнятно, сквозь полотенце, как бы для себя:
— Кто ж говорит, что хорошо жить — это плохо… Массаж, курорты… Но наши горняки говорят: сладко жрать и гладко с…ть. — Усмехнулся. — Да, видимо, ты прав — засиделся я в Абчаде…
Оказавшись в палатке, Роман приткнулся у входа и затих. Он что-то не спешил раздеваться.
— Ты чего? — Валентин, свернув аккуратно куртку, подложил ее под голову: портянки расстелил поверх матраса, под спальным мешком: к утру они будут сухими, почти поглаженными.
Москвич беспокойно шевельнулся.
— Братила, слушай сюда! — торопясь, зашептал он. — Кажется, я дорубил, приблизительно… Эта твоя аграрная мудрость, идешь ты пляшешь!.. «Заедать чужой век»… Короче, я усек: Стрелец закомплексовал… Слышал про комплексы? Хотя где тебе в твоей Абчаде!.. — Роман беззвучно хихикнул. — Кроме шуток, есть треп, что Стрелец когда-то не то учился, не то работал у профессора… как же его… ну, до войны еще… А, Бруевич, точно!..
