— О! В двадцать девять, даст бог, будешь доктором. В такие-то годы, ай-люли!
— Ну, это еще…
— Будешь, будешь! Если дурака не сваляешь… Вот Панцырев, поди, и подумал: этот, мол, еще покажет себя. В большие человеки выбьется. Налажу-ка с ним дружбу…
Студентка хихикнула, толкнула Романа локтем:
— Слышь, большой человек, а можно мне наладить с тобой дружбу?
— Идешь ты пляшешь, — чисто машинально отвечал москвич.
— Во-во, слыхали? — почти обрадовался Василий Павлович. — «Стрелец!» Нет, не могу этого слышать. Не могу и не могу!.. — Он засопел, однако быстро успокоился. — Слышь, Роман, ну а как по-вашему, по-нынешнему, звали бы, к примеру, Владимира Афанасьевича Обручева?
— Вэ-А! — нимало не задумываясь, отрапортовал тот.—
Четко и динамично — что, нет? Или вот скажу я, допустим, «Хем». И — от винта. Все ясно: Хемингуэй!.. Или «хоки»…
— А это еще кто такой?
— Хоккеисты…
— А! — Субботин, смеясь, покрутил головой, подумал, затем сказал серьезным уже тоном — Ладно, твоя словесность — это еще бог с ней. Не в том суть. Но ты уже начал делаться «нужным» человеком, заметил? И глядишь, оно чем дальше — тем пуще…
— Василь Палыч! — Роман уже ерзал от начальственного скрипа.
— А ты, паря, слухай старого бродня! — Субботин почему-то взялся вдруг «работать» под сибирского мужичка. — Мало ли чё, может, больше тебе никто такого и не скажет. Я ить, как говорится, не первый год замужем — сорок лет в геологии, шутка ль! Всякого навидался. Ты думаешь, медведя чё губит, а?
Роман недоуменно вытаращился:
— Медведя? При чем здесь медведь?
— Счас, паря, узнаешь… Вон Павел улыбается — сообразил, однако, к чему веду… Когда зимой поднимают медведя, на берлоге делают залом, слыхал? По-простому, накладывают на дыру две жердины, крест-накрест…
— Жердины, конечно, некорыстные, — вставил прораб. — Потолще то есть. И двоим держать их надо. Тоже нетрусливые мужички нужны.
— А дальше так, — продолжал Субботин. — Медведя расшевелили, он попер из берлоги, а тут — залом, препятствие. Мешает. И он, медведь, нет чтоб к черту протаранить башкой залом да вылететь наружу, — хватает лапой жердину и тянет на себя, на себя. Заминка! Тут-то его и стреляют…
Валентин засмеялся с искренним удовольствием, подмигнул Роману:
— Ты усек, паря, куда он сосну валит? Москвич сделал рассерженное лицо.
— Лады, считайте, что вы меня опарафинили. Но я возьму реванш за зеленым сукном. Кто раздает карты?..
— Погоди, картежник, — остановил его Самарин. — А чай?
— А, да! Чуть не забыли про главную радость полевой жизни.
— Так кто тут у вас выигрывает? — Валентин покосился на листок с преферансной «бухгалтерией».
— Выигрывает дружба, — сурово ответствовал москвич, собирая пустые миски, — Между прочим, ты где насобачился играть в преф? В общежитии?
— В поле. Поехал после первого курса с экспедицией академического института, вот они меня и научили, «академики». Конечно, пару раз я проиграл, а потом разобрался, что к чему, и начал обдирать их…
— И крупно ободрал? — живо заинтересовался Роман.
— Так мы ж играли не всерьез… Правда, в конце сезона, когда вышли в деревню, они организовали торжественный ужин. Как бы в честь меня, — засмеялся Валентин.
— Эх, тундра! Да я бы с этих «академиков» последние рубашки поснимал. За приобщение малолетних к азартным играм… А потом-то играл?
— Только в поле. Когда вот так же занепогодит…
— Обожди, обожди! — ухмыляясь, перебил Самарин. — А кто начальника милиции аж на триста рублей подсадил? Мне Мошкин рассказывал.
В глазах у Романа запрыгали веселые чертики:
— Ну-ка, ну-ка?
— Во-первых, там не триста было… — Валентин помедлил как бы в сомнении, потом с явной неохотой продолжил — Это когда я только-только приехал в нашу экспедицию. После университета. Еще не всех знаю. После работы пойти вроде бы некуда, не к кому… И тут вдруг как-то вечером подходит парень, точнее — мужчина, симпатичный брюнет, в модном плаще, в шляпе. А я стоял возле красного уголка — пришел сыграть в настольный теннис, а дверь на замке. Тут он и подошел. Познакомились: Михаил Мошкин, геолог из Гасан-Дякитской партии. В преферанс, спрашивает, играешь? Отвечаю: могу. Ну, тогда пойдем к одному моему другу. Пошли… Приходим, а друг, оказывается, начальник милиции. Дома у него никого — жена в отпуске, дети тоже уехали. Садимся… Я до этого играл только в большой преферанс, «академический», как его называют…
— Ну-ну, «академка», — кивнул Роман.
— А они затевают что-то другое. Какой-то «сочинский», ускоренный.
Роман неприязненно хмыкнул:
— Обдираловка…
— Я, конечно, быстренько сориентировался и… В итоге, Мишуля залетел у меня рублей на девяносто, а начальник милиции — на сто тридцать. Оба жутко заводные, вот и погорели… И ведь заставили взять деньги — я уж не рад был, что сел с ними… Через несколько дней Мошкин опять зовет к этому другу. Отыграться захотелось. Но тут уж я отказался. Подумал, к черту это — начинать работу в своей экспедиции с таких подвигов…
— Зарекся?
— В общем-то, да. Но не в тот раз, а позже… Москвич одобрительно похлопал по плечу:
— Молодец, сынишка! Сильная личность. Умел пить — говорил же, спирт кружками вмазывал, — бросил. Играть умел — бросил. Что бы тебе еще-то бросить? Геологию, разве?
— Я ему брошу! — весело пригрозил Субботин. — Так мы играем, что ли? Или закруглимся?
— Пусть наши враги закругляются! — отвечал на это Роман.
Валентина что-то не тянуло в свою палатку, сыровато-знобкую и нежилую по сравнению с этой. Он медлил уходить. От нечего делать занялся походным радиоприемничком «Турист». Аляповато-розовый, в мраморных разводах, с окантовкой, как говорят, из самоварного золота, он выдавал похвальное желание его творцов создать нечто «изячное». В прошлом сезоне, будучи новым, он еще кое-как работал, но потом бесповоротно замолчал: выдохлись родные, еще с магазина приложенные батарейки, а достать другие не удалось — как выяснилось, они были большой редкостью. «Лучше б я завез на базу тот старый свой ящик! — не раз кипятился Субботин. — По крайности, хоть раз в месяц слушали бы радио!» Валентин на это лишь пожимал плечами: забрасывать в тайгу на современнейшем МИ-4 допотопный приемник «Родина-49» с полуторапудовым комплектом питания — как хотите, но в этом было что-то противоестественное…
— Брось, Данилыч, на леченом коне далеко не уедешь, — на миг отвлекся от карт Василий Павлович.
Валентин предпринимал очередную безуспешную попытку оживить «Турист» с помощью элементов от геофизической аппаратуры.
— Шесть в бубях! — объявил прораб.
— Вист! — тотчас отозвался Роман.
Начальник задумчиво пожевал губами и тоже завистовал. Москвич сокрушенно помотал головой.
— Эх, лечь бы надо — мы б ему сделали бледный вид и тонкую шею.
Василий Павлович с сомнением покосился на мощную красную шею Самарина.
— Этому бугаю-то? Не знаю, не знаю… Прораб меж тем бормотал, разбирая карты:
— Интересно девки пляшут, по четыре штуки в ряд…
— Что, четыре дамы пришло? — поднял брови начальник. — Любит тебя женский народ!
— …Сарафанами помашут — только ичиги шуршат, — Самарин вздохнул, сделал ход.
Валентин насторожился, вскинул голову. Уже некоторое время он подспудно ощущал некое изменение в окружающем мире, а теперь вдруг до него дошло: иным стал шум дождя. Приподнявшись, он выглянул наружу. Нет, на глаз дождь моросил, как и раньше, однако туго натянувшаяся от влаги крыша палатки, подобно чуткой мембране, отмечала: дождь тишает.
— …Да кто ж так ходит? — раздавался за спиной возмущенный крик Романа. — Это ж не по-игроцки!
Василий Павлович добродушно похохатывал:
— Нам не до огурцов, нам бы хоть рассольчику…
— Я остался без одной, а могли б его подсадить! Как выпить взять!.. За такие дела — бронзовой канделяброй по голове!
— А бутылкой из-под мальвазии не хочешь? — со смешком отвечал Субботин. — Своя рубаха, знаешь…
