Служанки поставили подносы на пол.

Разлить ли чай, господин? — спросила одна из них.

Спасибо, не надо, — отозвался Гэндзи.

Служанки поклонились и ушли. И их появление, и уход были обставлены очень ненавязчиво.

Моя мать тоже прислуживала вам так?

Она разливала чай, — сказал Гэндзи, — потому что это один из способов продемонстрировать изящество, утонченность и красоту. Поскольку она в изобилии обладала всемя этими тремя качествами, неудивительно, что она любила этим заниматься. А вот носить подносы она не особенно любила. В конце концов, она ведь не была служанкой, и от нее никто этого не требовал.

Не была служанкой? Насколько я понимаю, сэр, именно ею она и была. Горничной, или чем-то в этом роде. Здесь, в этом замке, и во дворце в Токио.

А!.. — промолвил Гэндзи. Он отошел к окну и стал смотреть на море.

Или я ошибся?

Нет, это моя ошибка, — сказал Гэндзи.

Вы бросили мою мать, сэр. Нет, я вовсе не обвиняю вас и не осуждаю ваши действия — это просто констатация факта. Мне хотелось бы знать — почему? Я не собираюсь предъявлять вам никаких претензий, ни материальных, ни какого-либо иного плана, так же как не собираюсь требовать, чтобы вы объявляли о нашем родстве или еще как-либо признали меня. Я хочу лишь одного. Чтобы вы объяснили, почему.

Я сознаюсь, что не признал тебя, как следовало бы, — сказал Гэндзи, — равно как и не признал твою мать. Но я надеюсь, что ты согласишься, что хоть это и было нехорошо с моей стороны, я все же вас не бросил. Никого из вас. Я заботился о твоем благополучии и, полагаю, мне удалось его обеспечить.

Прошу прощения, сэр, но в данном случае меня мало интересуют лингвистические тонкости, — сказал Макото. — Вопрос “почему” все равно остается, и он единственный, который имеет значение.

Гэндзи низко поклонился на манер европейского джентльмена, признающего правоту собеседника. У него был хороший наставник — кто бы это ни был.

Я попытаюсь объяснить, — сказал Гэндзи. — Модернизация нашего общества произошла недавно и до сих пор остается весьма поверхностной. Мы по-прежнему связаны воззрениями, совершенно средневековыми по сути своей. Двадцать лет назад, к моменту твоего рождения, дела обстояли еще хуже. Полагаю, ты даже представить себе не можешь, насколько хуже.

Тут в дверях возник другой человек. Теперь это оказалась девочка лет двенадцати. Ее детское кимоно не вполне вязалось с ее внешностью. Девочка напомнила Макото его сестер, оставшихся в Сан-Франциско. Как и в случае с ними, по ней сразу же было видно, что лишь один из ее родителей — японец.

Почему ты в кимоно? — спросил Гэндзи по-японски. — Я думал, ты терпеть не можешь японские наряды.

Девочка беспечно прошествовала в гостиную.

Это было вчера, — заявила она. — А сегодня я терпеть не могу европейскую одежду.

Понятно, — сказал Гэндзи. — Иди-ка сюда на минутку. Я хочу познакомить тебя с одним человеком.

Да, девочка напомнила Макото сестер за счет смешанной крови, но его сестры были просто красивыми, а она — потрясающе красивой. У нее были золотисто-каштановые волосы с рыжеватым отливом. В глазах цвета лесного ореха словно бы плясали золотистые искорки. Кожа у нее была гладкой, словно лучший фарфор, и вся живость ее мимики не портила этого впечатления. В очертаниях ее лица, в величине и разрезе глаз, в форме носа, в подьеме скул воплотилась редкостная гармония между Востоком и Западом. Макото сразу же увидел в ней, особенно по форме рта и постоянной легкой улыбке, сходство с ее отцом и с ним самим. Девочка напомнила ему сестер потому, что тоже приходилоась ему сестрой.

Сидзукэ, это Макото, — сказал Гэндзи по-английски. — Макото, это моя дочь, Сидзукэ.

А почему ты говоришь по-английски? — спросила Сидзукэ по-японски.

Твое имя японское, — отозвался Гэндзи. — Так что я сказал не так уж много английских слов.

Папа, перестань! — сказала Сидзукэ. — Вечно ты шутишь не смешно!

Ваш отец говорит по-английски из вежливости, — сказал Макото. — Я — его гость, а мой основной язык английский.

Так вы не японец? — спросила Сидзукэ уже по-английски. Очевидно, она сочла объяснение Макото вполне приемлемым.

Я — японец по происхождению, но родился в Соединенных Штатах и всю жизнь прожил там. В Японию я приехал впервые.

Сидзукэ внимательно взглянула на него.

А, так вы тот самый Макото! — сказала она. — Теперь я вас узнала. Я видела много ваших фотографий. Мы с вами брат и сестра.

Макото посмотрел на Гэндзи.

Возможно, я рассказывал ей больше, чем следовало бы, — отозвался Гэндзи. — Один из типичных грехов отца, потакающего своему ребенку.

Насколько я понимаю, — сказала Сидзукэ, — мы брат и сестра только наполовину. У нас разные матери. И мы оба — наполовину сироты. Наши матери умерли при родах.

Я глубоко сочувствую вам, Сидзукэ. Но моя мать жива.

Хэйко все еще жива? — Смутившись, Сидзукэ посмотрела на отца.

Макото тоже.

Кто такая Хэйко? — спросил он.

Дзиро и Сёдзи стояли на палубе «Вифлеемской звезды» и смотрели через водную гладь на Сан-Франциско.

Даже издалека он выглядит по-варварски, — заметил Дзиро.

А как еще он может выглядеть? — поинтересовался Сёдзи. По правде говоря, это место довольно сильно напомнило ему родной город его матери, Кобэ, на западе Японии, где волны того жа самого океана тоже плескались у самой границы города, и тоже поблизости виднелись зеленые долины. Но, конечно же, он никогда не признался бы в этом другу. Кроме того, было и серьезные различия. Здесь дома строились не только у подножия холмов, но и на их склонах, и на вершинах. Этого никогда бы не могло произойти в цивилизованной стране, такой, как Япония, где вершины гор почитались как обиталище богов. — Земля варваров и должна выглядеть как земля варваров.

Тут у них за спиной раздался негромкий, мелодичный голос.

Возможно, настало время подправить ваши взгляды.

Невзирая на приятный голос, выговор прозвучал вполне недвусмысленно.

Узнав этот голос, оба самурая откликнулись: «Да, госпожа Хэйко», — еще прежде, чем увидели ее.

Прибилжение Хэйко застало их врасплох. Всего лишь несколько мгновений назад они видели ее на другом конце корабля, где она беседовала с мистером Старком и капитаном. Хотя ее движения всегда были спокойными и неспешными, очевидно было, что при желании она способна двигаться очень быстро и очень тихо. История о ее скачке через горы с мистером Старком, о ее ночном налете на засаду, устроенную самураями предателя Сохаку, о яростной неустрашимости, проявленной ею в битве под монастырем Мусиндо, уже вошли в легенды, хотя все это случилось всего лишь год назад.

И мистер Старк, и госпожа Эмилия жили в этом городе, прежде чем приехать в Японию, — сказала Хэйко. — Оскорблять это место означает оскорблять их.

Да, госпожа Хэйко, — отозвались оба самурая, согнувшись в низком поклоне и не отрывая взгляда от досок палубы.

«Защищайте госпожу Хэйко, если потребуется — даже ценой жизни, — приказал князь Гэндзи, — и почитайте ее, как меня».

Разговор этот происходил во дворце «Тихий журавль».

Дзиро и Сёдзи пали ниц, прижавшись лицом к циновкам, и откликнулись: «Да, господин Гэндзи».

«Относитесь к Мэттью Старку, как относились бы к любому знатному самураю, состоящему у меня на службе, и помните, что он останется мне другом до самой смерти».

«Да, господин».

«В Америке мистер Старк и госпожа Хэйко буду исполнять планы, нацеленные на усиление нашего клана. Не забывайте: вы должны повиноваться им обоим без колебаний».

«Да, господин».

Разве вас отправили сюда не за тем, чтобы вы охраняли нас? — спросила Хэйко.

Да, госпожа Хэйко.

И как же вы смоежете справиться с этой задачей, если постоянно будете смотреть в землю?

Самураи подняли головы и увидели, что Хэйко улыбается им. Несмотря на то, что она только что выразила им свое порицание, улыбка ее была настолько прекрасной и теплой, что оба самурая тут же приободрились.