Он отправился в Яблоневую долину в одиночку, как часто поступал, когда ему нужно было обдумать какой-нибудь сложный вопрос. Было нечто умиротворяющее в прогулке между этими деревьями, выращенными много лет назад его матерью. Он не всегда додумывался здесь до ответа, но зато здесь на него нисходил внутренний покой, даже если проблема и оставалась нерешенной. Хидё строго-настрого приказал телохранителям никогда и никуда не отпускать князя без охраны, даже в сердце его собственных владений, рядом со стенами родового замка. С точки зрения Хидё, в последнее время чересчур участились убийства и покушения, и потому расслабляться было нельзя. Гэндзи тщетно пытался поставить Хидё на вид, что его видения о будущем включают, среди прочего, предсказание его смерти. Он знает, когда и где умрет, и час этот еще не наступил. Но Хидё оставался неколебим. Кто ведает, говорил он, какие бедствия могут произойти, если они не будут бдительны? Или князь знает о будущем абсолютно все? Гэндзи вынужден был признать, что нет.

И потому, чтобы обрести одиночество, в котором он нуждался, князю приходилось удирать от собственных людей. Конечно, со временем они неизбежно находили его. Но хотя бы на некоторое время он оставался один. Чтобы его было труднее найти, Гэндзи въехал в долину не со стороны замка, как обычно, а по узкой тропе, обходившей долину по холмам.

Эти деревья всегда напоминали Гэндзи о матери, и все же с каждым минувшим годом он все хуже и хуже помнил ее, и ему приходилось все больше и больше придумывать. Мать умерла родами, когда Гэндзи еще не исполнилось четырех лет. С того времени прошло двадцать семь лет. Немалый срок, чтобы скучать по кому-то, кого даже не помнишь по-настоящему.

Тут в ветвях дерева, под которым находился Гэндзи, вдруг послышался шорох. У Гэндзи тут же, даже прежде, чем он успел пришпорить коня, промелькнула мысль, что Хидё в конце концов оказался прав. Сейчас развелось слишком много убийц, чтобы позволить себе расслабиться где бы то ни было. Конь рванулся вперед, и одновременно с этим Гэндзи выхватил меч из ножен и взглянул наверх, ожидая, что в любое мгновение на него сверху спрыгнет убийца, свистнет стрела либо грохнет выстрел. Но ничего такого не произошло. Лишь мелькнул в ветвях клетчатый подол.

Гэндзи остановил коня и подъехал обратно к дереву.

Эмилия посмотрела на него сверху и сказала:

Вы бы ни за что не догадались, что я тут сижу, если бы я не потеряла равновесие.

Упав с такой высоты, она вполне могла бы разбиться насмерть. Гэндзи знал, что религия Эмилии запрещает самоубийство. Но случайного падения она не запрещала. Эмилия стояла на двух тонких, ненадежных ветках почти у самой верхушки дерева. Одной рукой девушка держалась за ствол, который и сам тут уже был довольно тонким. Другой же рукой она придерживала подол, как подобает леди — как будто леди подобает лазать по деревьям.

Эмилия, что вы делаете?

Сижу на дереве. По-моему, сегодня очень подходящий для этого день.

Пожалуйста, спуститесь.

Эмилия рассмеялась.

Не спущусь! Лучше вы поднимайтесь сюда!

Гэндзи озабоченно посмотрел на нее. Ее веселость казалась искренней, улыбка — непринужденной, а блеск глаз был вполне здоровым, а не болезненно печальным.

Мне кажется, было бы лучше, если бы вы спустились.

Эмилия покачала головой и снова рассмеялась

Я вижу, мы не придем к согласию. А потому каждому из нас придется поступать в соответствии с собственными наклонностями и не мешать в том другому.

Подобный подход ведет к анархии, — возразил Гэндзи. — Нам необходимо договориться. Я взберусь наверх, если вы согласитесь потом спуститься вниз вместе со мной.

Соглашусь, но только если вы заберетесь так же высоко, как и я.

Это было бы безрассудством. Эти ветви едва-едва выдерживают вас. Если туда поднимусь еще и я, они сломаются.

Тогда оставайтесь там, где вы есть, а я останусь здесь.

Гэндзи сдался. Он не мог оставить Эмилию на макушке дерева. Он ухватился за сук и прямо с седла полез на яблоню. Добравшись до ветки прямо под Эмилией, он снова начал переговоры.

Вы же видите, если я поднимусь на эти ветви, они сломаются.

Возможно, — отозвалась Эмилия.

Не возможно, а совершенно точно.

Ну хорошо, я сочту, что ваше обязательство выполнено, если вы ответите на один вопрос.

Ага. Вот оно. Теперь, когда они оба сидели на макушке яблони, нервное расстройство Эмилии дало себя знать. И как же ему удержать ее от падения и не свалиться самому? Гэндзи боялся, что ему это не удастся. Если Эмилия потеряет равновесие, ему останется лишь подхватить ее и попытаться смягчить их приземление. Если учесть, что до земли двадцать футов, тут потребуется такой уровень воинских умений, которыми Гэндзи, пожалуй, не обладал. Ну до чего же это по-женски — все усложнять без нужды! Похоже, это свойство присуще женщинам всех стран, невзирая на разницу культур.

Задайте его, когда мы спустимся вниз, — предложил Гэндзи. Впрочем, он не думал, что эта уловка сработает, и она действительно не сработала.

Нет, — просто сказала Эмилия.

Гэндзи не мог заставить ее спуститься силой. Потому у него не осталось иного выхода.

Что это за вопрос?

В вашем англо-японском словаре есть все, — сказала Эмилия, — за одним-единственным исключением. В нем нет статьи к слову «любовь», ни на том, ни на другом языке. Почему?

Это был не тот вопрос, которого ожидал Гэндзи, но князь увидел, куда он ведет.

Значение этого слова известно всем, — сказал он. — Потому ему не нужны дополнительные определения — довольно простого перевода. А теперь спускайтесь.

Эмилия покачала головой.

Ваш ответ недостаточен. Вы сказали, что значение этого слова известно всем. Тогда скажите мне его. Что такое любовь?

Я возражаю. Вы сказали про один вопрос, и я на него ответил. Теперь вы должны выполнить свою часть сделки.

Речь не самурая, но торговца, — сказала Эмилия. Но все таки принялась спускаться. Когда они оба очутились на земле, она сказала: — Я не верю, чтобы вы знали, что такое любовь, князь Гэндзи.

Конечно, знаю. Но дать определение, пригодное для словаря — это уже совсем другое дело.

Никогда еще на памяти Гэндзи улыбка Эмилии так не напоминала ухмылку.

Вот-вот. Ответ человека, который этого не знает.

Князь Киёри был рад видеть своего старого друга, князя Нао, но совершенно не рад был причине, что привела его в это далекое северное княжество.

Но как это может не быть радостной причиной? — сказал князь Нао. — Ты просишь руки моей дочери для твоего старшего сына. Это свяжет наши семьи навеки. Великолепно! Эми, забери чай и принеси сакэ!

Погоди, — остановил его Киёри. — Я еще не все сказал.

А что тут еще говорить? — удивился Нао. — Моя дочь станет женой будущего князя Акаоки. Мой внук — да ниспошлют его небеса как можно скорее — в свой черед тоже станет князем. Эми, где сакэ?

Она только что ушла за ним, господин, — отозвалась другая служанка.

Ну так что ты тут сидишь? Иди помоги ей!

Нао, выслушай меня, — сказал Киёри. Вид у него был мрачный. — Я прошу тебя отдать твою дочь за Ёримасу, но как друг я советую тебе отказать мне.

Что? Ты несешь чушь. Как ты можешь просить и тут же советовать отказать?

Мне было видение, — сказал Киёри.

А! — только и вымолвил Нао и уселся, приготовившись слушать. Они с Киёри были знакомы уже тридцать лет. За это время Киёри рассказывал ему о многих видениях, и все они оказались истинными. Может, кто-то и сомневался в провидческом даре князя Акаоки. Нао — никогда.

От этого брака родится наследник, — сказал Киёри. — Единственный наследник нашего клана, который выживет во время великих перемен. Но твоя дочь не сможет до конца оправиться от трудных родов. Вторые роды убъют ее.

Нао опустил взгляд. Несколько раз глубоко вздохнул, не говоря ничего и не поднимая глаз.