Ей уже некуда было отступать. Который это? Сидзукэ сама не знала, кого из двоих призраков она боится больше. Поговаривали, будто самые опасные демоны маскируются, чтобы легче было обманывать и запугивать людей. В таком случае, тот, который казался моложе, мальчишка, был опаснее мужчины. Когда призрак приблизился, Судзукэ показалось, что это и вправду худший из двух, поскольку силуэт был меньше, чем у воина.

Существо прошло мимо выхода на лестницу и подошло к окну. Теперь он находился в двух шагах от Сидзукэ, прижавшейся к стене. Он повернулся, и в свете звезд она увидела сухопарое, морщинистое лцо старика.

Сидзукэ закричала от ужаса и беспомощности, и помчалась вниз. Лишившись от потрясения всякой осторожности, она наполовину сбежала, наполовину свалилась с лестницы. На всем пути ее преследовали демонические причитания. Лишь очутившись в объятиях Ниронобу, Сидзукэ осознала, что этот вой исходил из ее груди.

Схватить всех! — приказал Хиронобу.

Да, господин!

Самураи выхватили мечи и ринулись в башню.

Сидзукэ знала, что они никого не найдут, потому что там никого и не было — только призраки.

Хиронобу крепко обнял ее.

Ты в безопасности, Сидзукэ. Ты в безопасности.

Сидзукэ в отчаяньи вцепилась в мужа. Ее трясло. Нет, она не в безопасности. Она никогда больше не будет в безопасности.

За миг до того, как закричать, Сидзукэ подумала, что видит третьего демона. Но затем она узнала в старике и того мальчишку, и воина. Это было вовсе не три демона, а один и тот же. Он прожил целую жизнь за каких-нибудь несколько часов.

Что же явится ей на следующий раз? Разлагающийся труп?

К горлу Сидзукэ подкатилась волна желчи. Сидзукэ сдержала эту горькую, горячую волну и удерживала ее, как ей показалось, очень долго, прежде чем так вернулась обратно.

Хиронобу мгновенно возложил ответственность за нападение, которое, как он предположил, предпринял нанятый ниндзя, на соседнего князя, которого он издавна не любил. Сидзукэ даже не стала пытаться переубедить его. Да и как бы она это сделала? Если она скажет мужу, что нападающий был не человеком, а демоном, и если он ей поверит, это все равно не избавит врага Хиронобу от подозрений с его стороны. Если уж такие подозрения возникли, они будут расти и расти, пока не придут к очевидному, с его точки зрения, выводу. Подлый трус, способный нанять ниндзя, несомненно, не остановится и перед тем, чтобы нанять колдуна и вызвать демона. А если Хиронобу ей не поверит, если он сейчас усомнится в ее здравом рассудке, то впоследствии, в будущем, когда она поделится с ним пророчествами, его восприятие будет уже искажено. Грядущее, которое она предвидит, настанет, невзирая ни на что. Но сопутствующие обстоятельства могут тогда оказаться прискорбно иными. Сидзукэ не могла пойти на такой риск. Придется допустить страдания и гибель ни в чем не повинного человека.

В ту же ночь Хиронобу отправил гонцов к главным своим вассалам. Прежде, чем утреннее солнце прогнало росу с листвы, он в сопровождении девятисот конных самураев отправился на восток, дабы атаковать князя Теруо. К этому времени потрясение, которое Сидзукэ испытывала с момента появления демона, привело к лихорадке, ознобу, головокружению и постоянной тошноте.

Она удалилась в свои покои еще до рассвета. Она отпустила своих дам. Все равно если призрак явится, они ничем ей не помогут. Как и монахини в монастыре, они совершенно не ощущали демоническое присутствие. Они будут видеть лишь, как ведет себя сама Сидзукэ, и просто сочтут ее безумной. В коридоре перед ее комнатой встали стражники. Поскольку они выполняли приказ Хиронобу, Сидзукэ не могла отослать их. Она лишь надеялась, что ей удастся сдержать настолько, чтобы они ничего не услышали.

Если бы она была достаточно мужественной, она не стала бы дожидаться, пока демон придет к ней. Она пошла бы в главную башню и сама нашла его. Но она не настолько отважна.

Сидзукэ осталась одна. Она боялась идти и боялась оставаться на месте, боялась спать и боялась бодрствовать, боялась медитировать и боялась предаться видениям. В мире не осталось места или состояния рассудка, которые могли бы послужить ей убежищем.

С наступлением ночи тезавшее ее лихорадочное возбуждение лишь усилилось. В конце концов, побежденная болезненным состоянием, страхом и изнеможением, Сидзукэ прилегла. Но стоило ей улечься, как ее сознание принялось то затуманиваться, то проясняться с обманчивым коварством. Когда Сидзукэ казалось, что она бодрствует, она пыталась пошевелиться и обнаруживала, что не может этого сделать. Когда ей казалось, что она спит, она обнаруживала, что думает, будто спит, а это, конечно же, означало, что на самом деле она бодрствует. Однако же, она и тогда не могла двигаться. Ни пошевелить пальцем, ни приподнять веки, ни изменить ритм дыхания, ни расслабить или напрячь мышцы — все это было выше ее сил. И все то время, пока Сидзукэ вела эту безнадежную борьбу, она слышала отдаленный, размеренный, высокий звук, нечто среднее между чириканьем и хныканьем. Сперва Сидзукэ приняла его за пение цикад. Но в нем не было характерного для цикад ритма. Этот звук скорее напоминал затихающий звон храмового гонга, только вместо того, чтобы делаться тише, он становился все громче и пронзительнее. Не было ли это предвестьем приближения демона? И снова Сидзукэ принималась бороться, чтобы обрести власть над своим телом, ну хоть сколько-то. За ее внешней неподвижностью скрывался страх, ужас, порожденный не столько болью или параличом, сколько ужасными предчувствиями. Если бы только она могла открыть глаза, или сжать кулак, или хотя бы прошептать слово…

Внезапно звон смолк. И в то же самое мгновение Сидзукэ услышала за дверью чей-то голос.

Почему я должен бояться? Это всего лишь комната, такая же, как и все остальные.

Голос принадлежал юноше и был незнаком Сидзукэ.

Ну а я боюсь, — прошептала госпожа Садако. — Давайте уйдем отсюда.

Это ты первая придумала прийти сюда, — сказал Киёри.

Я передумала, — сказала госпожа Садако. Она легонько коснулась его руки и попыталась осторожно увлечб его обратно, пока он не открыл дверь. При свете дня легко было потешаться над историями про призрак злой колдуньи. Теперь же, когда тьму рассеивал лишь серебристый свет далеких звезд и молодого месяца, поверить в существование призраков и злых духов было куда проще.

Пожалуйста! — попросила она.

Киёри заколебался. По правде говоря, ему тоже было страшно. Он был единственным Окумити в своем поколении. А это означало, что именно его будут посещать пророческие видения. Киёри читал тайную летопись клана и знал, что подобные видения приходили к его предкам разными способами и в различных обличьях, иногда — в настолько ужасных, что это приводило к безумию. Возможно, он искушает судьбу, явившись в бывшие покои госпожи Сидзукэ, той самой чародейки, которая дала его роду провидческий дар. Но желание произвести впечатление на Садако оказалось сильнее страха. Почему — трудно сказать. Садако была на год младше самого Киёри — ей было всего четырнадцать, — а казалась еще младше. Киёри не сказал бы, что она — самая красивая девушка, какую он встречал. Ее семье едва-едва хватало ранга, чтобы Садако допустили ко двору князя. И все же самые характерные ее черты, живительная прямота и искренность, вызвали восхищение и расположение Киёри. Если Садако что-либо говорила, Киёри мог быть уверен, что именно это она и имела в виду. Почему это привлекало его больше, чем красивое лицо, обльстительные манеры, любовное искусство и умные речи, Киёри и сам не знал. Возможно, с ним было что-то неладно.

Я уже сказал, что проведу ночь здесь, — заявил Киёри. — Если князь дал слово, он обязан его сдержать.

Поскольку он стал князем всего три недели назад, он куда больше склонен был подчеркивать свой статус, чем делал бы это при иных обстоятельствах.

Но вы не то чтобы действительно дали слово, — возразила Садако. — Вы всего лишь сказали, что не побоитесь провести ночь в той части замка, где появляется призраки. И вы сказали это только мне. А я и так вам верю. А теперь, пожалуйста, давай уйдем.