Что ж, — сказал Гэндзи, — я полагаю, если один из вас откажется проехаться вместе со мною, Эмилии будет проще. Однако же, действительно ли это хорошо? Мне казалось, американские женщины высоко ценят возможность самостоятельно делать выбор.

Как он и ожидал, его слова захватили обоих американцев врасплох. Теперь они оба уставились на него, позабыв о сопернике.

А при чем тут Эмилия? — спросил Смит.

Она тут при всем, — ответил Гэндзи. — При мне, как при ее друге, и при вас, как при претендентах на ее руку.

Прошу прощения, князь Гэндзи, — сказал Фаррингтон, — но я не понимаю, как с этим соотносится вопрос о том, поедем или не поедем мы с мистером Смитом или кто-то один из нас с вами на прогулку. Мы оба — ваши друзья, и мы оба стремимся завоевать руку Эмилии. Но отсюда вытекает, что нам с ним лучше не находиться рядом друг с другом без крайней на то необходимости.

Ну наконец-то, сэр, мы с вами хоть в чем-то согласны, — сказал Смит. — А необходимость велит, чтобы мы вежливо, как джентльмены, распрощались друг с другом, как только обнаружим, что, по несчастливому стечению обстоятельств очутились в одном и том же месте.

Фаррингтон слегка, на западный манер, поклонился Смиту.

Поскольку вы прибыли раньше меня, сэр, я не стану далее мешать вашей беседе с князем Гэндзи, — сказал он.

Напротив, — возразил Смит, в точности так же поклонившись своему сопернику, — поскольку я уже имел возможность побеседовать с ним, ясно, что это я должен уступить вам.

Позволю себе с вами не согласиться, сэр, — заявил Фаррингтон.

Гэндзи вздохнул. Они снова зациклились друг на дружке, позабыв о нем. Он был человеком терпеливым, но их постоянные перебранки превышали пределы его терпения. До чего же все-таки американцы отличаются от японцев! Были бы они самураями, они бы уже несколько месяцев назад подрались бы на поединке и проблема была бы решена. А так они лишь обменивались пустыми, бессмысленными словами. Конечно же, прежде всего, ни один разумный самурай не стал бы тратить столько сил из-за какой-то там женщины, и уж точно из-за женщины, подобной Эмилии, то есть, не имеющей ни ранга, ни богатства, ни каких-либо политических связей.

Вы можете не соглашаться друг с другом и уступать друг другу, сколько вам угодно, где угодно, и когда угодно. Однако же, я вынужден буду извиниться и отбыть. Могу я передать Эмилии ваши сожаления о том, что вам не удалось с ней повидаться?

Прошу прощения, князь Гэндзи, — сказал Фаррингтон, — но мне казалось, что Эмилии сейчас нет в городе.

Совершенно верно.

Смит рассмеялся.

А! Теперь я понял ваш замысел, князь. Мы поедем ей навстречу.

Гэндзи кивнул, подтверждая его догадку.

А по дороге, — сказал Смит, глядя на Фаррингтона, — мы определимся с вопросом, кто же из нас получит руку Эмилии.

Гэндзи снова поклонился. Это было единственное решение, которое ему удалось придумать. Эмилия была так же далека от принятия выбора, как и шесть месяцев назад, когда она впервые встретилась с этими двумя молодыми людьми. А необходимо было, чтобы она выбрала кого-нибудь из них и как можно скорее покинула Японию.

Разве вы забыли о предупреждении Эмилии? — поинтересовался Фаррингтон. — Если мы прибегнем к какому бы то ни было насилию, она не пожелает иметь ничего общего ни с кем из нас.

Но раз ее здесь нет, откуда она об этом узнает? — парировал Смит.

Постоянное отсутствие одного из нас уже само по себе станет достаточно красноречивым — не так ли?

Смит пожал плечами.

Это уже будет дело выжившего — состряпать какую-нибудь правдоподобную историю.

Вы предлагаете, чтобы мы солгали Эмилии?

А почему бы и нет? Чем это ей повредит?

Ложь есть ложь, сэр, — сказал Фаррингтон. — Я не смогу ее произнести.

Смит улыбнулся.

Можете не волноваться, сэр — вам и не придется.

Равно как и вам. Я отказываюсь принимать участие в подобном обмане.

Смит фыркнул.

Какая удобная отговорка, адмирал! Хотя чего я удивляюсь? Вы в прошлом не стеснялись стрелять по беспомощным женщинам, так с чего бы вам теперь стесняться прятаться за слова женщины.

Вы всегда обвиняете нас в нелогичности, — сказал Гэндзи, прежде чем Фаррингтон успел что-либо ответить. — Если ваше нынешнее поведение — образец западной логики, то, должен признаться, я ее не понимаю. На мой взгляд, мистер Смит предложил вполне подходящее и логичное решение.

Логично — не всегда означает этично, — отозвался Фаррингтон. — Да, если один из нас застрелит другого, выбор Эмилии окажется предрешен без лишних усилий с ее стороны. Но она доверяет нам и надеется, что мы так не поступим. А потому мораль требует, чтобы мы оправдали ее доверие. Даже если это не вполне нас устраивает. Я очень люблю Эмилию. Я знаю, что мистер Смит ее не любит, и потому знаю, что он не сумеет сделать ее счастливой, потому что без любви не сумеет обращаться с нею так, как она того заслуживает. Однако же, я опасаюсь, что она не разглядит этого и подпадет под воздействие его привлекательных сторон. Его приятной внешности, его богатства, его поверхностного обаяния. А потому, если рассуждать с позиций логики, мне следует принять его предложение о дуэли, поскольку я не сомневаюсь, что одержу верх. Я спасу Эмилию — ей не придется провести жизнь рядом с не подходящим ей человеком, и она не станет несчастна. Но я не могу, потому что пообещал ей не делать этого. Я оказываюсь в проигрыше, сэр. Я в этом сознаюсь.

Чем дольше говорил Фаррингтон, тем сильнее наливалось краской лицо Смита.

Да как вы можете говорить о моих самых сокровенных чувствах?! — вскричал он. — Как вы можете предполагать, что знаете о них хоть что-либо?

Вас нетрудно понять, — парировал Фаррингтон. — Человек, способный с такой легкостью солгать ради хорошего дела, без труда солжет и ради плохого. А лжец не может быть подходящим мужем для Эмилии.

Джентльмены, — сказал Гэндзи, прервав бесконечный, судя по всем признакам, спор, — давайте же тронемся в путь. Если он не приведет нас к решению, которое устроило бы всех, он, по крайней мере, приблизит нас к Эмилии.

Несмотря на нежелание Фаррингтона принимать от Смита вызов на дуэль, Гэндзи казалось, что если ему удастся вытащить обоих молодых людей на дорогу к Мусиндо, вполне вероятно, что насилие проложит выход из этой ситуации. Они с трудом терпели присутствие друг друга в течение нескольких минут. Разве же они смогут прожить бок о бок два дня? Гэндзи это казалось очень маловероятным.

Фаррингтон лежал на спине и смотрел на темноту между звездами. Во время войны он провел множество ночей на берегу, устроившись где-нибудь в одиночестве, под куполом неба. В те времена он просто не мог подолгу находиться в здании. Быть может, он видел слишком много обуглившихся трупов в развалинах южных городов и местечек, которые он помогал осаждать и обстреливать. Когда война завершилась, вместе с нею закончилась и его фобия. Быть может, окончание насилия освободило его сердце от не до конца еще сформировавшегося страха. Быть может. Точно он этого не знал, и вряд ли когда-нибудь узнает.

Гэндзи, Смит и прочие их спутники остались где-то позади. Возможно, они устроились на ночь где-нибудь в деревне, которую он проехал сегодня днем. Фаррингтон представил, насколько не по себе сейчас Смиту от того, что он находится впереди. Не удержавшись, он улыбнулся. Он согласился на это путешествие лишь на том условии, что он поедет один, отдельно от Смита. Смит, конечно же, принялся энергично возражать.

«Откуда нам знать, что вы, скрывшись с наших глаз, не пришпорите коня, чтобы прибыть первым и воспользоваться этим преимуществом?» — сказал он.

«Я даю слово, что не стану этого делать», — ответил Фаррингтон.

«Ваше слово?» — переспросил Смит.

«Вашего слова вполне достаточно», — сказал Гэндзи.

«Князь Гэндзи, — сказал Смит, — хотя бы пошлите с ним вашего генерала, Хидё, чтобы он, так сказать, не сбился с пути».

«Я уже бывал в Мусиндо, — отозвался Фаррингтон. — Туда добираться несложно — с пути не собъешься». Затем он обратился к Гэндзи: «Будет ли удобно, если мы встретимся на поляне у восточной стены монастыря?»