Я вижу, ваш тайный поклонник и сегодня принес вам розу, — заметил Гэндзи.
Определенно, он умеет быть незаметным, — сказала Эмилия. — Его никто никогда не видел, и он никогда не оставляет ни малейшего намека на то, кем он мог бы быть. — Она знала, что ей следовало бы на этом и остановиться, но она не сумела сдержаться и добавила: — Это не очень благородно с его стороны.
Я полагал, что подобные анонимные знаки внимания считаются на Западе вполне приличными. Я ошибался?
В течение некоторого времени — быть может. Но за шесть месяцев это начинает уже не льстить, а вызывать беспокойство.
Но почему?
Невольно встает вопрос: почему он так долго не хочет обнаружить себя? Быть может, его мотивы не вполне здравы?
Быть может, ваш почитатель не может назвать себя по каким-то веским причинам, — сказал Гэндзи. — Быть может, самое большее, на что он может надеяться — это восхищаться вами издалека.
Эмилия, не успев сдержаться, выпалила:
Тогда это трусость!
Гэндзи улыбнулся.
Избыток мужества, проявленного в неподходящих условиях, в неподходящем месте и в неподходящее время, может привести к куда худшим последствиям, чем трусость.
Это звучит, как прямая противоположность тому, что сказало бы большинство самураев, — сказала Эмилия, потом подчеркнуто добавила, — князь Гэндзи.
В самом деле? Быть может, мне следует отказаться от моих двух мечей и самурайской прически.
Но не сегодня, — сказала она.
Нет, не сегодня.
Эмилия встала и притворилась, будто внимательно разглядывает небо. Если бы ей удалось подтолкнуть его к прямому признанию — любому признанию, — ее жизнь стала бы намного проще. Неужто любовь заставила ее неверно истолковать то, что было всего лишь знаками дружеского внимания с его стороны? Если да, то романтический кризис существовал лишь в ее воображении.
Может пойти дождь, — сказала Эмилия. — Мы будем обедать в помещении?
Как вам угодно.
Эмилия приготовила сэндвичи с огурцами, которые недавно попробовала в британском посольстве. Она обнаружила, что сочетание нарезанных овощей с соусом, который она готовила из взбитых желтков и сметаны весьма освежает во время влажной ранней осени в Эдо. Во время трапезы Гэндзи был необычно тих; это с равным успехом могло означать и то, что он прилагает все усилия, чтобы не подавиться пищей, которую он находит отвратительной, и то, что он по-прежнему размышляет об розах, приносимых таинственным поклонником. Эмилия решила на всякий случай перестраховаться и впредь не включать в меню сэндвичи с огурцами.
До сих пор все ее усилия расширить стол Гэндзи за счет включения туда привычной для европейцев еды терпели полное и безоговорочное поражение. Надо признать, она сама ничуть не больше приспособилась к японской кухне. В нее входило множество странных обитателей моря — зачастую их даже не готовили, а ели сырыми, отрезая кусочки от еще живых существ. Одна лишь мысль об этом отравила ей вкус огурца. Эмилия едва справилась с приступом тошноты, проглотила откушенный кусочек сэндвича и быстро запила его чаем.
Что-то не так? — спросил Гэндзи.
Вовсе нет, — сказала Эмилия, откладывая сэндвич. — Просто я сегодня не очень голодна.
И я тоже, — сказал Гэндзи, с явным облегчением последовав ее примеру.
Некоторое время они сидели в молчании. Эмилия пыталась угадать, о чем он сейчас может думать. Быть может, пытается угадать, о чем думает она? Смешно. Чистой воды самомнение, и полный вымысел к тому же. В подобных фантазиях нету смысла. Эмилия переключила внимание на более подходящую тему, — возможно, наиболее подходящую для распросов.
У меня к вам вопрос касательно свитков «Судзумэ-но-кумо». Правда, это скорее любопытство, чем действительно вопрос, имеющий отношение к переводу. А что, эти предполагаемые пророчества, предсказания о будущем всегда являются в видениях?
Вы прочли о предсказаниях, делавшихся на протяжении нескольких столетий — и многие из которых уже исполнились, — и вы по-прежнему называете их «предполагаемыми»?
Как я уже много раз говорила, лишь пророки Ветхого завета…
…способны были видеть будущее, — договорил вместо нее Гэндзи. — Да, вы действительно много раз это говорили. Я не понимаю, как вы совмещаете эту веру с тем, что прочли в свитках.
Если вы предпочитаете не отвечать на мой вопрос, то просто так и скажите, — сказала Эмилия несколько более раздраженно, чем намеревалась.
С чего бы вдруг мне предпочитать не отвечать? Ответ — да. Всякий проблеск будущего всегда приходит в видении.
Их никогда не приносит какой-нибудь неожиданный посетитель?
Посетитель? — Кажется, впервые на памяти Эмилии Гэндзи оказался сбит с толку.
Да, — сказала Эмилия. — Может быть, посланец.
Но какой посланец может что-либо знать о будущем?
Ну, конечно же, он не может. Но, возможно, провидец может как-нибудь по-особому истолковать какое-нибудь обычное донесение.
Я несколько раз прочитал «Судзумэ-но-кумо» от начала и до конца, — сказал Гэндзи, — и не встретил в нем упоминаний ни о каких посланцах.
Да, наверное, вы правы, — сказала Эмилия. — Я еще раз проверю все со словарем.
За дверью послышались торопливые шаги. Это всегда было признаком неприятностей.
На пороге появился глава телохранителей Гэндзи, Хидё, и склонился в поклоне.
Господин, произошло еще одно нападение на чужеземцев. На англичан.
Жертвы?
Среди чужеземцев — никого. Они были вооружены револьверами. Пять самураев из Ёсино убиты. Тем не менее, английский посол подал официальный протест и сёгуну, и князю Ёсино.
Глупец. Неужели этот человек никогда ничему не научится? Я думал, господин Саэмон объяснит ему, что следует потерпеть и дождаться заседания совета в полном составе.
Очевидно, нет.
Ты все еще сомневаешься в надежности князя Саэмона.
Нет, мой господин, я не испытываю ни малейших сомнений, — сказал Хидё. — Я уверен, что он ненадежен.
На каком основании ты пришел к этому выводу?
Он — сын Каваками Липкого Глаза, — Хидё произнес это имя так, будто сплюнул бы, если бы мог. — Сын такого отца не может быть человеком, заслуживающим доверия.
Мы должны научиться выходить за пределы подобного образа мыслей, — сказал Гэндзи. — Если Япония хочет войти в число мировых держав, она должна перестать придавать подобное значение происхождению и состредоточиться на личных качествах. Не следует автоматически приписывать сыновьям свойства отцов.
Да, господин, — отозвался Хидё, но по тону было ясно, что Гэндзи его не убедил. Он был одним из тех, кто выжил, угодив шесть лет назад в засаду, коварно устроенную Каваками у монастыря Мусиндо. По обучению и личным склонностям Хидё был самураем старой школы. Единственной движущей силой, доступной его пониманию, была месть, и он полагал, что все самураи таковы — за исключением князя Гэндзи, которого Хидё считал единственным и неповторимым, внушающим благоговейный трепет провидцем.
Нам стоит встретиться с князем Саэмоном, — сказал Гэндзи Хидё. — Нужно дейстовать быстро, пока ситуация не вышла из-под контроля. Горячие головы могут решить, что настало время развязать войну против чужеземцев.
Слушаюсь, господин. Я соберу людей.
Не стоит. Довольно будет, если ты пойдешь со мной.
Господин… — начал было Хидё, но Гэндзи остановил его.
Нам следует продемонстрировать доверие. Нехватка доверия сейчас опаснее, чем нехватка телохранителей. — Гэндзи повернулся к Эмилии и спросил по-английски. — Вы поняли?
В основном да, — отозвалась Эмилия. — Пожалуйста, будьте осторожны.
Обязательно, — с улыбкой произнес Гэндзи. Он поклонился и ушел.
Эмилия вернулась к новому свитку и слово за словом разобрала первый абзац по словарю. Сомнений быть не могло. Здесь было написано именно это: «Князь Нарихира узнал от посетителя, что прибытие Американской красавицы в замок «Воробьиная туча» возвестит окончательную победу клана Окумити». При первом прочтении Эмилию больше всего заинтриговало встретившееся здесь слово «американский». Но теперь, когда Гэндзи уверенно заявил, что пророчества приходят лишь в видениях, более загадочным сделалось слово «посетитель». Тех, кто приходил во дворец «Тихий журавль», чтобы повидаться с Гэндзи, именовали «окияки-сама», что означало «гость». Автор свитка вместо этого использовал слово «хомонса». Эмилия перевела его как «посетитель». Но если дословно, оно означало скорее «тот, кто приходит к другим».
