Это был просто шалаш из ветвей, котороый занесло снегом.

Она сказала, что князь Гэндзи сказал, будто вы согрели его и себя при помощи неких знаний, которым научились у эскимосов.

Никогда в жизни не встречала ни единого эскимоса, — отрезала Эмилия.

Да я и не думал, что вы их встречали, — согласился Старк. — Должно быть, Хэйко что-то неправильно поняла. Или я ее неправильно понял. Так как же это у вас получилось?

Что получилось?

Остаться в живых. Вы продержались почти двое суток во время метели. Что-то же вы сделали, чтоб не замерзнуть.

Шалаш защищал нас от ветра, — сказала Эмилия. Она не могла заставить себя солгать. Но и сказать правду она тоже не могла — видит Бог. Такой неловкости она не вынесет. — А потом образовались стены. Снежные, конечно, но все-таки стены. И внутри было значительно теплее, чем снаружи.

Я просто подумал, что хорошо бы знать, как действовать в такой ситуации, — пояснил Старк. — Мало ли, что еще случится.

Я уверена, что ничего такого больше не случится, — сказала Эмилия. Она прикоснулась к ярко-красной розе. — Интересно, что это за сорт?

«Американская красавица», — ответил вместо Старка Гэндзи.

Эмилия обернулась и обнаружила, что князь стоит рядом с ними. На лице его было написано столь откровенное веселье, что Эмилия ни капельки не сомневалась в том, что он успел услышать по меньшей мере часть их разговора. Увидев ее возмущение, князь немедленно изобразил более серьезную мину. Он подошел к цветку, заинтересовавшему Эмилию, извлек из ножен свой короткий меч и едва коснулся им стебля. Роза упала ему в ладонь. Гэндзи счистил шипы несколькими столь же легкими касаниями меча и с поклоном преподнес укрощенную розу Эмилии.

Благодарю вас, господин.

Странное название для японского цветка, — заметил Старк.

Его называют так только здесь, — сказал Гэндзи. — Одному из моих предков было… — Он хотел сказать «было видение», но вспоминил, что Эмилия очень беспокоится, если он так говорит, и вместо этого сказал: — был сон. На следующее утро он издал указ и повелел, чтобы отныне самые прекрасные розы, цветущие в замке, носили имя «Американская красавица».

Эмилии показалось, что объяснение Гэндзи подозрительно смахивает на очередную историю о видении, но в ней проснулось любопытство.

И что же ему приснилось?

Он так никогда этого толком и не рассказал. В тот самый день он вместе со своим воинством присоединился к клану Такэда. И был с ними, когда они напали на укрепления Нагасино. Пожалуй, это самая прославленная кавалерийская атака в нашей истории. Он погиб от огня вражеских мушкетов, как и тысячи других конных воинов. С тех пор никто больше не ходил в такую атаку.

Так это сон толкнул его на подобное безрассудство?

Да. Перед атакой он сказал своим вассалам, чтобы они отринули всякий страх. Появление «Американской красавицы» в стенах «Воробьиной тучи» возвещает окончательную победу нашего клана. Порукой тому его сон — так он сказал.

Но это же полнейшее безумие! — выпалили Эмилия и тут же прикусила язык. — Простите, господин. Я неверно выразилась.

Гэндзи рассмеялся.

Он попытался подогнать реальность под свои видения. С безумцами это бывает. К несчастью, у нас в роду подобные ошибки — не редкость. Равно как и склонность неверно истолковывать сны. Преемник этого моего предка издал специальный указ — в качестве напоминания и предупреждения.

Очень мудро с его стороны, — сказала Эмилия, пытаясь загладить свое неуместное замечание.

И было бы еще мудрее, если б он и сам не забывал руководствоваться этим принципом, — заметил Гэндзи. — Ведь он, поверив своим снам, выступил при Сэкигахаре против клана Токугава. Он погиб в той битве, наш клан едва не уничтожили подчистую, и сёгун до сих пор не доверяет нам, хотя официально мы и входим в число его советников.

Эмилия нахмурилась; в душе ее боролись сострадание и неодобрение.

Вот верное доказательство того, что эти сны и вправду не более чем сны. Библия говорит: «Пророчество же не для неверующих, а для верующих».

Возможно. Впрочем, меня это не очень беспокоит. Я вижу сны гораздо реже, чем мои предки.

И в тот же самый миг, как эти слова сорвались с его губ, мир вокруг померк, и Гэндзи обнаружил, что находится в другом месте.

Легкий ветерок овевал разгоряченное лицо.

Ветви были усыпаны белоснежными цветами, и воздух был напоен их сладким ароматом.

Яблоневая долина в цвету.

Должно быть, сейчас весна.

От царящей вокруг красоты у Гэндзи сжалось сердце, и на глаза навернулись слезы. Он был счастлив, и все же… Что еще за чувство наполняло его душу? Он не мог этого понять. Возможно, будущий Гэндзи это знал, а вот он нынешний — нет. Как и в прошлый раз, он очутился внутри личности, которой он еще не стал. Его руки — одна сжимала поводья, вторая лежала на рукояти меча, — не очень отличались от тех, которыми он только что поднес розу Эмилии. Значит, это не слишком отдаленное будущее — он еще не успел постареть.

Гэндзи дал волю коню, позволив животному идти, куда оно само пожелает. Он отправился в путь без конкретной цели. Он ждал. Но чего. Нетерпение заставило его соскочить с седла, и он принялся расхаживать взад-вперед. Потом он поднял голову и увидел ту самую ветку, на которой сидела Эмилия, когда он подарил ей эту долину. В тот же самый день Хэйко явилась к нему с исповедью. При мысли об этих двух женщинах Гэндзи улыбнулся.

Прекрасная гейша, знающая куда больше, чем ей следовало бы.

Наивная чужестранка, знающая лишь то, что ей хотелось знать.

Он подумал о них, и это снова напомнило ему о жестоких ограничениях пророческого видения.

Гэндзи сперва почувствовал, как дрожит земля, и лишь после этого услышал стук копыт — кто-то гнал лошадь галопом. Он взглянул в сторону выхода из долины, и увидел на склоне здание с островерхой крышей и примыкающей к нему колокольней. Колокольню венчал христианский крест. Мимо церкви Эмилии стремительно проскакал Хидё. Гэндзи не стал ждать, пока тот подъедет и сообщит ему новости; он вскочил на коня и помчался в сторону «Воробьиной тучи».

Во дворе было полно слуг. Завидев Гэндзи, они принялись кланяться. Не обращая на них внимания, он бросился в замок. И еще с дальнего конца коридора услышал долетающие из его собственной спальни вопли новорожденного. Ноги сами понесли князя туда.

Служанка поднесла ему младенца — показать. Но Гэндзи сейчас интересовала мать, а не ребенок. Он лишь скользнул беглым взглядом по пищащему комку, и собрался войти во внутренние покои. Но тут оттуда вышел доктор Одзава и закрыл за собою дверь.

Как она?

Роды были очень тяжелые, — сказал доктор Одзава. Лицо у него было мрачное.

Но ей ничего не грозит?

Доктор Одзава покачал головой и согнулся в поклоне.

Мне очень жаль, мой господин…

И при этих словах Гэндзи затопило одно-единственное, ни с чем не смешанное чувство. Горе. Он рухнул на колени.

Доктор Одзава опустился рядом с ним.

Князь Гэндзи, вы — отец.

Гэндзи был сломлен скорбью и даже не возражал, когда ему в руки вложили младенца. У ребенка на шее что-то поблескивало. И хотя слезы застилали глаза Гэндзи, он мгновенно узнал эту вещь. Он уже видел ее. Даже дважды.

В первый раз — в другом видении.

И во второй — в снежной норе.

Небольшой серебряный медальон, украшенный изображением креста и стилизованного цветка, — скорее всего, лилии.

Я же предупреждал вас, господин, что вам не следует перенапрягаться, — строго сказал доктор Одзава.

Гэндзи лежал на постели, в комнате, выходящей в розовый сад. Он не помнил, как здесь очутился. Но помнил, как терял сознание.

Я всего лишь беседовал с гостями.

Значит, вы беседовали слишком долго. Пожалуйста, господин, разговаривайте поменьше.

Гэндзи уселся.

Со мной все в порядке.

Люди, с которыми все в порядке, не падают без сознания.