Спасибо, Мукаи. Ты, как всегда, действуешь безукоризненно.

Похвала стоит недорого, а ответные чувства себя оправдывают.

Мукаи низко поклонился.

— Я недостоин таких похвал, мой господин.

До камеры пыток они дошли в молчании. Как обычно, Каваками сосредоточненно размышлял о собственных достоинствах. Кто упрекнул бы его за это? Его виды на будущее казались столь блестящими, что превосходили даже самые смелые мечты самого Каваками. Каваками вдруг стало любопытно: а о чем сейчас думает Мукаи? Если, конечно, он вообще о чем-нибудь думает… Не то, чтоб Каваками это и вправду интересовало. Ему часто — как и сейчас — казалось, будто Мукаи просто присутствует где-то, бездумно и бездеятельно. Одним лишь богам и буддам ведомо, что творится у него в голове, — если, конечно, они дают себе труд туда заглянуть. Возможно, и не дают. Какое же это несчастье — быть таким ничтожеством! Ну что ж, по крайней мере, Мукаи повезло с господином.

Все слишком явные следы насилия исчезли. Гонца, самурая средних лет — его звали Годзиро — аккуратно одели в тот самый наряд, что был на нем, когда его схватили. Он сидел на полу в обычной позе, подогнув ноги. За спину ему подсунули деревянную подпорку — иначе гонец просто не смог бы сидеть, ведь ноги у него были сломаны. Лицо гонца было искажено от боли и усеяно капельками пота; дышал он хрипло и прерывисто. Каваками невольно скользнул взглядом по рукам самурая, ожидая увидеть недостающие пальцы. Однако все пальцы были на месте. Значит, ему отрубили что-то другое.

Тебе нет никакого смысла хранить молчание, — сказал Каваками. — Мы и так знаем, что тебе было поручено. Передать войску княжества Акакока приказ о переходе в боевую готовность. Мы спрашиваем тебя лишь ради подтверждения.

Меня не волнует, что вы знаете, — отозвался Годзиро.

А зря, — заметил Каваками. — Поскольку мое знание приведет к смерти твоего князя, к уничтожению его дома и к гибели всех твоих родных.

Тело Годзиро затряслось, лицо исказилось, и с губ сорвались странные сдавленные звуки. Каваками подумал было, что с пленником случился припадок, — и лишь потом понял, что на самом деле самурай смеялся.

Ты — Въедливый Глаз, — сказал Годзиро. — Ты можешь узнать все про всех. Все, кроме самого важного.

И что же это?

Будущее, — сказал Годзиро. — Будущее знает лишь один человек — князь Гэндзи.

Дурак! — Хоть это было и нелегко, Каваками сумел сдержаться. Какой смысл бить искалеченного пленника? — Ты хочешь умереть в мучениях ради детских сказочек?

Да, Въедливый Глаз, я умру здесь. Но мои сыновья будут жить и служить господину, наделенному даром предвидения. Они еще помочатся на твой гниющий труп. — Он снова рассмеялся, преодолевая боль. — Если кто из нас и обречен, так это ты.

Каваками встал и вышел, не сказав более ни единого слова. Он был слишком взбешен, чтоб говорить. Мукаи поспешил следом за начальником.

Следует ли мне предать его смерти, господин?

Нет. Пока не надо. Продолжай допрос.

Он не заговорит, господин. Я в этом уверен.

И все-таки продолжай. Со всем тщанием, не упуская никаких способов.

Мукаи поклонился.

Слушаюсь, мой господин.

Каваками отправился в чайный домик.

А Мукаи вернулся в камеру пыток. Как он и предсказал, Годзиро не выдал никаких сведений, хотя ему поочередно ломали, дробили или удаляли различные части тела, а затем стали поочередно демонстрировать его же внутренние органы. Он кричал и плакал. Никакой герой на его месте не смог бы удержаться от этого. Но он ничего не говорил.

Уже глубокой ночью, в час быка сердце Годзиро содрогнулось в последний раз. Мукаи поклонился мертвому и мысленно попросил прощения. Он был уверен, что дух Годзиро простит его. Они оба — самураи. И каждый служил своему господину, как мог. Мукаи распорядился, чтоб тело захоронили с почестями, хотя и втайне.

Покинув камеру, Мукаи направился в сторону своих покоев, но не дошел туда. Убедившись, что за ним никто не следит, Мукаи скользнул в потайную дверь. Через несколько минут он уже очутился за стенами замка Эдо и быстро зашагал в сторону района Цукидзи, к княжеским дворцам.

Хэйко проснулась от того, что кто-то крался в темноте. Кто бы это ни был, он старался идти как можно тише. Возможно, он имел право находиться здесь. Но ведь стен теперь не было. Так что разумнее было предполагать, что гость явился с недобрыми целями. В изголовье стояла подставка с двумя мечами Гэндзи. Хэйко уже собралась было схватить вакидзаси, когда Гэндзи потянулся к катане. Лишь тогда Хэйко поняла, что князь тоже проснулся.

Господин! — донесся из-за двери голос Хидё.

В чем дело?

Прошу прощения за беспокойство, но некий человек настойчиво просит дозволения незамедлительно повидаться с вами.

Что это за человек?

Он не назвался, и лицо его скрыто. Но он дал мне знак и сказал, что вы его узнаете.

Покажи мне знак.

Дверь скользнула в сторону, и Хидё вполз в комнату. Он поклонился, подполз поближе и вручил Гэнзди плоский круглый металлический предмет размером с крупную сливу. Это была старинная цуба — гарда меча — с изображением стаи воробьев, летящих над волнами.

Я приму его. Через надлежащее время проведи его сюда.

Хидё заколебался.

Не будет ли разумнее потребовать, чтобы он сперва открыл лицо?

Разумно, но не обязательно.

Да, господин.

Хидё, не вставая с колен, попятился, вышел и закрыл за собою дверь.

Хэйко натянула нижнее кимоно и встала с постели.

Я выйду.

Куда?

Хэйко опомнилась. Ну, конечно! Это покои для слуг, единственная уцелевшая часть дворца. Они с Гэндзи заняли главную комнату. Во всех прочих устроилось по несколько человек. Свободной комнаты, куда она могла бы удалиться, просто нет.

Я подожду снаружи.

Сейчас слишком холодно. Кроме того, я предпочитаю, чтоб ты осталась.

Мой господин, я сейчас не в том виде, чтоб показываться на глаза кому-то кроме вас.

Распущенные волосы гейши струились по плечам и спускались до бедер. Хэйко была почти что голой. На лице у нее не было ни капли краски. В последнее время Гэндзи нравилось видеть ее ненакрашенной. Ей потребуется не меньше часа, чтоб привести себя хоть в сколько-то приличный вид, да и то при условии, что ей будет помогать Сатико.

Сейчас настали странные времена. Обычные правила неприменимы к ним. Приведи себя в порядок, насколько сумеешь.

Хэйко уложила волосы в подобие простой прически в хэйанском стиле: сделала пробор посередине и перехватила распущенные пряди лентой. Несколько кимоно, надетых одно поверх другого и красиво уложенных, изображали просторный наряд той эпохи. Гейша едва коснулась лица пуховкой, но хотя пудра и румяна были совершенно незаметны, они подчеркнули блеск глаз Хэйко и очертания губ.

Ты меня поражаешь, — сказал Гэндзи, когда Хэйко вернулась с чайным подносом в руках.

А что такое, мой господин?

Ты выглядишь так, словно мгновение назад сошла с картины времен Блистательного Принца. — Он указал на свое наспех подпоясанное кимоно. — А я выгляжу в точности как тот, кем я и являюсь. Как человек, разбуженный посреди ночи.

Появление гостя избавило Хэйки от необходимости скромно возражать Гэндзи. Гость оказался рослым мужчиной, закутанным в длинный плащ. Неуклюжесть его движений показалась Хэйко смутно знакомой. Она уже где-то видела этого человека. Но где?