Господин Сигеру! Я и не знал, что вы в Эдо.

Я только что прибыл, господин Каваками, и еще не имел возможности сообщить вам о моем местонахождении.

Откровенно говоря, где вы находились до этого, мне также совершенно неизвестно.

В самом деле? Чудовищный промах со стороны моих подчиненных. — Сигеру поклонился, не спуская глаз с Каваками. — Я прослежу, чтоб виновные понесли наказание.

Не сомневаюсь, — отозвался Каваками. — А пока что будьте так добры, пропустите нас во дворец — для инспекции.

Нам не сообщали о готовящейся инспекции. А потому я вынужден с сожалением отклонить ваше предложение.

Я ничего вам не предлагаю! — Каваками послал коня вперед, и его самураи двинулись следом. — По приказу сёгуна я должен осмотреть все разрушенные дворцы и побеседовать с каждым выжившим князем. Так что отойдите, пожалуйста, с дороги, господин Сигеру.

Мечи Сигеру выпорхнули из ножен одним изящным, плавным движением — так журавль расправляет крылья. Вот только что руки Сигеру были пусты, а в следующее мгновение в правой его руке оказалась катана, а в левой — вакидзаси. Он держал оружие опущенным; стойку его нельзя было назвать защитной, да и на готовность к атаке она тоже не указывала. Неопытный наблюдатель решил бы, что Сигеру собрался сдаваться — настолько не готовым к бою он казался.

Но Каваками знал, что думать так было бы ошибкой. Как и всякий самурай, Каваками изучал в свое время «Го-рин-но-сё», «Книгу пяти колец», классический трактат Миямото Мусаси, посвященный исскусству фехтования. Стойка Сигеру была основной, предшествующей бою, — му, пустота. Это никак нельзя было счесть неготовностью. Сигеру был открыт всему, ничего не предугадывая и все принимая. В былые времена лишь один-единственный человек смел использовать эту стойку, и это был сам Мусаси. После него на это тоже осмеливался всего один-единственный человек. И это был Сигеру.

Каваками подал сигнал, и сорок клинков покинули ножны. Его самураи быстро перестроились, приготовившись напасть на Сигеру с трех сторон. Зайти ему за спину они не решились. Для этого потребовалось бы пересечь границу, разделяющую улицу Эдо и территорию дворца, принадлежащую клану Окумити. А такого приказа они пока что не получили.

Сам Каваками не стал браться за оружие. Наоборот — он заставил коня отступить на расстояние, которое счел безопасным.

Вы что, настолько оторвались от реальности, что смеете препятствовать исполнению приказов сёгуна?

Как вам известно, я не имею чести служить сёгуну, — ответил Сигеру. — До тех пор, пока эти приказы не подтвердил мой князь, для меня они ничего не значат.

По тому, как Каваками держался в седле, Сигеру понял, что главу тайной полиции нельзя назвать искусным наездником. А значит, он сможет добраться до Каваками раньше, чем тот успеет развернуть коня и сбежать. По оценке Сигеру, их разделяло расстояние протяженностью в пять ударов сердца. Правда, придется прорубиться через десяток самураев, но с этим особых трудностей не будет. Все его вероятные противники напряжены от страха. Они уже все равно что покойники.

Господин Каваками! Какая неожиданность!

К недвижно застывшим противникам небрежным шагом приблизился Сэйки. Он словно бы не заметил обнаженных мечей.

Мне бы следовало пригласить вас выпить чего-нибудь освежающего. Но сейчас, как вы сами видите, мы не вполне готовы принимать гостей. Может, в другой раз?

Сэйки, приведите господина Сигеру в чувство, — если можете, конечно. — Каваками похлопал нервничающего скакуна по шее. — Мы исполняем приказ сёгуна, а он мешает нам войти.

Прошу прощения за дерзость, господин Каваками, — сказал Сэйки, вступив в полукруг, очерченный сверкающими клинками, — но я считаю, что господин Сигеру совершенно прав.

Что?!

Осакское соглашение гласит, что сёгун должен извещать князя о готовящейся инспекции по меньшей мере за две недели до таковой. Как главный распорядитель княжества Акаока, я вынужден сообщить вам, что мой господин не получал такого сообщения.

Осакскому соглашению двести пятьдестя лет!

И тем не менее, — возразил Сэйки, низко поклонившись, — оно по-прежнему действует.

Судя по выражению лица Каваками, ему в голову пришла какая-то удачная мысль.

Насколько я помню, на время войны действие этого соглашения приостанавливается.

Совершенно верно. Но мы не находимся в состоянии войны.

За спиной у Каваками обрушился горящий дом, и конь, испугавшись, поднялся на дыбы. Каваками потребовалось несколько секунд, чтоб вновь обуздать жеребца.

Если это не война, то как же тогда выглядит война? — поинтересовался Каваками.

В соглашении указывается, что война должна быть официально объявлена, — сказал Сэйки. — Сёгун объявлял кому-нибудь войну?

Каваками нахмурился.

Нет, не объявлял.

Он развернул коня и ускакал, оставив Мукаи разбираться. Тот приказал самураям вложить мечи в ножны и увел их.

Дипломатичен, как всегда, — сказал Сигеру, пряча оружие.

Благодарю вас, — сказал Сэйки, хотя и знал, что в устах Сигеру это не похвала. — Кажется, господин Сигеру, вы снова пришли в себя. Очень, очень своевременно.

Господин, — сказал Хидё, — Старк тайком носит при себе огнестрельное оружие.

Да, я знаю, — отозвался Гэндзи. — Можешь не беспокоиться. Он для меня не опасен.

Господин, вы уверены?

Да.

Хидё расслабился. Раз дело касается предвидения, то оно выходит за пределы его должностных обязанностей.

Гэндзи улыбнулся. Как это удобно — иметь в качестве командира телохранителей человека, чьи мысли так легко читать, словно они и вправду написаны у него на лице.

С Ханако все в порядке? — поинтересовался он.

Не знаю, господин.

Ты что, не нашел ее?

Я ее не искал.

Почему же?

Я обязан обеспечить вашу безопасность. Я не могу отвлекаться ради личных дел.

Хидё, речь идет о твоей невесте, будущей матери твоего сына и наследника, твоей подруге жизни.

Да, господин.

Ну так иди и разыщи ее. В твое отсутствие меня будет охранять Симода. Я верно говорю, Симода?

Да, господин.

Хидё низко поклонился.

Я скоро вернусь, господин.

Ты вернешься завтра утром, — сказал Гэндзи, — после завтрака. И еще. Не кланяйся больше так низко. Как глава телохранителей, ты не должен ничего упускать из виду, даже на мгновение.

Слушаю и повинуюсь, господин.

Отлично. Желаю тебе поскорее отыскать невесту.

Хэйко подождала, пока Хидё уйдет, а Симода отступит на некоторое расстояние. Они сидели на подушках, в большом шатре, установленном у единственной уцелевшей стены. Дул легкий ветерок, и нес с собою запах моря.

Как вы изменились за столь краткое время, — сказала Хэйко. Она потрогала фляжку с сакэ. Убедившись, что напиток имеет нужную температуру, Хэйко наполнила чашку Гэндзи.

О чем это ты?

Всего неделю назад вы были всего лишь номинальным главой клана. Ничтожеством, которое едва терпят собственные вассалы. Теперь вы — на самом деле их господин. Чрезвычайно примечательное преображение.

Критические моменты меняют людей, — сказал Гэндзи, наполняя, в свою очередь, чашку Хэйко. — Если им везет, то в такие моменты они узнают, чего стоят на самом деле.

Хэйко отвернулась. Открытый взгляд Гэндзи вызвал смятение в ее душе. Как же это было трудно — любить его! И насколько же труднее это стало теперь, когда он ответил любовью на любовь… О, если бы они были крестьянами, или торговцами, или рыбаками — они могли бы без оглядки отдаться своим чувствам, не думая о тайном подтексте и возможных последствиях!

Вас сейчас переполняют чувства, порожденные необычностью происходящего, — сказала Хэйко. — Я забуду все, что вы мне сегодня говорили.

Ты никогда об этом не забудешь, — возразил Гэндзи. — И я тоже. Мои чувства вызваны не необычностью момента. Они принадлежат тебе, Хэйко. Тебе одной.

Вы вовсе не должны расточать мне любезности, — сказала Хэйко. По щекам ее текли слезы, но на губах ее играла нежная улыбка, и дыхание ее оставалось ровным. — Я люблю вас. Я полюбила вас в тот самый миг, когда впервые увидела. Я буду любить вас до последнего вздоха. А вы вовсе не обязаны любить меня.