Неужели это наилучшее, что мы можем сделать сейчас? — спросил Сохаку. — Броситься очертя голову под дула чужеземных пушек?

Господин!

Таро с трудом сдерживал коня; тому не терпелось припустить следом за ускакавшими собратьями.

Наши вожди движутся в неправильном направлении, — сказал Сохаку.

Господин, прикажите!

Таро так же не терпелось броситься вперед, как и его коню. Шесть месяцев жизни в монастыре так и не сделали из него монаха.

Сохаку кивнул.

Таро немного ослабил поводья, и конь стрелой понесся по улице. Таро умчался — монах с двумя мечами за поясом, совершенно не вяжущиеся с его обликом, держащийся в седле как заправский кавалерист.

Сохаку остался в одиночестве. Местные жители попрятались по домам. Это было весьма разумно в те времена, когда война велась мечами и стрелами. Теперь же подобный образ действий губителен. Почти так же губителен, как скачка под обстрелом. Сохаку пришпорил коня и отправился догонять своего князя.

Старк не стрелял из револьвера около года. Присоединившись к сан-францисской миссии Истинного слова, он сказал Эмилии и Кромвелю, что выбросил свое оружие в океан. Это положило конец тренировкам. Раз стрелять было нельзя, Старк стал учиться как можно быстрее выхватывать револьвер. Он занимался этом в миссии, у себя в комнате, и во время плавания на «Вифлеемской звезде» — в своей кабине. Возможно, от его хваленой меткости уже ничего и не осталось. Есть лишь один способ сохранить ее — стрелять, и стрелять регулярно. Чувствовать, как дергается в руке пистолет, когда порох взрывается, и из дула вылетает кусочек свинца. Не позволять, чтоб это движение — равно как грохот, вспышка, запах или дым — отвлекли тебя. Старк был уверен, что и сейчас сможет с десяти шагов попасть человеку ровно в середину груди. А с двадцати — уже неизвестно. Зато скорость его возросла. Он был сейчас куда проворнее, чем в те времена, когда слава его гремела по западному Техасу.

За пять дней пребывания во дворце князя Гэндзи Старк ни разу не прикоснулся к своим пистолетам. Половина здешних стен была сделана из бумаги — в прямом смысле слова, — и вокруг постоянно кишели люди. Уединиться Старк мог лишь в одном-единственном месте — в собственном сознании. Там он и тренировался.

Достать револьвер.

Взвести курок.

Прицелиться в сердце.

Спустить курок.

При отдаче снова взвести курок.

Прицелиться в сердце.

Спустить курок.

В этом имелось определенное преимущество. Сознание Старка всегда было при нем, и он мог тренироваться где угодно и когда угодно.

Наблюдавшие за ним самураи думали, что он погружен в молитвы или в медитацию, общается с Богом или очищает разум ото всех мыслей, повторяет про себя мантры, как последователи будды Амида, или пребывает в пустоте, как последователи дзен-буддизма. Чем бы Старк ни занимался, он подолгу пребывал недвижен. Самураи никогда прежде не видели настолько спокойного чужеземца. Когда он стоял среди них в дворцовом садике, то был неподвижен, как скала.

Достать револьвер, взвести курок, прицелиться, выстрелить. Снова, снова и снова. Старк был всецело поглощен этим занятием, когда раздался пронзительный усиливающийся свист. Взрыва Старк не услышал.

Когда он открыл глаза, вокруг было тихо. Стояла ночь. Старк остановился у дверного проема и заглянул в спальню. Мэри Энн баюкала детей, прижав обоих девочек к груди. Бекки и Луиза были маленькими, но не настолько маленькими, какими их все привыкли считать. Девочкам пора было отправляться в постель, чтоб взрослые тоже могли лечь. Но сон их был столь безмятежен, что у Старка рука не поднялась будить малышек или мать. Все они были его прекрасными грезами.

Веки Мэри Энн дрогнули. Женщина открыла глаза, увидела Старка и улыбнулась.

Я люблю тебя, — тихо сказала она.

Прежде, чем Старк успел ответить, следующий взрыв привел его в сознание. Оказалось, что он лежит навзничь. Свист и взрывы следовали один за другим. Во все стороны летела шрапнель и всяческие обломки.

Рядом со Старком на землю упала капля крови. Старк поднял взгляд. Среди ветвей ивы застряла верхняя половина тела; это был один из самураев, наблюдавших за Старком. Нижняя половина так и осталась лежать на полированом деревянном полу галереи.

Разумнее всего было бы забиться в укрытие и переждать там. Бежать никакого смысла не имело. Как поймешь, где сейчас безопасно? Впрочем, Старк об этом не думал. Он просто вскочил и бросился в ту сторону, где находилась комната Кромвеля. Именно там он оставил Эмилию всего несколько минут назад, и именно туда вошла Хэйко, когда он проходил мимо. Эмилия была единственным на свете человеком, кого он хотя бы с натяжкой мог причислить к знакомым. Если она умрет, он останется совсем один. А почему вдруг Старк подумал о Хэйко, он и сам не знал.

Одно из четырех зданий, образовывавших стороны внутреннего дворика, исчезло, а второе в тот самый момент, когда Старк пробегал мимо, превратилось в охваченную пламенем груду обломков.

Он обнаружил, что все гостевое крыло дворца лежит в руинах. Его опередили: какой-то дородный мужчина уже искал среди развалин уцелевших.

Кумэ — а это именно его заметил Старк — интересовало всего четыре человека. Хэйко — чтоб спасти ее, если удастся. И трое чужеземцев — чтобы прикончить их. Артобстрел дал ему возможность проникнуть во дворец, какой ему иначе не представилось бы. Кумэ не знал, чьи пушки произвели подобное опустошение, но был уверен, что не сёгунские. Иначе Въедливый Глаз, Каваками, рассказал бы ему об этом обстреле заблаговременно. Но кто же тогда решился на столь дерзкий шаг без ведома и позволения сёгуна? Кумэ размышлял об этом между делом, копаясь в развалинах. Возможно, это начало той самой внутренней войны, о которой так долго говорили. Хотя странно: с чего бы вдруг начинать ее с удара по княжеским дворцам в Эдо, вместо того, чтобы начать с захвата замков, стратегически важных перевалов и двух главных дорог, Токайдо, идущей вдоль побережья, и Накасэндо, проходящей через центр страны? Взрывы тем временем переместились восточнее, равно разнося дворцы и сторонников, и противников сёгуна. В какое же неспокойное время мы живем!

Кумэ приподнял упавшую балку. А, вот и она!

Хэй-тян! — позвал Кумэ. Хэйко открыла глаза и моргнула. Цвет лица у нее был хороший. Быстро осмотрев девушку, Кумэ удостоверился, что переломов и кровотечений нет. Возможно, она просто оглушена. — С тобой все в порядке?

Кажется, да, — отозвалась Хэйко.

Лишь услышав эти слова и расслабившись, Кумэ осознал, сколь сильное напряжение сковывало его тело. Он присматривал за Хэйко с тех самых пор, как ее в трехлетнем возрасте отправили в деревню. Сперва Кумэ делал это по приказу Въедливого Глаза. Это была работа. Но годы шли, и постепенно работа превратилась во что-то иное. Некоторое время назад Кумэ решил, что если вдруг Въедливый Глаз прикажет ему убить Хэйко, он вместо этого убъет Въедливого Глаза. На самом деле, Кумэ готов был убить любого, кто стал бы угрожать девушке. Хоть Кудо, хоть Гэндзи, хоть самого сёгуна. Конечно, это не очень профессиональный подход, и не очень лояльный. Кумэ готов был это признать. Но что же поделаешь? Он любил эту юную женщину — орудие, которое он сам же и помог создать, — словно родную дочь.

Это ты взорвал бомбу? — спросила Хэйко.

Нет. Это пушки. По-моему, стреляли с моря.

Почему? Что, началась война?

Не знаю. Не двигайся. Сейчас я тебя освобожу.

Кумэ осторожно сдвинул тяжелую балку в сторону. Потом он заметил рядом с рукой Хэйко прядь странных светлых волос. Чужеземная женщина. Кумэ достал кинжал. Один неприметный разрез на шее — и она умрет.

Старк находился в двадцати шагах от неизвестного, когда увидел клинок. На первый взгляд можно было подумать, что мужчина хочет перерезать какую-то помеху. Потом он повернулся к Старку, и глаза их встретились. Старк узнал этот взгляд. Так смотрит человек, прицеливающийся перед выстрелом.