— Я вижу перед собой женщину, которая боится быть прекрасной. Женщину, которая старается оставаться в тени. Голова ее опущена, и она имеет блеклый вид, как выгоревшие обои. Она готова терпеть обиды и оскорбления, и все потому, что никто не говорил с ней иначе. В тот момент, когда она выйдет из тени и поверит в себя, она поразит всех своим великолепием. Я сожалею, что встретил тебя, когда дело зашло слишком далеко. Но отныне я буду приходить сюда, чтобы не допустить повторения прошлого.

Ее губы дрогнули. Она чувствовала себя полностью обнаженной перед ним, как будто он сорвал с нее покров. Однако она не стыдилась этой наготы. Какое волшебство позволило ему увидеть в ней то, чего не могли увидеть другие мужчины? И какое счастье, что он смог распознать в ней другую женщину.

— Я не знаю, как стать бесстрашной.

Солтер покачал головой и вздохнул. Затем окинул взглядом комнату и остановился на противоположной стене.

— Где ты приобрела эту картину?

Минна повернула голову в направлении его взгляда. Это было небольшое полотно, на котором художник изобразил открытую деревянную калитку и дорожку, ведущую к коттеджу на заднем плане. Минне очень нравились утки, собравшиеся около открытой калитки.

— В Котсуолдсе. Мой отец купил ее для меня у старика, который писал картины прямо в поле.

— Какова ее ценность?

Минна пожала плечами:

— Мой отец заплатил за нее всего несколько пенсов.

— Я спросил не об этом. Я спросил, какова ее ценность.

Минна сдвинула брови:

— Я не знаю. Старик не был известным художником. Он просто любил рисовать.

— Для тебя и твоего отца, возможно, эта картина стоила всего несколько пенсов. Но эта картина невольно приковывает взор своей выразительностью, вероятно, она написана человеком, обладавшим значительным мастерством и имевшим большой жизненный опыт. На закате жизни, зная, что ему осталось не много дней, он решил использовать драгоценное время для создания этого художественного произведения. Должно быть, этот коттедж имел для него особое значение. Этот неизвестный художник создал произведение, которое, по-видимому, ценил очень высоко. Тот факт, что он продал картину так дешево, не умаляет ее ценности. Во всяком случае, для меня.

Минна снова взглянула на картину. Теперь она увидела ее глазами Солтера и оценила как шедевр.

— Тебе явно нравится эта картина, Минни. Ты должна помнить, что тоже представляешь собой ценное творение. Даже если другие ошибочно недооценивают тебя, ты не должна умалять свою ценность.

Ее глаза увлажнились, и две слезинки скатились по щекам. Она вспомнила слова Мэгги: «Тебе достался отличный мужчина, дорогая».

— Иди сюда, — сказал Солтер, жестом приглашая лечь рядом с ним.

Минна легла лицом к нему поверх покрывала. «Вот, значит, каково чувствовать себя, лежа рядом с мужчиной», — подумала она. Минна часто пыталась представить нечто подобное. Однако ее фантазии казались бледными в сравнении с реальностью. Потому что на этот раз она не была бесстыдной дояркой, или скучающей графиней, или каким-то другим персонажем в ее эротических сценариях. Теперь она была самой собой, и этот мужчина смотрел на нее, не отрывая глаз.

Они лежали так, разговаривая в течение нескольких часов, и это было лучше, чем секс. Он стал для нее очень близким человеком. Минна, испытывая необычайное удовлетворение, не заметила, как погрузилась в сон.

Когда она проснулась на рассвете, Солтер уже ушел, оставив на подушке записку на голубой бумаге, взятой с ее письменного стола.

«Минни,

спасибо, что позволила мне остаться с тобой на ночь. Я никогда не встречал такой замечательной девушки. Мне было приятно находиться в твоей компании. Я опять приду к тебе сегодня днем, так как должен тебе кое-что показать. Я не хотел уходить, не попрощавшись, но также не хотел будить тебя и потому оставил поцелуй на твоей щеке.

Твой Солтер».

Минна поднесла руку к щеке, словно пытаясь поймать ускользающий поцелуй. Затем прислонилась спиной к подушке, мечтательно закрыв глаза. Казалось, душа ее воспарила над кроватью, и она ощущала необычайную легкость во всем теле. Это был первый поцелуй мужчины! Она прижала записку — первое любовное письмо — к груди. Какой удивительный мужчина! Какая волшебная ночь! Какое изумительное чувство!

Что, если она не сумеет сохранить его интерес к ней?

— Из этого ничего не получится.

Достопочтенный лорд-мэр Лондона сидел за столом с хмурым видом и большой бутылкой виски.

Сэр Джайлс Морней был достаточно благоразумен, чтобы скрыть свое раздражение.

— Милорд, эффективность финансируемой государством полиции подтверждается. В настоящее время полицейские успешно действуют в Лондоне. Как мы и прогнозировали, преступность в метрополии существенно уменьшилась. Пора ввести эти силы и в деловом центре Лондона.

Лорд Бенсонхерст положил ногу на ногу. Лорд-мэр имел благородный вид и отличался необычно низким властным голосом. Если бы не густые седые волосы и глубокие морщины в уголках глаз, ничто не выдавало тот факт, что ему уже далеко за шестьдесят.

— Сэр Джайлс, вы умный человек и занимаете пост министра внутренних дел. Я понимаю, что вы заботитесь о безопасности граждан. Однако я не раз достаточно ясно высказывал свое мнение. Я не хочу, чтобы полиция действовала в Сити.

Сэр Джайлс опустил глаза. Он носил большие круглые очки, и свет из окна, проходя через них, создавал блики в виде полумесяца на его щеках.

— Должен сказать, такое мнение лишено серьезных оснований. В Сити, на площади в квадратную милю, расположены важные коммерческие и финансовые предприятия, и люди там нуждаются в защите. Полагаю, вполне естественно, что есть противники создания новой системы охраны. Однако глупо не допускать полицию в Сити.

Лорд Бенсонхерст рассвирепел. Он не ожидал такого оскорбления в своей роскошной резиденции, в центре города, которым он управлял.

— Позволю себе не согласиться с вами, сэр Джайлс. Речь идет не просто о нежелании перемен или инертности. И это не мой каприз. Дело в том, что граждане не готовы к этому. Вводить громоздкую полувоенную организацию в центр города — дурная политика. Большинство моих избирателей расценят присутствие ваших полицейских как покушение на их гражданские свободы.

Отличительной особенностью сэра Джайлса являлась его способность взвешивать свои слова. Он не был склонен к театральности, предпочитая сдержанный убедительный тон.

— А вы не думали, что в связи с появлением полиции в Уайтчепеле криминальные элементы переместятся в Сити? Преступники, естественно, двинутся туда, куда не допускается полиция.

Лорд Бенсонхерст фыркнул:

— Сити достаточно защищен. Пусть безопасность лучше остается в руках тех, кто непосредственно заинтересован в ней. Каждое предприятие нанимает свою охрану. Так и должно быть. Использовать общественные деньги для финансирования универсальной, рассредоточенной организации не имеет смысла.

— Думаю, Сити не разорится. Там самый большой доход на душу населения. А площадь, которую будет контролировать полиция, весьма мала. Нет необходимости иметь там слишком большие силы.

— Я вообще не вижу необходимости в этой клиентуре.

— Не видите? В таком случае я вынужден напомнить вам о вашем помощнике, покойном лорде Родерике Прескотте. Разве он не был жестоко убит здесь, в Сити, который, по-вашему, не нуждается в полиции?

Холодные голубые глаза лорда Бенсонхерста приняли суровое выражение.

— Мне кажется дурным вкусом использовать убийство коллеги и друга в качестве аргумента.

Блики света в виде полумесяца на щеках сэра Джайлса удлинились, когда он опустил голову.

— Прошу прощения. Я не предполагал задеть ваши чувства. Я хочу лишь, чтобы подобный трагический инцидент больше никогда не повторился. Лондон нуждается в независимой организации, чтобы охранять граждан от преступников.