Но, приблизившись к даче, Стивен натолкнулся на тот самый сарай, который видел с веранды. Здесь посольство держало своих лошадей. И здесь он мог проспать остаток ночи, не опасаясь никаких вопросов. Стивен тихонько вошел в сарай, пытаясь не разбудить животных.

И все же, войдя, он услышал похрапывание и сопение лошадей. В конюшне, вероятно, ради спокойствия животных, горел керосиновый фонарь, испускавший колеблющийся желтый свет. Денников было десять, но в них оказалось лишь три лошади: великолепные представительницы арабской породы – две вороных и одна гнедая. Гнедая заржала при виде человека. Животные были изумительно красивыми, но нервными, и если бы Меткалф не сумел успокоить их, они разволновались бы и могли бы даже разбудить гостей, спавших в расположенном поблизости доме.

Одна за другой лошади начали вздергивать и выгибать шеи, издавая носами мягкие сопящие звуки. Если в первый момент они настороженно вздернули уши, то теперь снова опустили их, прислушиваясь к спокойному голосу человека. Меткалф подошел к ближней лошади и, конечно, приблизился не сзади, что могло бы напугать ее, а сбоку, что-то ласково приговаривая. Лошадь негромко фыркнула, когда человек начал поглаживать ее по шее, холке, гладкому боку; прошло несколько минут, и она совсем успокоилась. Ее уши склонились вперед, нижняя губа отвисла. Глядя на нее, начали успокаиваться и другие. Их дыхание стало ровным, почти неслышным.

Расположившись на ночлег на охапке сена и ощущая тепло, исходящее от керосинового фонаря, Меткалф заснул. Сон, ужасно необходимый ему, пришел быстро и был глубоким, хотя и заполненным странными обрывочными сновидениями.

Его разбудил упавший на лицо луч яркого солнечного света. Было раннее утро, и хотя он, если бы ему дали такую возможность, проспал бы еще пару часиков, Стивен отдавал себе полный отчет в том, что ему пора убираться отсюда.

У него все болело, от ночлега на неудобном импровизированном тюфяке разболелись ушибы и обнаружилось растяжение связок, которое он заработал во время своего безумного бегства через лес. Пальто и брюки облепила пыльная солома. Он сел и провел ладонью по лицу, протер кулаками усталые глаза.

Внезапно ржавые петли громко заскрипели, и помещение залил утренний солнечный свет. Дверь распахнулась. Меткалф соскочил с сена, метнулся в пустой денник и прижался к стене. Арабские красавицы негромко заржали, но это был звук не тревоги, а приветствия. Они, явно, узнали вошедшего.

Меткалф – тоже.

Это была Лана, одетая в костюм для верховой езды и с платком на голове.

– Лана, – негромко произнес он.

Увидев его, она вскинула брови, но почему-то не показалась сильно удивленной. Прежде чем она успела принять неодобрительное выражение, Меткалф заметил, что в ее лице мелькнула и поспешно скрылась самая неподдельная радость.

– Стива? – Казалось, она пытается заставить себя говорить холодным тоном. – Но ведь мы же условились – завтра в Сокольниках, когда стемнеет.

– Видимо, я не мог дождаться.

Она покачала головой и захихикала, не в силах выдержать напускную строгость.

– Только посмотри на себя! Что случилось с человеком, одевающимся лучше всех в Москве?

Он знал, что походит на бродягу: солома торчала у него в волосах и густо покрывала пальто и серый фланелевый костюм, и пахло от него лошадью.

– Вот видишь, до чего ты меня довела, дуся!

– Я иду кататься. Это одно из моих немногочисленных удовольствий в эти дни.

– А твой друг-немец?

Она скорчила гримасу.

– Он редко встает до полудня. И даже не заметит, что меня нет. Вообще-то в доме еще все спят.

– В таком случае ты не будешь возражать, если я присоединюсь к тебе?

Она чуть заметно наклонила голову.

– Я не буду возражать.

Она ловко седлала лошадь; Меткалф от нее не отставал. Его мать держала лошадей и позаботилась о том, чтобы он научился ездить верхом лишь немногим позже того, как научился ходить. Но он был удивлен тем мастерством, которого Лана достигла в верховой езде; это, видимо, относилось к приобретениям последних нескольких лет. Как и многие другие перемены в ней, подумал он.

В лес уходила дорожка для верховой езды, которую он прежде не замечал. Ее давно не расчищали, и всадников то и дело хлестали тоненькие веточки. Меткалф предоставил своей спутнице выбрать темп. Когда дорожка немного расширилась, Светлана наклонилась вперед, негромко причмокнула и стиснула ногами бока лошади. Ее гнедая без труда перешла на легкий галоп. Светлана ехала верхом так, будто занималась этим всю жизнь. Дорожка снова расширилась, позволив всадникам ехать бок о бок друг с другом; но когда она сузилась, женщина снова вырвалась вперед. Стивен запрокинул голову, подставив лицо мягким лучам утреннего солнца; они грели, и это успокаивало его. За те минуты, пока они ехали молча, он был убаюкан ритмичным галопом. Это так походило на добрые старые времена. Страх, ужас, подозрения – все осталось где-то позади. Он глядел на гибкую фигуру женщины, которая, казалось, совершенно сливалась с лошадью. Безупречные черты ее лица, подчеркиваемые веселой цветной косынкой, были особенно красивы во время отдыха. Печаль, которая, казалось, владела ею, улетучилась. О боже, как же он любил ее!

Через некоторое время ландшафт показался Меткалфу знакомым. Он окликнул Светлану, прервав ее мечтательное настроение, и указал на более густой участок леса, по которому несся сломя голову минувшей ночью. Прошло четыре, возможно, пять часов, но ему уже казалось, что минуло несколько дней. Светлана удивилась, но свернула с дорожки и последовала за ним. Лошади неспешным шагом пробирались между деревьями. Еще через несколько минут она все же напомнила ему, что здесь нет никакой дороги.

– Я знаю.

– Здесь нелегко будет проехать. Нам лучше вернуться на дорожку.

– Я должен кое-что найти. Это совсем недолго.

Вскоре он почти наткнулся на дерево, испачканное красной краской, и сразу понял, где находится.

– Подожди меня минуточку. – Он спрыгнул с лошади и огляделся в поисках того места, где он спрятал передатчик, навалив на него ветки и мох. Ему в глаза сразу же бросилось неожиданное зрелище.

Лесная подстилка была расчищена до голой земли. Большой плоский камень валялся в стороне, явив свету яму, которую вырыл Роджер. Яма, естественно, была пуста. Передатчик исчез.

Меткалф сразу понял, что случилось, и его охватил ужас. Молодой патрульный вернулся обратно по своим собственным следам. Иначе быть не могло. Вероятно, выведенный из себя насмешками старших, решивших доказать, что он вообще ничего не видел, даже оленя, он осмотрел лес. Передатчик был хорошо спрятан, но он сосредоточил свой поиск на том участке, где впервые заметил нарушителя, и каким-то образом нашел тайник. Торжествуя, он принес находку своим товарищам, доказав, что с самого начала был прав. И – если все произошло именно так, то теперь патрульные НКВД знали, что они гонялись в лесу не за оленем и не за простым злоумышленником, а за шпионом. За самым настоящим шпионом, и эта находка ускорит их карьеру и вызовет эффект, подобный разрыву бомбы в штабе НКВД на Лубянской площади. Сверхсовременный радиопередатчик британского изготовления! Доказательство шпионской деятельности в Москве! На Лубянке всю ночь будет гореть свет, будут созваны срочные совещания, будут сделаны страшные нагоняи по телефону, помчатся как безумные тысячи курьеров.

Все внезапно изменилось. НКВД лихо примется за поиск шпиона – или шпионской сети, поскольку у них, как и у тараканов, где попадается один, нужно искать и других.

Оставаться здесь, на том самом месте, где был передатчик, очень опасно. Наверняка уже отданы соответствующие команды и сюда направлены группы, чтобы устроить засаду и ждать возвращения шпиона, который, как и преступник, по слухам, всегда возвращается к месту преступления.

Нужно немедленно убираться отсюда!