И тогда он, не позволяя себя раздумывать, подчиняясь только инстинкту самосохранения, прыгнул вниз и тяжело приземлился на полусогнутые ноги, чтобы ослабить удар на твердом обледеневшем берегу ручья. Боль пронзила все его тело, и он, не устояв на ногах, рухнул на россыпь холодных камней. Не без труда поднявшись на ноги, он шагнул вперед и проверил лед вытянутой ногой. Лед казался твердым, толщиной самое меньшее в несколько дюймов. По нему можно было перейти. Меткалф осторожно ступил на лед, сделал еще шаг… и сразу же по колени провалился в воду. У него перехватило дыхание. Вода оказалась невероятно холодной, настолько, что, пока он торопливо выбирался на твердый прибрежный лед, его ноги едва не закоченели.

Гремевший далеко позади винтовочный огонь сообщал о том, что преследователи введены в заблуждение и кинулись в неверном направлении. Впрочем, им требовалось совсем немного – одному из них опустить голову и посмотреть сверху на речку; тут-то его и засекут.

Застывший лед оказался здесь очень тонким и ломался под ногами, так что Меткалфу пришлось и дальше брести по обжигающе холодной воде. Когда он почти добрался до противоположного берега, его правая нога, которая к тому времени превратилась в какой-то чужой непослушный предмет, за что-то зацепилась, и он рухнул ничком на обледеневший каменистый берег. Теперь его одежда полностью пропиталась холодной водой; пытаясь встать, он уже дрожал всем телом. Его ноги, потерявшие всякую чувствительность, отказывались повиноваться. Они стали мертвой тяжестью, полностью лишенной всякой подвижности. Посмотрев по сторонам, он увидел футах в двадцати пяти от себя груду покрытых наледью мертвых ветвей и листьев на крутом склоне, ведущем вверх от реки; очевидно, все это накидало сюда осенней бурей.

Меткалф, как ему показалось, целую вечность полз по земле, пока не достиг вожделенной груды, и тогда, чувствуя, как его тело теряет последние унции силы, нырнул в нее. Ломкие ветки легко подались, и он оказался в кроне обрушившегося дерева, глубоко запрятанный в его ветвях. Ноги дрожали; он не мог бежать дальше. Ему необходимо было отдохнуть. Если бы он теперь, в таком состоянии, попытался уйти от погони, его быстро поймали бы. Выносливость у него иссякла, а реакция замедлилась. Протянув руку, он поспешно схватил несколько пригоршней мертвых листьев, обломанных ветвей и заснеженного суглинка и рассыпал все это на свое пальто, пытаясь получше укрыться.

Прошло не менее минуты, а то и двух, прежде чем он услышал бегущие шаги и приближающиеся оживленные крики. Меткалф не мог понять, откуда точно они раздавались: патрульная команда могла находиться над обрывом, но, возможно, она спустилась вниз, к руслу, и тогда они увидят сломанный лед на замерзшей поверхности потока. Это укажет им путь и точно приведет к его ненадежному укрытию, где он лежит и дрожит. Действительно, его тело била неукротимая дрожь.

А затем раздался крик. Как далеко – он не мог сказать.

– Он там – я вижу его! – Вероятно, это кричал самый младший член группы, тот, которого он первым увидел в лесу. Это был деревенский парень, провинциал; его выдавало крестьянское произношение.

– О чем ты говоришь?

– Вон там! Вася, чудак, смотри, во-он там!

– Винтовку, идиот, а не револьвер!

Неужели они обнаружили его, разглядели его пальто сквозь ветки? Он съежился и напрягся. Что он мог поделать? Если они ошибались и целились куда-то в другую сторону, то худшее, что он мог сделать, это попытаться выбраться из своего укрытия, привлекая таким образом их внимание. Но если не ошибались, если один из них действительно разглядел его и собирался пустить в дело винтовку… что ж, тогда он уже все равно что мертвый. Один прицельный выстрел из винтовки в голову – вот и все, что требуется.

– Ладно, – отозвался молодой голос.

Меткалф не был религиозным человеком, но сейчас он взмолился богу, прося его сделать так, чтобы они оказались слишком далеко для точного выстрела. Он крепко зажмурился, постаравшись выкинуть из головы все мысли до одной. Его сердце громко и часто стучало.

И выстрел прогремел, отзываясь эхом в лесу.

Ничего не ударило ни в него, ни поблизости от него. Если бы стреляли по нему или по груде ветвей, он почувствовал бы сотрясение. Так что, по всей видимости, выстрел был направлен в другую сторону.

– Ты промазал, – послышался голос старшего мужчины.

– Я видел его! – возбужденно воскликнул младший. – Видел. Почти как тебя!

– Идиот! – прогремел один из старших. – Это был олень!

– Ништо это не был олень!

Прозвучал еще один голос, третьего члена команды:

– Артем прав. Это был олень. Здоровенный бык. Но ты промазал.

– Я знаю, шо такое олень! – возразил самый молодой. – Я всю жизнь охотничаю, ишшо с мальчишек.

– Ты мальчишка и есть, и ты только что стрелял в оленя и промазал, – назидательным тоном произнес один из старших.

– Хорошо, хорошо, пусть это будет олень, – уступил молодой, – но я уверен, шо видал человека. Я знаю, чем человек не схож с оленем. – Впрочем, его протесты были встречены насмешками спутников.

По начавшему слегка вздрагивать и срываться голосу молодого солдата и насмешкам его спутников было ясно, что патруль больше не уверен в существовании мужчины, убегавшего от них через лес.

– Вижу, ты, Саша, радуешься своей небольшой охотничьей экспедиции? И это после того, как ты протащил нас двадцать километров по этому проклятому лесу! А я вот что скажу: хватит спорта на сегодня. И так холодно, да и смена наша вот-вот кончится.

– И впрямь холодно, – подхватил второй. – Орденом Сталина награждается молодой товарищ Шубенцов за его отважную попытку разыскать и ликвидировать контрреволюционного оленя, несмотря на сопротивление его сторонников-кулаков. Ну а теперь пойдемте наконец.

Еще долго – самое меньшее полчаса, хотя он утратил счет времени, – Меткалф лежал, захороненный под ветками, листьями и грязным снегом, прежде чем решился выбраться оттуда. Он слышал, как патрульные НКВД уходили, громко разговаривая. Они непрерывно осыпали насмешками младшего, первым заметившего Меткалфа. То, что они решили, будто молодой патрульный действительно увидел оленя и начал стрелять по нему, было большим счастьем для Меткалфа. Вскоре они полностью убедили себя, что в лесу был олень, а не убегающий человек. И остроглазому младшему члену патруля, который действительно видел Меткалфа, правда, только его силуэт и издалека, больше не верили ни на грош. Однако Меткалф долго ждал, пока не решил, что ни один из патрульных не остался караулить. Возможно, вместо них заступила другая смена, но никаких признаков этого он не слышал.

Тем временем, хотя тело успело занеметь, к ногам, напротив, возвратилась некоторая чувствительность. После короткого отдыха ему стало заметно лучше. Сделав немалое усилие, он сумел подняться и стряхнуть с себя лед, снег и мертвые листья. Он дико замерз и вымотался, но ему нужно было обязательно уйти отсюда. К счастью, ночное небо несколько расчистилось. Сквозь волнистые туманы пробилась луна и залила печальные поляны слабым светом, так что Меткалф получил возможность ориентироваться. С помощью компаса и фонаря он пробирался через лес к даче, все время оставаясь настороже и ловя малейший звук, чтобы не пропустить возможное появление патруля. Он должен найти способ вернуться в Москву, и дача была самым подходящим местом для того, чтобы сделать это. Там имелись машины, которые он при необходимости мог бы украсть, были гости, которые могли бы подвезти его обратно в город.

Репутация пьяницы, ловеласа и завсегдатая вечеринок могла бы пригодиться для объяснения его невообразимо растерзанного вида: он мог застенчиво сказать, что, мол, ушел с девушкой; мог сказать, что слишком набрался, свалился, потерял сознание… Да, придется сочинить новую легенду, и ей вполне могут поверить. Конечно, если жена посла еще оставалась там, а она должна была остаться, поскольку они пригласили гостей на весь уик-энд, – она, несомненно, поверит самым диковинным рассказам. Конечно, она видела, как он уехал, но ее нисколько не удивит, если она узнает, что он по дороге познакомился с какой-то женщиной.