– Посол Меткалф, вы знаменитый человек у себя в стране. Вы – лев американского образа жизни и властей предержащих, и это является единственной причиной, по которой я согласился вас принять. Но вы не можете указывать, как нам следует вести свои дела.

– Я согласен. Но я могу сказать вам, к каким последствиям приведет тот государственный переворот, который вы и ваши коллеги осуществляете.

Степан Менилов выгнул брови в безошибочно угадываемом выражении скептицизма и вызова, столь знакомом Меткалфу.

– Это угроза, господин посол?

– Ни в коей мере. Это предупреждение, вернее, предсказание. Я имею в виду возвращение к гонке вооружений, которая уже почти разрушила вашу страну. Гибель сотен тысяч ваших соотечественников в ходе гражданских войн, которые вспыхнут по всему земному шару. Возможна даже ядерная трагедия. Я могу гарантировать вам, что Вашингтон сделает все, что в его силах, чтобы помешать вам.

– Да, – холодно бросил Дирижер.

– Да, вы окажетесь в изоляции. Торговля, в которой вы так отчаянно нуждаетесь, резко сократится. Поставки зерна закончатся. Ваш народ будет голодать, и все завершится волнениями, которые ввергнут Россию в такой хаос, какой вы даже вообразить себе не можете. Я только что говорил с президентом Соединенных Штатов и с советником по национальной безопасности, так что, хотя я и не выполняю здесь никакой официальной миссии, но все же имею право передать вам мнение наших властей, позвольте вас в этом заверить.

Дирижер подался вперед и снова положил руки на стол.

– Если Америка считает, что может использовать момент острых разногласий в советском руководстве, чтобы угрожать нам, то она совершит серьезную ошибку. В тот же момент, когда вы сделаете хоть один шаг против нас, в какой бы части мира это ни случилось, мы без колебаний пустим в ход все, чем располагаем, – все оружие, имеющееся в нашем арсенале.

– Вы не так меня поняли, – попытался перебить его Меткалф.

– Нет, сэр, это вы неправильно поняли меня. Не принимайте беспорядки в Москве за слабость. – Он указал на ядерный чемоданчик. – Мы не слабы, и мы не остановимся ни перед чем, чтобы защитить наши интересы!

– Я не сомневаюсь в этом, и у нас нет ни малейшего желания испытывать вашу решимость. Я пытаюсь убедить вас, что еще не поздно отпрянуть от пропасти, и только вы способны это сделать. Я предлагаю вам пригласить остальных членов вашего Комитета по чрезвычайному положению и сказать им, что вы решили больше не оказывать поддержку их хунте. Без вас их планы обречены на полную неудачу.

– А что потом, посол Меткалф? Возвращение к хаосу?

– Вы уже никогда не сможете вернуться в прошлое. Все безвозвратно изменилось. Но вы можете помочь провести настоящие, мирные изменения. Послушайте, черт возьми, ведь трон не может держаться на штыках.

Человек, известный в узких кругах под прозвищем Дирижер, лишь рассмеялся.

– И вы еще говорите, что знаете мою страну. Но вы, похоже, не понимаете, что в России самая опасная вещь – это хаос. Беспорядки – это самая большая угроза нашему благосостоянию.

– Да, для того чтобы отступить, вам потребуется необыкновенная смелость, – продолжал настаивать Меткалф. – Но если вы это сделаете, то можете рассчитывать на нашу поддержку. Вам будет оказано широкое покровительство, я обещаю вам это. Даю вам слово.

– Даете слово! – усмехнулся Менилов. – Почему я должен вам верить? Мы же не значим друг для друга ровно ничего, мы с вами, словно две подводные лодки, проходящие неподалеку одна от другой в глубинах океана.

– Так только кажется на первый взгляд. Но все же ни вы, ни я не доверяем безоглядно первому впечатлению. Позвольте мне рассказать вам одну историю.

– Я думаю, что вы с момента прихода сюда только и делали, что рассказывали мне истории. И я все их уже слышал, мистер посол. Все до одной.

– При всем моем уважении к вам, – ответил Меткалф, – эту вы еще не слышали…

Город, который швейцарцы сделали своей столицей, – он всегда был намного тише и не столь космополитичен, чем более известные Цюрих и Женева, – выстроили в свое время на крутом скальном массиве, естественной крепости, созданной геологическими процессами и окруженной с трех сторон рвом, в качестве которого выступала река Ааре. Самая старая часть города, Альтштадт, представляла собой лабиринт мощенных булыжником улиц и узких галерей. От находившейся в Альтштадте Казиноплац отходила улица Херренгассе. Дом номер 23 – последний в ряду построек четырнадцатого столетия – представлял собой старый бюргерский особняк, задний двор которого плавно спускался к берегам Ааре, вдоль которых тянулись террасные виноградники. А над городом высились горы Бернского Оберланда.

Именно здесь с недавних пор поселился Альфред Коркоран. Это была его новая операционная база, необходимость в которой возникла в связи с переходом военного шпионажа на новый уровень активности.

Переход Меткалфа через финскую границу тоже прошел довольно гладко. На вокзале в Ленинграде его встретила пожилая пара, которая, как и обещал Кундров, доставила его в лес за пределами города.

Двадцать минут спустя подъехал грузовик, водитель которого не заглушил мотор, пока не получил весьма солидную сумму. В кузове грузовика находилась дюжина водонагревательных баков, предназначенных для Хельсинки: торговля продолжалась даже в военное время. Один из баков был хитроумно переделан: вверху и внизу были проделаны отверстия для воздуха, имелась также небольшая сдвижная панель, а дно было выпилено. Это сооружение показалось Меткалфу слишком уж похожим на гроб. Однако он без колебаний решился доверить свою судьбу человеку, которого никогда раньше не видел и не увидит до конца жизни. Меткалф заполз в полый стальной цилиндр, дно плотно закрыли.

Осмотр на советско-финской границе оказался простой формальностью. Прошло еще немного времени, и грузовик остановился. За то, чтобы выпустить пассажира, водитель потребовал еще сто рублей. «За хлопоты», – объяснил он.

Меткалф заплатил.

Улететь из хельсинкского аэропорта Мальми в Берн было весьма непросто, однако богатый бизнесмен с хорошими связями, готовый заплатить требуемую сумму, всегда мог рассчитывать на взаимопонимание.

Теперь, оказавшись в Альтштадте, на Херрентегассе, он, действуя согласно инструкциям Корки, подошел к черному ходу особняка, скрытому за высокими и густыми виноградными лозами. Посетители могли приходить и уходить, не привлекая ничьего внимания.

Он нажал на кнопку звонка и теперь ждал, испытывая подспудный страх. Со времени его последней встречи с Корки в Париже прошло всего лишь несколько недель, но ему казалось, что минули годы. Он умчался в Москву как Даниэль Эйген – эта личина стала его почти настоящей сущностью: тривиальный плейбой, развязный и бесцеремонный в личных делах, беззаботный фат среди мучений войны. Но Даниель Эйген больше не существовал. И не только потому, что эта «крыша» была провалена, но и потому, что Стивен теперь не мог сжиться с этим образом. Убийство близкого друга, преданная им самим любимая – все это не может не изменить человека.

И его отношение к старому наставнику тоже изменилось. Выполняя приказы Корки, он втянул Лану в эту смертельно опасную игру и обманул ее. Он сделал то, что ему было поручено. Но теперь он больше не мог легкомысленно, вслепую идти за словами Коркорана.

Дверь открылась, его впустила домохозяйка. Она оказалась пышной женщиной с волосами, собранными в тугой узел, по внешнему виду швейцарка. Она спросила его имя, кивнула, когда он представился, и провела его в просторную гостиную с высокими окнами и двумя большими каминами. Перед одним из них, тем, в котором пылали дрова, в кресле с подголовником сидел Корки. Когда Меткалф вошел, он повернулся к нему.

Коркоран сделался еще бледнее и, казалось, заметно высох за минувшее время. Неужели напряжение, которого требовала от него начавшаяся война и, в частности, операция «WOLFSFALLE», могло так состарить его? Или он страдал из-за потерь среди полевых агентов, его «драгоценностей короны», как он часто называл их? Похоже, слухи о том, что его здоровье оставляет желать лучшего, имели некоторое основание: Корки действительно выглядел больным, заметно хуже, нежели когда он был в Париже.