Он не видел, как я входил, уверенно сказал себе Меткалф. Он не знает, что я пытался повидать Лану.

И не узнает, поклялся себе Меткалф. Он должен был всеми доступными ему способами защищать эту женщину.

Спустившись по лестнице на первый этаж, он не вышел из подъезда, а прошел еще ниже. Запах дыма стал сильнее; этот дом, как и большинство зданий в Москве в эти дни, отапливался не углем, а дровами, что было, впрочем, естественно, учитывая нехватку угля и изобилие древесины. Тяжелая растрескавшаяся деревянная дверь преграждала путь в подвал. Под ногами он ощущал сырой земляной пол. Меткалф немного постоял, давая глазам привыкнуть к темноте, а затем протиснулся между высокой поленницей крупно наколотых дров и примитивным отопительным агрегатом. Через несколько шагов под ногами зачавкало, и он понял, что здесь устроен контрабандный душ для обитателей дома. Принимать горячие ванны в эти дни было запрещено законом, по крайней мере, большинству жителей Москвы; магистрали горячей воды часто попросту отключали, лишая москвичей возможности мыться, и этим благом могли пользоваться лишь умельцы, способные приделать кран к батарее отопления. В связи с этим в подвалах многих крупных жилых домов появились незаконные душевые, где москвичи могли – за очень и очень приличную плату – немного постоять под струйкой теплой воды.

Дрова должны были откуда-то принести, сообразил Меткалф. Поэтому нужно искать служебный вход. Оглянувшись по сторонам, он наконец-то нашел требуемое: скат, по которому в подвал спускали дрова, а рядом с ним узенькую лесенку с выщербленными бетонными ступеньками, упиравшуюся в невысокую двустворчатую дверь. Дверь, конечно же, была заперта изнутри на огромный железный крюк. Меткалф бесшумно снял крюк, медленно приоткрыл одну створку, выглянул наружу и, к счастью, никого не увидел. Белокурый агент, несомненно, находился на своем посту, рассчитывая заметить иностранца входящим в дом или выходящим из него. Он ни за что не покинул бы свой пост, рискуя пропустить объект.

Меткалф вышел, закрыл за собой дверь и торопливо пробежал через мощенный булыжником проезд. Он сразу понял, что это был не просто проезд между домами, а переулок, небольшая улица, проходившая между двумя главными проездами и используемая главным образом для хозяйственных нужд. Из множества магазинов, которые он миновал, проходя по Петровке, сюда выходили служебные входы. Впрочем, обычно их держали запертыми, так что воспользоваться ими вряд ли удалось бы.

Он пробежал мимо задних дверей булочной, мясного магазина, магазина женской одежды, пока не оказался на задах гостиницы «Аврора». Там он сбавил шаг и пошел неторопливой, хотя и довольно целеустремленной походкой.

Быстро осмотревшись, чтобы убедиться, что за ним не следят, он взбежал по ненадежной с виду деревянной лесенке, полускрытой мусорными баками, и несколько раз стукнул кулаком по железной двери. Никакого ответа. Он стукнул еще несколько раз, потом нажал на ручку и с удивлением почувствовал, что она повернулась.

Внутри воняло застарелым табачным дымом. Меткалф оказался в тускло освещенном коридоре, ведущем в другую, более просторную прихожую. Открыв одну за другой две двустворчатые двери, он обнаружил огромную гостиничную кухню. Невысокая полная женщина с медно-рыжими волосами размешивала что-то в большом чугунном горшке; мужчина средних лет в синей униформе жарил на сковородке с ручкой какие-то странные с виду котлеты. Они взглянули на вошедшего без любопытства, очевидно, пытаясь понять, что здесь делает хорошо одетый иностранец, и решить, что ему нужно сказать.

– О, извините меня, – проговорил Меткалф по-английски, – я, кажется, заблудился.

– Не понимаю, – пожав плечами, произнесла рыжеволосая женщина. Меткалф ответил вежливой улыбкой, тоже пожал плечами и пересек кухню, оказавшись в пустом ресторане гостиницы. Оттуда он перешел в обшарпанный, с осыпавшейся со стен краской, вестибюль с высоченным потолком. Пол устилал вытертый восточный ковер. С деревянных картушей глядели изъеденные молью оленьи головы с рогами.

Два молодых человека с казенным выражением лица стояли за столом портье. Они кивнули Меткалфу, когда тот прошел мимо них. Ни один из них не узнал его в лицо, но оба промолчали, увидев появившегося из недр гостиницы хорошо одетого иностранца. Очевидно, он имел право здесь находиться. Он резко, но вежливо кивнул в ответ и прошагал к парадному входу. Теперь он мог просто исчезнуть в потоке прохожих, оставив белокурого наблюдателя перед входом в дом, где жила Лана.

Перешагнув порог, он сразу же увидел знакомую фигуру.

Прислонившись к павильончику трамвайной остановки, стоял белокурый человек с прозрачными глазами. Глаза его были прищурены, тело расслаблено; он курил с таким видом, будто поджидал кого-то.

Меткалф отвернулся и притворился, будто смотрит в другую сторону. «Мой бог, – подумал он, – как же этот парень хорош! Кем бы он ни был, откуда бы он ни взялся, он и впрямь совсем иного калибра, чем топтуны из НКВД. Это первоклассный оперативник».

Но почему?

Что мог означать тот факт, что к нему приставили такого классного агента? Это могло означать… это могло означать все, что угодно. Но одна вещь становилась совершенно ясной: по какой-то причине советская разведка считала Меткалфа персоной, к которой следовало проявить повышенное внимание. Вряд ли они стали бы разменивать такого блестящего специалиста на простого иностранного бизнесмена.

Адреналин забурлил в крови Стивена, выжав на лбу множество капель пота. Неужели моя «крыша» сгорела? – размышлял он. Могут ли они знать подлинную цель моей поездки?

Единственное решение состояло в том, чтобы «спалить» агента, сделать его бесполезным. Он был слишком хорош, до опасного хорош. Но как только агент распознан объектом наблюдения, он больше не может быть полезным в полевой работе, и его должны отозвать.

Придав лицу дружественное и немного растерянное выражение, Меткалф поплелся к деревянной будке, мысленно репетируя свою речь: Прошу простить, что я к вам обращаюсь, но не могли бы вы объяснить мне, куда идти. Я, похоже, совсем заблудился… После разговора лицом к лицу белокурого агента наверняка отзовут.

Завернув за угол будки, Меткалф застыл от изумления; его сердце лихорадочно забилось. Христос, до чего же хорош был этот филер!

Он исчез.

Американское посольство в Москве располагалось на Моховой улице рядом с гостиницей «Националь», его окна выходили на Манежную площадь и Кремль. Помещения выглядели мрачно и явно нуждались в ремонте, зато охрана была на высоте. «Это же просто смешно, – с мрачной улыбкой думал Меткалф, показывая свой паспорт, чтобы получить пропуск, – и русские, и американцы одинаково озабочены охраной и защитой американского посольства». На посту перед входом в канцелярию стояли и американские морские пехотинцы, и агенты НКВД. Морские пехотинцы находились там, чтобы не пускать внутрь русских; сотрудники НКВД тоже должны были задерживать русских – чтобы те без должного разрешения не могли попасть внутрь и предпринять попытку таким образом покинуть страну.

Амос Хиллиард, тот самый работник посольства, с которым Стивен должен был здесь встретиться, имел небольшой кабинет, полностью лишенный отпечатка индивидуальности хозяина. Он занимал должности третьего секретаря и консула, этот маленький человечек в очках, с лысеющей головой, бледной кожей и настолько мягкими пальцами, что казалось, будто даже листом бумаги можно напрочь отрезать кисть руки.

Но телесная мягкость этого человека резко контрастировала с его стальным внутренним стержнем. Хиллиард был разговорчив на грани полной откровенности. Меткалф быстро понял, почему получилось так, что Коркоран, который очень мало кому доверял, поверил Хиллиарду, туповатому на первый взгляд парню с фермы из Айовы, делавшему неспешную карьеру в дипломатической службе. Амос Хиллиард был экспертом по России, однако совсем не верил в то, что такое явление, как эксперт по России, вообще может существовать.