– …Если вы хотите познакомиться с ним лично, – продолжал между тем Хиллиард, – не вижу никакой причины, которая могла бы вам помешать. В конце концов, вы американский бизнесмен, который всегда ищет, где бы сшибить лишний доллар, и не волнуется из-за того, с кем ему придется при этом иметь дело. Верно?

– Извините меня, – перебил его Меткалф и устремился к Лане, словно бабочка, приманенная ярким светом. Пока он пробирался сквозь толпу, она резко повернулась и поймала его взгляд. У Меткалфа захватило дух. В ее взгляде он заметил блеск, как ему показалось, затаенной ярости, хотя, с другой стороны, это выражение можно было принять и за интерес – даже страсть, наподобие того взгляда, каким она часто одаривала его шесть лет назад. Но он-то хорошо знал правду, невзирая даже на то, что ему хотелось вообразить. Она страшно гневалась на него, и ее гнев нисколько не ослаб.

Пока он прокладывал путь через толпу (сколько этих проклятущих приемов я должен вытерпеть? – спросил он сам себя), его память без участия разума перебирала лежавший наготове запас тонких замечаний. Возможно, она решила, что он преследует ее? Если так, то ничего страшного нет: женщины любят, когда их преследуют. И все же даже в этом она не могла быть уверена: в конце концов, это обычный прием, на котором присутствие такого человека, как он, более чем естественно. Она будет гадать, могло ли это быть обычным совпадением.

– Стивен! – Это снова оказалась жена посла. Положив ему руку на грудь, она заставила его остановиться. – Я что-то не вижу, чтобы вы разговаривали с кем-либо из наших молодых женщин, и это, по моему мнению, непростительный промах! Знаете ли, они ужасно соскучились по мужской компании. Вы должны исполнить ваш патриотический долг.

– Я попробую сделать это в моем старом университетском стиле, – ответил Меткалф. Он продолжал двигаться к Лане, пока не оказался совсем рядом с нею.

– О, вам не требуется заходить так далеко, – хихикнула жена посла. – Поверьте, я знаю все о ваших подвигах в Йельском университете. Я слышала о вас весьма волнующие истории.

– Моя совесть чиста, – самым беззаботным тоном ответил Меткалф. Он теперь находился так близко к Лане, что мог обонять ее тонкие духи, чувствовать тепло, исходящее от ее обнаженных рук. Его сердце билось с такой силой, что он всерьез опасался, не услышат ли окружающие этот стук.

Лана резко повернулась и встретилась с ним взглядом.

– Чистая совесть, – произнесла она ровным голосом, – обычно является признаком плохой памяти.

Он застенчиво усмехнулся и ответил по-русски:

– Как я понимаю, у вас сегодня вечером нет спектакля.

Она снова взглянула на Меткалфа и улыбнулась в ответ. Лишь тот, кто знал ее достаточно хорошо, мог понять, что улыбка была неестественной.

– Они, кажется, прекрасно обходятся и без меня.

– Я склонен сомневаться в этом. Вы не познакомите меня с вашим… другом? – Лицо Меткалфа выражало совершенную невинность, но Лана видела его насквозь.

В ее глазах мелькнула вспышка раздражения, но она спрятала неудовольствие за вежливым кивком.

– Конечно. Руди, мне хотелось бы представить тебе моего знакомого.

Рудольф фон Шюсслер взглянул на Меткалфа без тени любопытства, протянул пухлую влажную руку и мягко потряс. Он был высоким полным человеком с похожими на бусинки возбужденными глазами и козлиной бородкой, которая щетинилась на двойном подбородке, как шкура животного.

– Для меня знакомство с вами – истинное удовольствие, – сказал Меткалф по-английски. – Мне особенно приятно встретить человека с таким безупречным вкусом в отношении женщин.

Светлана неожиданно покраснела. На лице фон Шюсслера появилось изумленное выражение – вероятно, он не знал, как ответить на этот комплимент.

– Я слышал, что вы принадлежите к составу самой выдающейся дипломатической миссии из всех имеющихся в Москве, – продолжал Меткалф.

– А вы здесь потому, что?.. – осведомился фон Шюсслер. Голос у него оказался высоким и мягким, почти женским.

Что он имел в виду: Москву или этот прием? Меткалф решил, что Москву.

– Мне приходится много путешествовать по своей работе. – Он чуть повернулся, заставив фон Шюсслера сделать шаг и выйти из круга немцев, с которыми тот перед этим разговаривал. Остальные продолжали разговор, так что Меткалф, Лана и фон Шюсслер получили возможность вести чуть ли не частную беседу.

– И что же у вас за работа?

– Моя семейная фирма – «Меткалф индастриз». Вам, возможно, доводилось слышать о ней.

– Я плохо знаком с американскими корпорациями.

– Неужели? Но, конечно же, вы знаете, что некоторые из крупнейших американских корпораций помогали становлению вашего режима. Ну как же! «Форд мотор компани» изготавливала для вермахта бронетранспортеры. Грузовики, которые позволили вашим солдатам прокатиться по дорогам Франции и Польши, были произведены «Дженерал моторс» – грузовики, составляющие основу транспортной системы немецкой армии. – Стивен сделал паузу, чтобы изучить выражение лица немца. Оно оказалось откровенно скучающим. – И, кстати, ваш фюрер оказал Генри Форду самую высокую честь, какую национал-социалисты могут оказать гражданскому лицу, – если помните, он наградил его «Большим крестом немецкого орла». – Стивен пожал плечами. – Мне кто-то сказал, что Гитлер держит портрет мистера Форда чуть ли не на своем столе.

– Что ж, теперь я верю, что и впрямь был такой американский президент, который сказал, что бизнес в Америке есть бизнес, ja[69]? – заявил фон Шюсслер, протянув руку за крошечным бутербродиком с севрюгой. Меткалфу показалось, что немец подмигнул ему, но он тут же сообразил, что это просто тик.

– Кое-кто из нас, американских деловых людей, – продолжал Меткалф, тщательно подбирая слова, – полагает, что международные торговые связи прокладывают дорожки для политиков. Всегда хорошо иметь возможность делать деньги, оказывая помощь тем… тем историческим силам, которые мы не можем поддерживать открыто, если вы понимаете, что я имею в виду.

Меткалф забросил наживку, но захочет ли немец схватить ее? Фон Шюсслер, несомненно, должен был понять намек Меткалфа на то, что он относился к числу тех американских промышленников, которые тайно поддерживают нацистов. Клюнув на приманку, фон Шюсслер приоткрыл бы свои личные пристрастия. Ну а если бы он оказался тайным противником нацистского режима, то в его поведении должны были проявиться тонкие признаки, которые Меткалф не мог не заметить.

– Я уверен, что деньги, как и любовь, всегда найдут дорогу, – вежливо откликнулся фон Шюсслер.

– Не все мои коллеги думают так, как я, – осторожно продолжал беседу Меткалф. – Есть среди бизнесменов и такие, которые не желают нацистам добра. Они считают вас варварами.

Последние слова, казалось, задели фон Шюсслера за живое.

– Скажите вашим друзьям-промышленникам, что мы – не варвары. Немцы – настоящие немцы – всегда любили в равной степени красоту и силу. Мы интересуемся только распространением цивилизации и порядка. Европа, объединенная под руководством фюрера, станет местом, где будут править мир, закон и порядок. А порядок – это хороший бизнес, не так ли?

Меткалф внимательно следил за выражением лица собеседника. Была ли последняя фраза вспышкой скептицизма, моментом сомнения, намеком на иронию – каким бы то ни было отстранением говорившего от своих слов?

Ничего подобного не было. Лицо фон Шюсслера оставалось безразличным; слова, которые он произносил, были для него всего лишь банальностью. Так школьный учитель мог объяснять тупому ученику различие между рептилиями и млекопитающими. Низкорослый человек с каштановыми волосами мышиного оттенка и в очках с массивной оправой взял фон Шюсслера под руку, отвел чуть в сторону и заговорил с ним на быстром, как скороговорка, немецком языке.

Наконец-то Меткалф и Лана остались наедине, и она тут же прошипела ему сквозь зубы: