ГУМАНИСТЫ Истинное и единственное наслаждение — наслаждение чистой совестью. Эразм Роттердамский Похвально всякое состязание в добродетели. Ульрих фон Гуттен Стучит, Стучит, Стучит Калитка у Эразма. Звучит, Звучит, Звучит Одна и та же фраза, — Уже не в первый раз И всякий раз некстати: «Впусти меня, Эразм, Я Ульрих, твой приятель!» Некстати этот друг, Здесь дело пахнет риском. Впусти его, а вдруг Пожалуют паписты? Вот будешь ты хорош! Они шутить не любят. И друга не спасешь Тем, что тебя погубит. Стучит, Стучит, Стучит Калитка в старом доме. Спешит, Спешит, Спешит За Ульрихом погоня. Видать, на этот раз Его злодеи схватят. Впусти его, Эразм, Он Ульрих, твой приятель! Но дружбы путь тернист, И выдан был папистам Великий гуманист Великим гуманистом. Смирил свой гордый дух Мыслитель, тихо плача: «Прости меня, мой друг! Сейчас нельзя иначе!» Обманчивы друзья, А недруги — надежны. Сейчас нельзя, нельзя! Когда же будет можно? Чтоб в этой жизни стать Гуманным человеком, Неужто нужно ждать Семнадцатого века? Стучит, Стучит, Стучит Калитка — все напрасно. Она надежный щит, Когда вокруг опасно. Глас жертвы — божий глас, А жертва на пороге. Как видно, ты, Эразм, Совсем забыл о боге. Эразм, Эразм, Эразм, Какое вероломство! Глас жертвы — божий глас, Прости тебя, потомство! Но время, как на грех, Не делает нам скидки. Уже который век Стучит твоя калитка. ВОЛЬНЫЙ ГОРОД НЮРНБЕРГ, XVI ВЕК В вольном городе Нюрнберге десять базаров, Двенадцать водопроводов, тринадцать бань. В вольный город Нюрнберг купцы приезжают с товаром. Продавай, что хочешь. А не хочешь — так покупай. Кому вино! Кому сукно! Кому голландское кружево! Но особенный спрос, постоянный спрос — на оружие. Потому что еще не окончен бой За прогресс. И — против прогресса. И оружие Нюрнберга воюет между собой, Защищая и эти, и те интересы. В вольном городе Нюрнберге сто шестнадцать фонтанов И одиннадцать — каменных, а не деревянных — мостов. Вольный город Нюрнберг, по статистическим данным, Выделяется среди других городов. Мощеные улицы, черепичные кровли, Художник Альбрехт Дюрер, поэт Ганс Сакс… Но главные достижения, конечно, в торговле: Среди говяжьих окороков, сапожных вакс — Оружие. Кому оружие? Оружие! Нюрнберг не воюет, Он только тех, кто воюет, обслуживает. Вокруг города двойная стена, А на стене сто восемьдесят три башни. Пускай война. Ну и что с того, что война? Мирному городу Нюрнбергу — не страшно! У него свой, совсем не военный интерес, Хоть и удовлетворяющий военные интересы… Этот затянувшийся исторический процесс Кончится Нюрнбергским процессом. ГЕРМАНИЯ, 1933 ГОД
Когда на площадях сжигали мысли И книги — те, что содержали их, — Писатель, не нашедший в черных списках Своих, увы, не запрещенных книг, — Не вынеся такого унижения, Писал властям: «Я требую сожжения!» Печататься в такие времена, Когда и Брехт, и Гейне вне закона? Когда горят такие имена, Как можно оставаться несожженным? Так рассудил писатель Оскар Граф. Как показало время, был он прав. * * * Что написано пером, не вырубишь топором. Для пера такая уверенность редко кончается добром. И все-таки, хотя перу достается, Последнее слово за ним остается. КАЗНЬ В ЗУЛЬЦФЕЛЬДЕ Умирали два кирпичника, С белым светом распростясь. По тогдашнему обычаю Умирали: шли на казнь. И один из тех кирпичников Всю дорогу причитал: «Ой вы, крыши черепичные! Ой ты, каменный портал! Ой вы, глины и красители, И песок, и алебастр! Ой дворцы моих губителей, Некому достроить вас!» А второй из двух кирпичников Хохотал, завидя смерть: «Как-то будет непривычно мне — Шляпу не на что надеть!» Так шутили два кирпичника У могилы на виду. Не рыдали, горемычные, Смехом встретили беду, Приближаясь к той неведомой, К той немыслимой черте… Смех — как друг, навеки преданный: Познается он в беде. |
