ТОРЖЕСТВО ПОБЕДИТЕЛЯ Ну какие тут нужны слова? Не мечтая о другой победе, Унтер-офицерская вдова Высекла себя — на страх соседям. И пошла по городу молва, От которой сникли все мужчины: Унтер-офицерская вдова — Автор небывалого почина. А она сечет себя, сечет, Вдохновенно, истово и гордо… Снег ложится… Солнышко печет… Без работы ходят держиморды. МОЛЧАЛИНЫ Молчалину невмоготу молчать, Лакействовать, чужих собачек гладить. Невмоготу с начальниками ладить, На подчиненных кулаком стучать. В нем тайно совершается процесс, Невидимый, но давний и упорный. Сейчас он встанет, выразит протест, Оспорит все, что почитал бесспорным. Куда там Чацкому, герою громких фраз, Которые достаточно звучали! Но ждите, слушайте, настанет час, Придет пора — заговорит Молчалин! Нет, не придет… Он знает их тщету — Всех этих фраз, геройства и бравады. Молчалину молчать невмоготу, Но он смолчит, минуя все преграды. И будет завтра так же, как вчера, Держать свое бунтарство под запретом. Когда со сцены уходить пора, Молчаливым не подают карету. ДОН-ЖУАН Сколько нужно порывов темных, Чтобы разум один заменить? Сколько нужно иметь невиновных, Чтобы было кого обвинить? Сколько немощи — для здоровья? Сколько горечи — чтобы всласть? Сколько нужно иметь хладнокровья, Чтоб одну заменило страсть? И победы — совсем не победы. И блестящие латы твои Ни к чему тебе, рыцарь бедный, Дон-Жуан, донкихот любви… Сколько крика нужно для шепота? Сколько радости — для печали? Сколько нужно позднего опыта, Чтобы жизнь была — как вначале? И бесчестья сколько-для почестей, Безупречности — для упреков? Сколько нужно иметь одиночества, Чтобы не было одиноко? ЙОРИК Мне хочется во времена Шекспира, Где все решали шпага и рапира, Где гордый Лир, властительный король, Играл невыдающуюся роль. Где Гамлет, хоть и долго колебался, Но своего, однако, добивался. Где храбрый Ричард среди бела дня Мог предложить полцарства за коня. Где клеветник и злопыхатель Яго Марал людей, но не марал бумагу. Где даже череп мертвого шута На мир глазницы пялил неспроста. Мне хочется во времена Шекспира. Я ровно в полночь выйду из квартиры, Миную двор, пересеку проспект И пошагаю… Так, из века в век, Приду я к незнакомому порогу. Ссудит мне Шейлок денег на дорогу, А храбрый Ричард своего коня. Офелия, влюбленная в меня, Протянет мне отточенную шпагу… И я поверю искренности Яго, Я за него вступлюсь, презрев испуг. И друг Гораций, самый верный друг, Меня сразит в жестоком поединке, Чтобы потом справлять по мне поминки. И будет это долгое Потом, В котором я успею позабыть, Что выпало мне — быть или не быть? Героем — или попросту шутом? САНЧО ПАНСА
Санчо Панса, трезвый человек, Человек не сердца, а расчета, Вот уже подряд который век Ходит на могилу Дон-Кихота. И уже не бредом, не игрой Обернулись мельничные крылья… Старый рыцарь — это был герой. А сегодня он лежит в могиле. Был старик до подвигов охоч, Не в пример иным из молодежи. Он старался каждому помочь, А сегодня — кто ему поможет? Снесены доспехи на чердак, Замки перестроены в хоромы. Старый рыцарь был большой чудак, А сегодня — мыслят по-другому. Видно, зря идальго прожил век, Не стяжал он славы и почета… Санчо Панса, трезвый человек, Ходит на могилу Дон-Кихота. ВЕТРЯНЫЕ МЕЛЬНИЦЫ Крылья созданы для полета, А полета все нет и нет. Машут мельницы крыльями вслед Уходящим с земли донкихотам. Что ж ты, мельница, мельница, мельница, У тебя ведь четыре крыла… Почему б тебе не осмелиться На решительные дела? Неужели тебе неохота Против ветра крылом махнуть? Пусть тебя назовут донкихотом, Это вовсе не стыдно, ничуть. Ну-ка, вспомни: трубы трубили И герои качались в седле… Ты не вспомнишь. Даны тебе крылья, Чтобы тверже стоять на земле. Все, что мелется, перемелется, Перемелется в радость беда. Деспот сжалится, трус осмелится, Но когда это будет, когда? И уже ни во что не верится, Только в крепкие жернова. Ах ты, мельница, мельница, мельница, Эта песенка не нова. Ах, крылатая ты пехота, Понапрасну усилий не трать. Сколько мельницам ни махать, Но живут на земле донкихоты. И воюют, как прежде, с мельницами. В этом здравого смысла нет. Но порой пораженья ценятся Больше самых блестящих побед. Так трубите поход, музыканты, Так скачите из ночи в день Вы, сидящие на Росинантах, Сдвинув тазики набекрень. |
