Другой боярин говорил послам, от имени великого князя: "На тех бояр, о которых вы просите, весь Великий Новгород бил челом; от них делалось много зла и Великому Новгороду, и волостям его: наезды, грабежи, отнятие животов людских, пролитие христианской крови. Да не ты ли, Лука Исаков, был тогда истцом на них, и не ты ли, Григорий Кип-рианов, приходил па них жаловаться от Никитской улицы? Я, великий князь, и так по просьбе владычной и вашей помиловал их и не казнил; а вы нынче и тех виновных вставливаете в ваши речи! Не по пригожу вы бьете челом, и как мне вас жаловать ?"
Видно было, что отвод в чужую землю так оскорблял новгородцев, что прежние враги задержанных бояр теперь, ради народных прав, стали за них ходатаями.
В заключение великокняжеские бояре прибавили:
"А захочет Великий Новгород бить челом, то он знает, как ему бить челом!
В этих словах скрывалось что-то загадочное и зловещее; неизвестно, до какой степени поняли их смысл новгородцы.
Они ушли без успеха.
А между тем, великий князь приказал своим отрядам захватить поскорее окологородиые монастыри, пока новгородцы их не сожгли, и сам 27-го января переехал в санях через Ильмень и стал в селе Лошинского (за три версты от Новгорода, близ Юрьева монастыря)- Лошинского держали в Москве: село его делалось конфискованным. Отряды русские один за другим начали захватывать монастыри. Сначала овладели линией монастырей и сел, опоясывавших Новгород с Софийской стороны. Воеводы заняли Юрьев, Аркаж, Пантелеймонов, Мостищсп-ский, и так войско расположилось до самой реки Пидьбы; Торговая сторона оставалась несколько дней незахваченпой; только на Лисичьей Горке стал князь верейский. Народ из сел бежал в Новгород, и скоро город переполнился населением. Новгородцы старались возить туда запасы.
Посадники и житые из пяти концов явились опять с челобитьем прекратить войну; по великий князь приказал им отвечать то же, что и прежде: "Зачем они отпираются от того, с чем приезжали послы, и не объявили, какого государства они хотят: они возложили на него ложь. А посхощет — присовокупили бояре, — великим князьям Великий Новгород бить челом, вы сами знаете, как бить челом". Великий князь еще раз вынуждал Новгород самому просить уничтожения своей самобытности и свободы. В первых числах декабря отряды появлялись гуще и гуще, захватили Городище. Сковородку, Ковалев, Волотозо и, наконец, Деревянипу. 3-го декабря все войска были в сборе под городом, и Новгород был замкнут со всех сторон. Псковичи пришли поздно: они все отговаривались пожаром и только после двукратного приказания должны были идти.
В Новгороде беспрестанно происходили волнения. Посольство отправлялось от одной партии; другая хотела защищаться до последней капли крови; построили стену через Волхов; укрепляли острог. Но владыка и умеренная партия решились успокоить великого князя и взвести на себя вину, в которой, быть может, из них никто не был виноват.
5-го декабря явились они снова в стане великого князя и сказали: "Мы винимся в том, что посылали Назара да Захара и перед послами великаго князя заперлись".
"А коли вы, — отвечал великий князь через бояр, —- владыка и вся отчина моя Великий Новгород, пред нами, великими князьями, виноватыми сказались, и сами на себя теперь свидетельствуете, и спрашиваете: какого государства мы хотим (хотя те и не спрашивали), то мы хотим такого государства в нашей отчине Великом Новгороде, как у нас в Москве".
Новгородцы уехали советоваться с вечем, и 7-го декабря снова прибыли уже в сопрвождении пяти человек от черных людей. Они думали предложением нового источника доходов смягчить великого князя, зная по опыту его любовь к приобретению, и один из посадников, Феофилакт, предложил: пусть бы великий князь брал на каждый год с сохи по полугривне, держал бы наместников своих и в пригородах, как в Новгороде, только, чтоб суд был по старине, не было вывода из Новгородской Земли, и на службу в Низовскую Землю новгородцев не посылали. А мы рады — говорили они, — боронить те рубежи, что сошлись с новгородскими землями; да чтоб великий князь в боярския вотчины не вступался".
Великий князь через своих бояр дал им такой ответ: "Я сказал вам, что хотим такого государства, какое в пашей Ни-зовской Земле, на Москве; а вы нынче сами мне указываете и чините урок нашему государству, так что же это за государство? "
— Мы не учиняем урока государства своим государям, великим князьям, — отвечали новгородцы; — но Великий Новгород низовской пошлины (обычая) не знает: как наши государи великие князи держат там в Низовской Земле свое государство?
Тогда великий князь заговорил через бояр прямым языком и ясно сказал, чего он хочет:
"Вы мне бьете челом, чтоб я вам явил, как нашему государству быть в нашей отчине; так знайте, что наше государство таково: вечу и колоколу в Новегороде не быть, как в нашей вотчине того нет; посаднику не быть; государство свое нам держать, как следует великим князьям, как держим мы свое государство в нашей Низовской Земле; и земли великих князей, что за вами, отдать нам. чтоб это наше было. А что вы бьете челом мне, великому князю, чтоб не было вывода из Новгородской Земли, и чтоб мне не вступаться в боярскня земли, так мы тем жалуем свою отчину; и суд будет по старине в Новгороде, как в земле суд стоит' .
Владыка с послами отправился в Новгород.
После того шесть тяжелых дней прошло в борьбе Новгорода с самим собой. Бояр-землевладельцев обнадеживало обещание великого князя, что если Великий Новгород, по его хотению, откажется от веча и вечевого порядка, то, по крайней мере, имения останутся за ними, и их самих оставят на месте; напротив, казалось ясно, что когда они станут упрямиться и стоять за вече, колокол и посадника, то веча, колокола и посадника у них все-таки не будет, да сверх того, отнимут у них вотчины и самих зашлют далеко. Одни соблазнялись примером своей братьи: те, что передались Иоанну на дороге, когда он шел к Новгороду, и те, что перебежали к нему из Новгорода после, приняты им ласково. Другие готовы были теперь согласиться на все, лишь бы остаться самим в своей земле, и надеялись современем дело поправить. И они решились пожертвовать самобытностью Великого Новгорода, когда уже невозможно было удержать ее. Они пытались сохранить хоть то, что казалось возможным еще сохранить.
Владыка с прежними послами поехал в стан и объявил, что Новгород согласен отложить и вече, и колокол, и посадника, лишь бы государь не вступался в боярские земли, оставил суд по старине, да чтоб не было ни позпов к суду, ни выводов людей из Новгородской Земли в другую. Великий князь повторил прежде данное обещание. Все казалось улаженным. По своим старым понятиям послы думали, что теперь остается писать договор и с обеих сторон целовать крест. "Бьем челом, — сказали они боярам, — чтоб великий государь дал крепость своей отчине Великому Новгороду и поцеловал крест". Бояре пошли с этим к великому князю и, воротившись к послам, сказали, что великий кн/язь целовать креста не будет. Новгородцы просили, чтоб в таком случае государевы бояре поцеловали за него крест. Бояре, доложивши об этом великому князю, воротились снова к послам с таким ответом: "и боярам великий князь целовать креста не велит". Дико и непривычно казалось новгородцам обещать без крестного целования; этого они не слыхали и в толк не могли взять. Казалось им, что кто ж нибудь да должен целовать крест. "Так пусть наместник, который будет оставлен в Великом Новгороде, крест целует", — сказали они. Бояре передали им на это ответ великого князя, что целовать креста не будет и наместник". Послам оставалось ехать в город и передать вечу то, что услышали;они, по обычаю, просили отпуска и опасной грамоты для проезда назад. Но великий князь не дал им грамоты и не объяснил им причины, почему не дает. Поневоле они должны были оставаться в стане. Там пробыли они до конца декабря.
Иван Васильевич домогался еще кое-чего и хотел довести новгородцев, чтоб они догадались и предложили сами. Он знал, что хотя они и согласились расстаться с вечем, да не все, и те, которые второпях дали согласие, еще не свыклись с этой мыслью. Московский способ —- волочить дело — действовал убийственнее, чем всякое неприязненное нападение. Напротив, тогда город был укреплен твердо, и если б москвичи сделали нападение, то новгородцы воодушевились бы мыслью о защите своей гражданской святыни, — отчаяние придало бы им и духа, и отваги, и Новгород хотя бы все-таки и достался Москве, да не так легко. Московский государь понимал это и предпочел томить город. Новгородцы, не зная, что с ними затевают, делали и такие, и инакие соображения и догадки: задумав одно, переходили к другому, третьему, и ума не прибирали; а между тем, положение города день ото дня становилось печальнее: кругом переняты были все пути, — ни входу, ни выходу; запасы истощились, начался голод; от тесноты и голода явились болезни, и наконец открылся мор. Чем больше было мнений и толков, тем больше несогласия и раздоров; одни винили других; те кричали: "Идем биться!., умрем за св. Софию!" Другие кричали: "Остается нам задаться великому князю!" Чернь восстала на бояр, бояре на чернь; там плач, рыдание, голодная смерть; тут ссоры, драки, убийства; и колебались они, — говорит летописец, — как пьяные. Было полное разложение всякого гражданского порядка. Тогда князь Василий Шуйский увидел, что Великий Новгород окончательно погиб и ему уже нечего в нем делать. 28-го декабря князь явился на вече, отблагодарил за хлеб за соль, сложил с себя целование Великому Новгороду и объявил, что идет бить челом великому князю. Новгородцы не могли его остановить; не смели, — говорит летописец, — ничего ему и сделать, боясь великого князя. Сложив с себя целование, два дня он еще пробыл в Великом Новгороде, и 30-го декабря поехал в московский стан и отдался московскому государю. Иван принял дружелюбно последнего кормленого князя новгородского и даже одарил его.
