По смерти Александра, новгородцы прогнали его сына, Димитрия, и нарекли себе князем Александрова брата, Ярослава; но он не переставал считаться новгородским князем и тогда, когда в свою очередь стал великим князем. Крепкая власть Александра не могла передаться преемственно другим князьям: она зависела от личности Александра. Заключая договор с Ярославом, новгородцы припомнили ему, что прежний князь делал насилия Новгороду, но того вперед не должно быть. В самом деле, обращение князя с Новгородом и Новгорода с князем в это время носит признаки равенства. Ярослав, говоря с новгородцами, выражался о князьях так: "Братия мои и ваши". В 1269 году Новгород не поладил с князем за то, что он употреблял во зло право охоты около города, держал много ястребов, соколов и собак, выводил из города иноземцев и делал поборы: — вече судило его и изгнало. Напрасно Ярослав хотел примириться с вечем и присылал сына своего Святослава. — "Простите мне этот раз, — говорил он через сына: — вперед не буду так поступать; целую крест на всей воле вашей". Новгородцы закричали: — "Мы не хотим тебя! Ступай от нас добром, а не то прогоним тебя, хоть тебе и не хочется идти от нас! Изгнанник обратился к татарам, и один изменник новгородского дела хлопотал вместе с ним, чтоб навесть на Новгород иноплеменную силу. Князь Василий Ярославич защитил тогда Новгород перед ханом. Когда Ярославу не удалось овладеть Новгородом с помощью татар, он прибыл в Русу, в 1270 г., и начал переговариваться с новгородцами: предложил мир, уступал Новгороду во всем, представлял за себя порукой всех князей. Новгородцы не сдавались на его слова: Новгород начинал сознавать, что он может оставаться без князя; один из послов новгородских, Лазарь Моисеевич, сказал Ярославу: "У нас князя иетуть, но Бог и правда, и святая София; а тебя не хочем". Вся новгородская волость, псковичи, ладожане, корелы, ижора, вожане, от мала до велика собрались оборонять права Великого Новгорода. Насилу примирил спорившие стороны митрополит. "Мне, — говорил он, — поручил Бог архиепископство в Русской Земле; вам слушать Бога и меня; не проливайте крови, а Ярослав своей злобы отрекается. Всякой вине и всякому греху есть покаяние и прощение. Ярослав кается и просит прощения и вперед не будет таким, как был. Я ручаюсь за него; хоть вы и крест против него целовали, — я приму епитимию и отвечаю пред Богом". Тогда новгородцы согласились на мир и Ярослав целовал крест на всей воле новгородской. Таким образом, оставаясь великим князем, он удерживал княжескую власть в Новгороде; но так как он не жил там постоянно, то имел вместо себя наместника на Городище, и с этих пор начал входить обычай, сделавшийся впоследствии как бы постоянным законом, что от кня.зя великого, считавшегося действительным новогородским, живет на Городище его наместник. Между тем, тогда же вошло в обычай, кроме великого князя, иметь в Новгороде еще князей, которые приходили по условию, получали от новгородцев в кормленье волости и предводительствовали новгородскими войсками, но не были посажены на столе и не считались князьями в том смысле, как прежде. Уже при Ярославе является такой князь, Юрий Александрович; он жил в Новгороде, воевал под новгородским знаменем, а князем новогородским считался Ярослав. Порабощение татарское возвышало значение великого князя, мало-помалу сообщало ему значение государя всей Русской Земли, и низводило князей с прежнего значения по их породе. Впоследствии таких прихожих случайных князей, помимо великого князя, являлось в Новгороде по нескольку разом: они и приходили и уходили без значения правителей, как частные люди.
После смерти Ярослава, в 1272 году, возник спор между Василием Ярославичем костромским и Димитрием Александровичем переяславским за великое княжение, и Новгород подвергался борьбе партий, не зная, кого принять, как некогда во время борьбы Мономаховичей и Ольговичей; только теперь подобные споры улаживались скорее ханскими приговорами, и Новгород признал Василия, потому что он сделан в Орде великим князем. Этот князь хотел во что бы то ни стало быть князем в Новгороде; новгородцы сначала сопротивлялись и послали Димитрия Александровича против него в Торжок, который Василий захватил. Но когда потом сообразили, что сопротивляться трудно, когда на стороне Василия татары, то отступились от Димитрия. "Отвсюду нам горе, — говорили тогда новгородцы: — тут князь владимирекий великий, тут князь тверской, а тут ханские баскаки с войском татарским". Новгородцы сами послали челобитье к Василию, просить его в Новгород. Он приехал и был принят с поклоном и честью. Точно так же и после смерти его, в 1276 году, в эпоху распрей между братьями, сыновьями Александра, Димитрием и Андреем, Новгород склонялся на сторону того, кто делался великим князем. Сначала признан был Димитрий; потом, когда Андрей навел татар и начал добывать себе княжение варварским разорением Суздальско-Ростовского края и верхнего Поволжья, новгородцы, видя, что он берет верх, отступились от Димитрия, на которого уже имели неудовольствие, и признали Андрея Но в 1283 году Димитрий воспользовался междоусобиями в Орде и нашел себе сильного союзника в Ногае, который распоряжался тогда ханами Золотой Орды, и новгородцы должны были снова признать Димитрия; а в 1293 году Андрей, в свою очередь, склонил на свею сторону того же самого Ногая, — и новгородцы признали Андрея. Не видя у себя постоянного князя, Новгород привык к управлению без князя и мог без него обходиться, а признавал его уже как бы по необходимости; так что князь для Новгорода перестал иметь значение свободно-избранного правителя — необходимое выражение существенного учреждения, — а стал уже каким-то внешним бременем, тяготеющим над Новгородским краем.
В Новгороде не ослаблялось чувство единства народного с другими землями; голос Церкви напоминал новгородцам о духовном братстве с русским миром, и кро?.!г того внедрял в умы монархические понятия, препятствовавшие новгородцам совершенно отрешиться от идеи иметь над собой одно верховное лицо; необходимость торговых сношений с остальной Русью, которые прекращались в случае вражды, страх за свои Двинские волости, к которым подбирались великие князья, и наконец страх татар, с помощью которых князья могли бы искать власти над отпавшим Новгородом, — все эти обстоятельства разом не дозволяли Новгороду дать перевес своей областной самостоятельности перед федеративной связью с остальной Русью, и потому Новгород признавал сильнейшего. В Новгороде была борьба двоевластия: с одной стороны, народоправление, выражавшееся формой веча, сознание государственной цельности Новгородской Земли; с другой — великий князь; признавалась его власть, а между тем принимались всевозможнейшие меры, чтоб эту власть ограничить и допустить ей как можно меньше вмешательства в дела республики. Свободное избрание не руководило более новгородцами, как прежде: тот, кого утверждали татары, становился по праву верховным главой Новгорода. Выбор между несколькими лицами мог иметь место тогда только, когда неизвестно было, кого утвердят в Орде, или когда нельзя было сразу понять, кого утвердили; но как скоро становилось ясно, что князем наречен такой-то, речи о выборе не было — утвержденный признавался. Прежние выборные князья выражали собой внутреннюю институцию Великого Новгорода, были высшими сановниками в управлении края; теперь же великий князь стал как бы чужеземным государем, приобретавшим какое-то право на Новгород Великий Новгород был, очевидно, в положении страны полуэавоеванной, которая не утратила вовсе независимости, но достаточно испытала могущество завоевателей. Оно так и было. Остальная Русь была завоевана, — сделалась собственностью победителей. Татарские ханы были ее безусловными господами, а великие князья их доверенными, — так сказать господскими приказчиками. Новгород до татар составлял часть завоеванной ими удельной федерации. Хотя сам Новгород со своей областью и не был завоеван, но связанный древними узами с завоеванными землями, должен был или оторваться от этой связи, или подчиниться до некоторой степени участи тех стран, с которыми прежде составлял один союз. Чтобы оторваться от них совершенно, он не имел ни нравственных задатков, ни физической силы, и так ему скорее приходилось подчиниться одной с ними участи. Но чтоб разделять эту участь во всех отношениях наравне с другими землями, надобно потерпеть наравне с ними одинаковое завоевание. Новгород имел то преимущество, что, как мы сказали, не был завоеван, и потому завоеватели не могли положить на него тех условий, каким подчинились другие земли. Но если Новгород не был завоеван, то всегда мог быть завоеванным, как только победители решатся для этого на усилия. Новгород знал это и опасался вызывать против себя усилия завоевательного могущества. От этого он не достиг полной отдельной независимости, но сохранил стихии областной самостоятельности гораздо более, чем другие земли. Этому способствовало и то, что Новгород перед татарским завоеванием поставлен был эпохой Мстислава Удалого в выгодное положение нравственной силы и значения. Чтоб удержать священные для него стихии старины, Новгород должен был поневоле извили-ваться и приставать к сильнейшему, чтобы не навлечь на себя страшной бури, которая бы могла вконец сломить его свободу. Его подчиненность состояла в том, что он участвовал в платеже татарской дани и признавал верховную власть того, кто был великим князем, тоесть посредника между татарами и Русью, доверенного татарских ханов, и в то же время беспрестанно должен был защищать свои права от их притязаний. При таком порядке вещей, очевидно, Новгород должен был долго стоять почти в одном положении в своем политическом развитии, пока приказчики не успели уничтожить своих хозяев и в свою очередь не сделались хозяевами.
